ив его, навел луч света на мертвого юношу. Рот Дитца был открыт, из-под полуприкрытых век видны белки глаз. Он уже стал практически неузнаваем. Штайнер с ужасом подумал о том, что все это время сжимал руки мертвеца. Он нагнулся, вытащил из-под безжизненного тела одеяло и накрыл им лицо умершего. Затем посмотрел на спящих солдат.
Когда он увидел приближающегося к нему Шнуррбарта, то выключил фонарик. В это мгновение он не испытывал никаких чувств. Лес шумел и стонал под порывами ветра, раскачивающего стволы деревьев и забрасывающего солдат крупными пригоршнями дождя.
— Он мертв, — сообщил Штайнер и, подставив лицо под дождь, с закрытыми глазами пару секунд слушал завывания ветра. Затем кивнул и повторил: — Он мертв.
Схватив Шнуррбарта за руку, он потащил его через всю лужайку под ветви деревьев, где можно было найти укрытие от дождя. Здесь он сбросил с плеч скатку. Развернул одеяло и плащ-палатку и разложил их на земле. Натянув на головы край плащ-палатки, они стали вглядываться в темноту.
Позднее, когда дождь немного утих, Шнуррбарт произнес:
— Его нельзя было спасти. — Штайнер кивнул. Он знал, что такие раны смертельны. — Отмучился парень, — продолжил Шнуррбарт. — Это действительно к лучшему. Иначе нам пришлось бы его нести до самых русских позиций и попытаться пробиться к своим. Нам бы это не удалось. — Штайнер снова кивнул. Шнуррбарт положил руку ему на плечо: — Взводу пришлось бы тяжело. Не забывай, нам предстоит трудный путь. Нам еще никогда не было так трудно, как сейчас.
— Знаю, — коротко ответил Штайнер.
Шнуррбарт, напрягая зрение, попытался разглядеть выражение лица взводного. Тон Штайнера встревожил его.
— Не унывай! — сказал он. — Хотел бы я знать, что с тобой случилось. Ты раньше был другим, Рольф.
— Знаю, — повторил Штайнер. Порывом ветра зашевелило листву у них над головой и бросило вниз крупную пригоршню дождевых капель. Шнуррбарт почувствовал, что не знает, как быть дальше. Хотя ему не нравилась обычная манера поведения Штайнера, циничная и высокомерная, в это мгновение ему захотелось, чтобы он стал прежним. Последние несколько часов он постоянно думал о Штайнере. Раньше в подобных обстоятельствах взводный никогда не терял уверенности; напротив, она неизменно укреплялась по мере того, как дела принимали все более скверный оборот. Нынешнее состояние Штайнера не поддается пониманию, его не способна объяснить даже смерть Дитца, подумал Шнуррбарт. И все же она не могла не повлиять на взводного. Может быть, стоит проверить?
— Рано или поздно безносая всех примет в свои объятия, — осторожно начал Шнуррбарт. — Кого-то раньше, кого-то позже.
Штайнер не ответил, и тогда Шнуррбарт продолжил:
— Мне всегда нравился Дитц, но эта война, будь она проклята!.. — Он плюнул на землю и мрачно уставился в пространство. Штайнер повернулся к нему так внезапно, что он даже испугался.
— Ты веришь в Бога? — спросил он.
Вопрос заставил Шнуррбарта вздрогнуть, однако он тут же пришел в себя. Ответ на него он сформулировал еще в детстве и с тех пор не раз давал его. Он находился за пределами каких-либо обсуждений.
— Верю ли я в Бога? — медленно повторил он. — Конечно, верю. Во всяком случае, верю в то, что мы зависим от кого-то, кто определяет нашу судьбу.
Штайнер недобро улыбнулся. Именно такого ответа он и ожидал.
— Ты все сильно упрощаешь, — сказал он. — Я когда-то придерживался точно таких же взглядов, но теперь думаю по-другому. Если Бог и существует, то он точно садист. Таково мое твердое убеждение.
— Ты сумасшедший, — невнятно произнес Шнуррбарт, встревоженный услышанным кощунством. Он даже встряхнул головой. — Ты на самом деле сумасшедший. Иначе ты понимал бы, что мир несет на себе не печать садизма, а любви. Ты ведь не станешь отрицать это?
— Я не буду с тобой спорить, — заявил Штайнер. — А как же другая сторона? Если я умираю от жажды и кто-то подает мне ведерко с водой, значит, это любовь?
Пытаясь понять, куда клонит взводный, Шнуррбарт кивнул.
— Отлично. — Несмотря на темноту, Штайнер разглядел его кивок. — Значит, любовь. Но если этот кто-то забирает у меня ведро с водой, когда я сделал всего один или два глотка, то это тоже любовь? — Когда Шнуррбарт ничего не ответил, он придвинулся к нему ближе. — Я скажу тебе, как это называется. Это называется садизм, мерзкий садизм, который мог прийти в голову только отвратительному чудовищу. Я так считаю, и мне все равно, нравится тебе мое мнение или нет.
Шнуррбарт смущенно закрыл глаза, пытаясь найти правильный ответ. Какое-то время оба молчали. Были слышны лишь звуки падающего дождя. Когда Шнуррбарт заговорил снова, его голос слегка дрожал от возбуждения:
— Значит, ты так считаешь. А я скажу тебе следующее: есть люди, которые только и делают, что мечтают о ведре воды, зная, что ручей журчит всего в нескольких шагах от них. Спокойной ночи!
С этими словами он встал и ушел прочь.
Утром они похоронили Дитца. Дождь так и не прекратился, а небо было по-прежнему затянуто тучами. Солдаты вырыли яму прямоугольной формы и столпились вокруг нее, дрожа от холода и сырости. По всему лугу гулял холодный ветер. Когда Штайнер подошел к яме и заглянул в нее, остальные молча подошли ближе. Завернутый в плащ-палатку Дитц лежал на дне могилы, в эти минуты он казался маленьким и беззащитным. Солдаты, сжимавшие в руках короткие саперные лопатки, вопрошающе посмотрели на Штайнера.
— Чего мы ждем? — с раздражением в голосе спросил Крюгер.
Штайнер обвел взглядом грязные небритые лица солдат.
— Я, пожалуй, проведу короткую панихиду, — хрипло произнес он и рукавом вытер с лица капли дождя. — Это неподходящее место для похорон. Если бы Дитц умер дома, то возле его могилы наверняка стояло бы не менее сотни человек, одетых в траур. Кто-то наверняка плакал бы, выражая свою истинную скорбь, кто-то всплакнул бы просто потому, что так нужно. — Он снова вытер лицо. Все молчали, по-прежнему не сводя с него глаз. — Кто-то сказал бы: он так молод, а смерть всегда забирает лучших. Тем временем этот кто-то смотрел бы на себя и радовался, что в могиле лежит не он, а другой. Такие люди — настоящие самодовольные сытые животные! — неожиданно крикнул Штайнер. Солдаты испуганно вздрогнули. Стоявший рядом с ним Шнуррбарт заметил, что плечи взводного резко дернулись.
— Через несколько недель о нем забыли бы, — продолжал Штайнер. — Надеюсь, что никто из вас его не забудет. Мне будет очень жаль, если кто-нибудь перестанет вспоминать Дитца. — Штайнер нагнулся и, взяв горсть земли, бросил ее в яму. После этого солдаты принялись молча засыпать могилу землей.
Через час, натянув на головы плащ-палатки, солдаты отправились дальше. Они вели за собой двух лошадей, на которых были нагружены ящики с боеприпасами для тяжелых пулеметов. Опасаясь в любую секунду наткнуться на русских, они держали оружие наготове и осторожно продвигались вперед, постоянно поглядывая по сторонам. Шнуррбарт шепотом переговаривался Дорном:
— Забавно это было, но вполне в духе Штайнера.
Дорн хмуро кивнул:
— Самая странная панихида, которую я когда-либо слышал. Он вообще-то оригинал, независимо от того, что могут подумать о нем.
— О нем действительно всякое можно подумать, — согласился Шнуррбарт.
— Верно, однако понять его трудно, но и осуждать тоже не стоит. Он, должно быть, пережил большое горе. У него было огромное душевное потрясение. Это — единственное объяснение всем его причудам.
Шнуррбарт недоверчиво покосился на Дорна:
— Он тебе что-нибудь об этом рассказывал?
— Напрямую не рассказывал, — ответил Дорн. — Но я кое-что по крупицам узнал о нем.
— Понятно.
Какое-то время они молча шли рядом. Шнуррбарт все никак не мог решить, стоит ли поделиться с Дорном тем, что ему известно о Штайнере и Анне. В конечном итоге перевесила осторожность. Не нужно делать таких признаний. Если Штайнер когда-нибудь узнает о его болтливости, то навсегда перестанет с ним общаться.
В голове колонны остановились. Солдаты попытались вглядеться в густые заросли кустарника метрах в ста впереди. Дальше лес заметно редел, и местность резко уходила вверх.
Когда Шнуррбарт и Дорн подошли ближе, то увидели, что взвод оказался у склона горы.
— Будем ждать здесь наступления темноты, — заявил Штайнер, посмотрев на часы. — Пройдем еще немного вперед.
Взвод прошел через заросли кустарника, с трудом прокладывая себе дорогу. Судя по всему, здесь раньше никогда не ступала нога человека. На другой стороне этой живой изгороди простиралось открытое пространство, поросшее высокой травой. Цепь холмов, начинавшаяся в сотне метров от этого места, была почти полностью лишена растительности. На полпути к первой горе, на лугу, протекал небольшой ручей. На вид он был не слишком широк, чтобы представлять собой серьезное препятствие. Солдаты собрались вокруг Штайнера, молча разглядывая открывшуюся перед ними панораму. Они мысленно представили себе проделанный ими путь через леса. Пятьдесят пять часов назад они видели лишь смутный силуэт этих далеких гор, простиравшихся перед ними в тот час дождливого дня. Они казались им неким подобием земли обетованной и являли собой довольно унылое и зловещее зрелище. Солдаты вспомнили Дитца. Холодный ветер все еще бросал дождь им в лица. Вершины горы снова и снова обволакивали клочья тумана. По небу плыли постоянно меняющие форму темные кучи облаков. Штайнер поднял голову и прислушался к стонам гнущихся на ветру деревьев. Затем повернулся к Шнуррбарту:
— Привяжите лошадей. Пусть попасутся вечером. Одного часового хватит. Он будет наблюдать за лугом и горами. Нападения с тыла нам, пожалуй, опасаться не стоит. Остальные пусть ищут место в кустах, где их не было бы видно.
Солдаты молча выполнили его приказы. В самой чаще кустарников нашли сухое место, которое застелили плащ-палатками. Ансельм сам вызвался заступить в караул и отправился на пост возле кромки леса. Остальные распаковали вещи и достали хлеб и консервы. После еды солдаты легли на землю и закурили.