— Я добровольно попросил перевести меня сюда, герр гауптман.
Заметив его смущение, Штрански бросил на него подозрительный взгляд.
— Как интересно! — протянул он.
Возникла пауза. Трибиг с нарастающим напряжением ждал, когда командир батальона заговорит снова. К его радости, гауптман перешел на другую тему, начав вспоминать прекрасные пейзажи Франции.
— Поверьте мне, я повидал немало стран, но каждый раз, когда я бываю во Франции, то снова подпадаю под очарование ее удивительной природы. Превосходная страна, ее очарованием как будто насыщен сам воздух. Особенно мне нравятся приморские районы.
Трибиг кивком подтвердил его слова.
— Именно такие ощущения испытываю и я, — вежливо произнес он и устремил мечтательный взгляд в угол блиндажа. Ему вспомнилось лазурное море, яркое солнце, белые галечные пляжи, упоительный воздух, зелень пальм.
— Южная Франция кажется мне райским садом, — признался Трибиг. — Мы жили в особняках неподалеку от берега. Там можно было купаться в любой час дня или ночи. Красота неописуемая: море, пальмы, пляжи, люди, в общем, все…
Штрански улыбнулся и спросил:
— Вы, разумеется, имеете в виду женщин?
Трибиг удивленно поднял брови:
— Простите?
— Я сказал, женщины… я имел в виду, что, говоря о людях, вы подразумевали в первую очередь женщин, верно? — пояснил Штрански.
Трибиг равнодушно пожал плечами:
— Не совсем. Я… то есть… — он смутился. — У меня не было времени думать о женщинах.
— Да вы что! — шутливо погрозил ему пальцем Штрански. — Служить в таком спокойном краю и не находить времени для женщин — такого просто не может быть. Я сам служил во Франции!
Трибиг торопливо попытался исправить допущенную оплошность.
— Разумеется, такая возможность иногда представлялась, — сказал он. — Но, по правде говоря, мне хватало и других забот.
Произнеся эти слова, Трибиг понял их неубедительный характер и сконфуженно посмотрел на гауптмана.
— Другие заботы? — удивился Штрански. — Вы хотите сказать, что у вас были какие-то заботы во Франции?
В следующую секунду он насторожился, задумавшись над ответом адъютанта. История о добровольном переводе на Восточный фронт казалась достаточно подозрительной. Тот, кто с восторгом вспоминает службу во Франции, вряд ли станет добровольно проситься в Россию. Трибиг не похож на тех, кто станет рисковать жизнью ради наград. Штрански вспомнил, как адъютант поспешил замять разговор о причине перевода. Гауптман решил получше разобраться в этом.
— Если у вас были заботы во Франции, то виной тому вы сами. Я не люблю вмешиваться в личную жизнь подчиненных. Дело в том… — Он внезапно замолчал. Радость, появившаяся на лице Трибига, была такой очевидной, что Штрански тут же насторожился. — Кстати, вы женаты? — небрежно осведомился он.
Трибиг отрицательно покачал головой:
— Нет, герр гауптман. Разве у меня было время для женитьбы? Мне было всего двадцать лет, когда я поступил в военное училище. Учеба практически не оставляла ни минуты свободного времени.
— Пожалуй, вы правы, — согласился Штрански и осторожно задал новый вопрос: — Вам нравится военная служба?
— Конечно, — с нажимом ответил Трибиг.
Штрански покровительственно кивнул:
— Приятно слышать это.
— Это равносильно жизни совсем в другом мире, — добавил Трибиг.
Свеча догорела, и гауптман зажег новую. Затем сел и сложил на груди руки.
— Мне хотелось бы услышать ваше определение разницы между миром воинской службы и миром гражданских лиц, — медленно произнес он.
Трибиг смущенно улыбнулся.
— Для этого трудно найти подходящие слова, герр гауптман. Мне кажется, что главное тут — окружение, обстановка, так сказать, атмосфера, — ответил он и пожал плечами: — Но вообще-то я точно не знаю.
— Вы очень наблюдательны, — заметил Штрански безобидным тоном. — Однако в конечном итоге именно люди и составляют окружение и порождают атмосферу.
— Конечно, — согласился Трибиг.
Штрански снова закурил и бросил горящую спичку на пол. Подождав, когда она погаснет, поднял голову. Подозрение, созревшее в нем за последние несколько минут, стало приобретать зримые очертания.
— Мир, в котором мы живем, — совсем другой мир, — заговорил он. — Это полный опасностей мир; мир мужчин, в котором нет места женщинам. Знаете, Трибиг, все мы приобретаем определенный опыт. Те простые вещи, что казались нам невероятными в прошлой, гражданской жизни, здесь тем не менее происходят. — Гауптман усмехнулся. — Например, в армии становится заметно, когда мужчины не абсолютно зависят от женщин. Я давно сформулировал для себя следующую мысль: мы, мужчины, вполне можем обходиться без женского пола. Зависимость от женщин представляется мне достойным сожаления недостатком мужского характера. Истинная роль мужчины состоит не только в воспитании детей, а, скорее, в стремлении к свободе, власти и борьбе. Иными словами, это судьба мужчины, в которой женщины не более чем украшение. Вы согласны со мной?
Трибиг смущенно посмотрел на него. На какой-то миг Штрански показалось, что он зашел слишком далеко. Но нет, опасаться этого человека не стоит. Наживка была хороша. Если его подозрения оправдаются, то Трибиг обязательно клюнет на нее.
Но его постигло разочарование. Трибиг проявил сдержанность. Присущее ему чувство осторожности, обостренное многочисленными неудачами, подсказало ему, что со Штрански нужно держать ухо востро. Сплетя пальцы, он задумчиво разглядывал их.
— Я не могу не согласиться с вами, герр гауптман, — неуверенно начал он. Если Штрански серьезно собирается сделать некое предложение, то он не должен воздвигать на этом пути каких-либо препятствий. Трибиг десятки раз играл в подобные опасные словесные игры и поэтому подумал, что сейчас ему следует тщательно продумывать каждый следующий шаг. Заставив себя заговорить по возможности невинным и небрежным тоном, он сказал:
— Мне кажется, что это сугубо личное дело. Существуют мужчины, которые просто не мыслят себе жизни без женщин, и есть другие, которые никогда не зависели от них.
— И к какому же типу мужчин, по-вашему, принадлежите вы? — вкрадчиво осведомился Штрански.
Трибиг помедлил с ответом.
— Все зависит от обстоятельств, — наконец ответил он. — Мне кажется, что если бы они вынудили меня, то я обходился бы без женщин.
— Рад услышать это, — отозвался Штрански. Какой-то миг он задумчиво смотрел на тлеющий кончик сигареты. Затем он поднял голову и посмотрел адъютанту в глаза: — Иными словами, обществу женщин вы предпочитаете общество мужчин, верно?
Трибиг, прищурив глаза, внимательно изучал лицо гауптмана. Он почувствовал, что покрывается потом, и неловко поерзал на стуле.
Теперь каждое слово могло увлечь его в ловушку.
— Все зависит от обстановки, — запинаясь, повторил он.
— В самом деле? — улыбнулся Штрански. Когда Трибиг ничего не ответил, он пожал плечами: — Ношение военной формы не освобождает вас от обязанности проявлять некую толику обычного повседневного мужества. Но если вам это поможет, то я облеку для вас эти мысли в слова. — Улыбка командира батальона сделалась еще шире. — Вы предпочитаете общество мужчин обществу женщин постоянно и при всех обстоятельствах.
Слова повисли в воздухе во всей своей неприглядной брутальной откровенности. Трибиг тут же ушел в себя, как улитка в свой домик. Его подбородок задрожал, когда он посмотрел в лицо Штрански, на котором по-прежнему читалась лишь дружелюбная заинтересованность к собеседнику. Опасаясь, что его молчание может быть истолковано как согласие, Трибиг неуверенно проговорил:
— Я не говорил этого, герр гауптман.
Штрански ободряюще кивнул. Он был убежден, что находится на правильном пути, и решил рискнуть и зайти с единственного козыря.
— Конечно, не говорили, — мягким, но настойчивым тоном подтвердил он. — Но мне хотелось бы, чтобы вы это все-таки сказали. — Гауптман доверительно улыбнулся: — Давайте не будем играть в прятки. То, что я сказал, абсолютно верно, не так ли? Боже, вам не нужно таиться от меня. Ради Бога, скажите «да»!
Трибиг почувствовал, что уже открыл рот для ответа. Он хотел остановиться, однако было уже поздно. Слово сказано, и его уже не вернешь. Улыбка моментально слетела с лица Штрански. Он откинулся на спинку спуда, глядя на адъютанта так, будто видит его впервые. Его глаза наполнились презрением.
— Очень интересно, герр лейтенант, — издевательски протянул он. — Чрезвычайно интересно. По правде говоря, я никогда раньше не имел дела с такими типами, как вы.
В глазах Трибига застыл ужас. Рот его приоткрылся, как будто он собрался что-то крикнуть.
— Я не понимаю, герр гауптман… — наконец, заикаясь, произнес он.
— Вы прекрасно меня понимаете! — безжалостно оборвал его Штрански. — Не надо считать меня дураком. Вы ведь сказали «да», верно?
Трибиг, у которого задрожали губы, ничего не ответил. Гауптман пружинисто поднялся с места и шагнул прямо к нему.
— Говорите! — рявкнул он. — Вы сказали «да»! Не смейте врать мне! Вы сказали «да», верно?!
При виде его перекошенного яростью лица Трибиг испуганно закрыл глаза. Когда Штрански схватил его за плечи и встряхнул, он кивнул и еле слышно прошептал:
— Да.
Штрански тут же отпустил его, сделал шаг назад и приказал:
— Встать!
Трибиг, дрожа, подчинился. Гауптман медленно рассматривал его с головы до ног.
— Зарубите себе на носу — если я поймаю вас за подобного рода штучками, то вышвырну из полка в двадцать четыре часа! А теперь вон отсюда!
Трибиг не сдвинулся с места. Он еще пару секунд разглядывал злобное лицо гауптмана, после чего сделал поворот кругом, шагнул за порог и исчез в ночной тьме. Штрански еще несколько минут неподвижно сидел на стуле. Затем закурил и улыбнулся. Впервые за последнюю неделю он был полностью доволен собой и окружающим миром вообще.
Трибиг стоял у входа в блиндаж, безумным взглядом рассматривая деревья. Со стороны траншей время от времени доносились короткие пулеметные очереди. Отдельные винтовочные выстрелы раздавались где-то рядом. Над холмами со свистом пролетали трассирующие пули. Трибиг довольно долго стоял на месте, пытаясь собраться с мыслями. Он чувствовал себя растоптанным и униженным, ему казалось, будто его превратили в мерзкую кашу. Наконец Трибиг добрался до своего блиндажа. Он спустился внутрь по ступенькам, закрыл за собой дверь и рухнул на койку. Я должен застрелиться, подумал он. Я должен сейчас же застрелиться. Трибиг потянулся за пистолетом. Однако, почувствовав кожей лба его холодную сталь, опустил руку и отшвырнул пистолет в сторону. Затем перевернулся на живот, прижался лицом к подушке и зарыдал.