Крюгер также пожал плечами. Все сразу поняли, что одной женщины не хватает, и догадывались почему. Скорее всего, Цолль заметил возвращающегося Штайнера и вместе с девкой бросился в лес. Но откуда у Штайнера форма, которую он принес? В любом случае дело странное, подумал Крюгер и почесал небритый подбородок.
Штайнер не дал ему времени на раздумье.
— Берите форму, — резко приказал он. — Через пять минут уходим!
— Через пять минут! — воскликнул Мааг, сделав недовольное лицо. — А что будем делать с бабами?
Штайнер ничего не ответил. Солдаты выбрали форму и отправились на кухню переодеваться. Последним из комнаты вышел Штайнер. В дверях он обернулся. Женщины неподвижно стояли, столпившись в задней части помещения, и представляли собой гротескное зрелище. Они снова натянули сапоги, и теперь из черных высоких голенищ торчали их тонкие белые ноги. Когда Штайнер посмотрел на их лица, то испытал какую-то острую неловкость. Он быстро шагнул за порог и осторожно закрыл за собой дверь. Затем принялся быстро раздеваться.
Крюгер примеривал вот уже пятую форму. Он вспотел и, не переставая, ругался себе под нос. Наконец он нашел подходящую пару штанов.
— Что за идиотская затея! — произнес он вслух, недовольно разглядывая свое новое одеяние. Голлербах удивленно посмотрел на него. В нем в достаточной степени сохранилось чувство юмора, чтобы признать абсурдность ситуации. Он обрадовался возвращению Штайнера настолько, что был готов выполнять любые, даже куда более неприятные приказы.
Голлербах нашел пару штанов, которые неплохо сидели на нем, и, выудив из кучи одежды подходящую гимнастерку, с улыбкой стал наблюдать за тем, как его товарищи торопливо примеряли форму. Они крутились на месте, делали несколько шагов вперед и назад, а затем, не желая выглядеть смехотворно, начинали искать новую одежду, казавшуюся им более удобной.
Керн только что с великим трудом натянул на себя штаны, которые оказались ему ужасно коротки, когда он попытался повыше подтянуть их до уровня талии. Он несколько секунд в ужасе смотрел на свои ноги. Затем вывернул руку, потрогал себя за зад и посмотрел на Голлербаха, который еле сдерживался, чтобы не расхохотаться.
— Вот видишь, какая херня! — пожаловался бывший хозяин гостиницы. — Я скоро от всего этого с ума сойду. Что за идиотская затея! Если русские увидят меня в этой одежонке, то умрут от смеха.
— Это уж точно! — усмехнулся Голлербах. — Тебе придется идти в авангарде. Русские увидят тебя, начнут хохотать и таким образом не смогут в нас стрелять.
Керн с несчастным видом покрутил головой.
— Что же мне делать? Я не могу ходить в таком виде.
Голлербах ободряюще хлопнул его по спине:
— Не так уж плохо. Попробуй другую пару.
— Я уже все перемерил. В поясе мне только эти штаны годятся.
— Тогда возьми краги. Я тоже так делал. Какая разница, как ты выглядишь. Главное, чтобы одежда служила своей главной цели.
— Разве русские не поймут, что мы переодетые в их форму немцы? — спросил Мааг и сердито дернул себя за гимнастерку. — Они же не дураки. Стоит лишь посмотреть на наши пилотки или сапоги, и все станет понятно.
Голлербах, затягивая поясной ремень, сомнительно покачал головой.
— Давайте немного подождем, а там посмотрим. В темноте видимость ухудшится, и наш маскарад будет не так заметен. Не забывай, что нам придется переходить линию фронта под покровом темноты.
— В этом тряпье! — рассмеялся Керн. — Когда мы придем в расположение нашего батальона, наши же солдаты тут же укокошат нас! Мы же похожи на банду русских.
— Не изнуряй мозг такими мыслями, — парировал Голлербах. — В конце концов, у нас же будет с собой наша форма.
— Это значит, что мы будем вынуждены тащить с собой пару лишних килограммов, — проворчал Керн. — Ты посмотри на это! — С этими словами он принялся закатывать мундир и штаны в одеяло. Сверток получился действительно внушительного размера.
— В этом нет никакого смысла! — произнес Мааг и выругался. Застегивая гимнастерку, он с разочарованием подумал о женщинах. Он упустил шанс всей своей жизни. Почему он не воспользовался представившейся возможностью? Она ведь у него была, когда они с Цоллем охраняли пленных. Они могли бы по очереди поразвлечься с одной из бабенок. Однако ему было бы неприятно договариваться об этом с Цоллем. Позднее пришел Шнуррбарт, и ему, Маагу, пришлось помогать остальным солдатам сбрасывать содержимое повозок в речку. Но откуда ему было знать о том, что они так скоро начнут сборы? Просто невезение, и все тут. Эти уроды никогда не дают воспользоваться чем-то хорошим. Мне всегда не везло, подумал он, и Моника, пожалуй, скоро бросит меня. Ты тут месяц за месяцем валяешься в грязи, а когда представляется возможность немного развлечься, из этого ничего не выходит. Исполненный жалостью к самому себе, Мааг начал проклинать Штайнера. Это Штайнер во всем виноват. У этого жеребца, конечно, не возникло бы таких трудностей. Он относится к тому типу мужиков, которые берут женщин, не утруждая себя мыслями о последствиях. От этой мысли настроение Маага ухудшилось еще больше. Разве они могут понять, через что пришлось пройти такому парню, как я? — подумал он. Если бы они только знали, эти рабовладельцы. Да, они настоящие рабовладельцы.
Он еще какое-то время ворчал себе под нос, когда в дверях появился Штайнер, приказавший поторапливаться. Все с удивлением посмотрели на него. Русская военная форма радикально изменила его внешность. Казалось, будто взводный стал шире в плечах, даже немного изменилось его лицо. Он смотрится даже круче обычного, подумал Дорн, глядя на Штайнера.
— Хватит глазеть! — проворчал Штайнер. — Если будете и дальше так копаться, то дождетесь здесь русских.
Солдаты торопливо двинулись к выходу. Многие надели краги. У некоторых гимнастерки доходили до уровня бедер. На головах у всех остались немецкие пилотки с эмблемой эдельвейса. За спиной огромные скатки. Штайнер и Крюгер отправились к пленным. Остальные смотрели им вслед. Солдаты расхаживали из стороны в сторону, гримасничали и оглядывали себя, как женщины, примеривающие новые платья. Голлербах разговаривал с Дорном и Шнуррбартом.
— Я рад, что он вернулся, — признался последний.
Дорн посмотрел на окно той комнаты, где находились пленные.
— Если он расстреляет их, то я переведусь в другой взвод, — пообещал он.
— Для этого тебе нужно прежде всего вернуться в батальон, — напомнил ему Голлербах. — По правде говоря, это дело мне тоже не по душе. Но я все время повторяю себе: первыми придем мы, а женщины вторыми. — Голлербаху никто не ответил, и он, прищурившись, посмотрел на солнце. — Хорошая сегодня погодка, — продолжил он. — Похоже, что наконец наступила весна.
Шнуррбарт пожал плечами:
— Если бы я был дома, то мне было бы все равно, тепло или холодно, как на Северном полюсе.
Голлербах вздохнул:
— Я был бы очень доволен, если бы нам удалось добраться не до дома, а хотя бы до нашего батальона. Дерьмовое какое-то дело с Цоллем. Что он себе думал?
Голлербах замолчал и посмотрел в сторону моста, где над поверхностью воды покачивались камыши. Ему неожиданно вспомнилась поездка в Вюрцбург, куда он отправился вместе с Бригиттой. Это было в воскресенье. Поднявшись на гору к старому замку, они сели на скамейку и стали любоваться видом города, раскинувшегося внизу. Звонили колокола Ноймюнстерской церкви. Казалось, будто горы на другой стороне Майна медленно покачиваются в тени виноградников под бездонным голубым небом.
— Я хотела бы почаще бывать здесь, — призналась Бригитта.
Голлербах улыбнулся, вспомнив тот день. Ему пришлось четыре месяца копить на поездку в Вюрцбург, откладывая буквально по пфеннигу. Дома было очень мало денег. Отец получал ничтожную пенсию, мать три года назад стала инвалидом. Теперь семье стало еще труднее — в прошлом году его брата убили на Центральном фронте (так у автора. — Прим. переводчика). Кто скажет, чем все это закончится? В детстве он мечтал иметь много денег, купить автомобиль и объехать весь мир. Однако мир вскоре сузился для него до родного городка Мудау, уехать из которого просто не представлялось возможным. Его горизонт простирался не дальше края леса за маленькой церковью, где горы сливались с небом. Здесь разбивались все его мечты. Он уже представлял себе свое будущее в билетной кассе железнодорожной станции, в которой всю свою жизнь просидел его отец, тупо глядя на лица пассажиров. Отца раздражали их глупые вопросы, их нетерпение и необходимость всегда услужливо относиться к ним, наблюдать за тем, как они садятся в поезд, отправляясь в путешествие, а самому оставаться в тесной будке с крошечным окошком, как будто цепью прикованным к ней.
Он потер глаза и торопливо огляделся по сторонам. На него никто не обращал внимания. Шнуррбарт и Дорн уже присоединились к остальным. Солдаты грузили на лошадей ящики с патронами. Низкорослые лошади со спутанными гривами и злобными глазами своенравно подергивались. Мааг поднял с земли хворостину и принялся бить животных по бокам. Лошади лягались и становились на дыбы. Голлербах осуждающе покачал головой. Эти придурки ни черта не умеют обращаться с животными, подумал он. До Вюрцбурга его отделяло расстояние в три тысячи километров.
Штайнер никак не смог бы объяснить причину, заставившую его еще раз заглянуть к пленным. Когда они с Крюгером снова зашли в комнату, женщины сидели на полу, закутавшись в одеяла. Они смерили Штайнера и его спутника враждебными взглядами. У пруссака не было ни малейшего желания исполнять роль палача. Если Штайнер будет настаивать на расстреле женщин, то пусть сам занимается этим. Штайнер, угадавший его мысли, улыбнулся. Теперь, после бегства русского, убивать женщин нет никакого смысла. Да он, пожалуй, и не собирался никого убивать, во всяком случае, точно не знает, поднялась бы у него на них рука.
Он заметил раненую женщину. Ее положили на несколько одеял и еще одним накрыли сверху. Ее глаза были открыты, и она не сводила взгляда со Штайнера. Когда он подошел ближе, остальные женщины бросились от него в стороны, как от чумного. Штайнер остановился и спросил: