— О да, предельно понятно, — произнес Кизель. Он спокойно выслушал гневную тираду начальника. Однако момент для подобного рода споров был в высшей степени неудачный, и он решил вернуться к этой теме как-нибудь в другой раз. Правда, он так и не смог удержаться от высказывания, что вообще предпочел бы не смотреться ни в какие зеркала, поскольку вполне возможно, что из-за плеча будет презрительно посмеиваться здравый смысл, пробуждая в нем сомнения, каких можно избежать, лишь закрыв глаза. При этих его словах Брандт, не говоря ни слова, вышел из блиндажа. Буквально через секунду воздух наполнил гул моторов — это наконец-то прибыло обещанное авиакрыло. Кизель тоже вышел на улицу. Надо сказать, он успел вовремя, потому что взору его предстала потрясающая картина: несколько сотен тупоносых бомбардировщиков летели гигантской стаей в виде буквы V, держа курс прямо на высоту 124,1. Вскоре они скрылись за гребнем горы, а через секунду воздух уже сотрясался от разрывов бомб. Полковник и его адъютант стояли, затаив в трепетном восторге дыхание; грохот разрывов больно бил по барабанным перепонкам.
Все офицеры выстроились перед своими укрытиями. На лицах всех до единого читалось хмурое удовлетворение. Кизель мысленно задался вопросом, стоит ли ему последовать примеру полковника, который уже шагал вверх по склону, чтобы с наблюдательного пункта следить за контрнаступлением, и, поразмыслив несколько секунд, решил, что лучше не стоит. Пусть Брандт побудет один, подумал он и вернулся в бункер, где несколько минут в задумчивости просидел за столом. Внезапно зазвенел телефон. Кизель поднял трубку и тотчас узнал голос фельдфебеля Хюзера, командира взвода связи. Хюзер сообщил ему, что только что получил радиосводку, согласно которой контрнаступление прошло успешно. Кроме того, по его словам, была восстановлена связь с 3-м батальоном. Кизель облегченно вздохнул.
— Я поставлю в известность командование, — сказал он. — Если будут какие-то новые донесения, можете передать их нам на наблюдательный пункт.
Хюзер также сообщил, что в самое ближайшее время будет восстановлена связь с 1-м батальоном. Кизель спешно покинул бункер и зашагал вверх по склону горы. Как он и ожидал, полковник оказался на наблюдательном пункте. Брандт стоял, прильнув к подзорной трубе, и с нескрываемой озабоченностью наблюдал за событиями на противоположной горе. Радисты сидели рядом возле своих аппаратов. Рядом с Брандтом стоял офицер-артиллерист, также наблюдавший за ходом боя. Кизель обратился к полковнику. Две головы тут же повернулись к нему.
— Они там! — радостно сообщил Брандт. — Они дошли, Кизель! Прорыв противника остановлен! Посмотрите сами!
С этими словами он схватил адъютанта за руку, подтащил к смотровой щели и указал пальцем. Брандта было не узнать. Казалось, он совершенно забыл их неприятный разговор, состоявшийся около получаса назад.
Пока Кизель смотрел в подзорную трубу, поступило радиодонесение из 1-го батальона.
— Жаль, что вас здесь не было, — произнес Брандт, довольно потирая руки. — Сколько я уже воюю здесь, в России, а такой красивой атаки с воздуха еще не видел. Сразу сто боевых машин! — Он громко хохотнул. — Вот уж не думал, что у нас их еще столько осталось! — Полковник повернулся к Шпаннагелю: — Можете начинать. Ударный полк будет здесь с минуты на минуту.
Он вытащил Кизеля из укрытия на воздух.
— Надеюсь, что телефонную линию уже восстановили, — сказал он. — Мне нужно поговорить с гауптманом Штрански.
Они молча спустились вниз по холму, где им попался фельдфебель Хюзер, спешивший им навстречу.
— Связь восстановлена, — торопливо доложил он. — Гауптман Штрански желает говорить с вами. Прибыл ударный полк.
— Отлично, отлично! — весело похлопав связиста по плечу, Брандт поспешил в бункер и схватил телефонную трубку. Кизель стоил рядом, и ему был слышен голос гауптмана Штрански. Тот говорил громко и, судя по всему, взволнованно, однако слов Кизель разобрать так и не смог. Он попытался догадаться о содержании донесения по лицу полковника, однако поводов для беспокойства не заметил. Наконец Брандт несколько раз кивнул и произнес:
— Отлично, Штрански. Начинайте немедленно. Наша артиллерия окажет вам мощную поддержку. Следуйте сразу за ударным полком и вновь займите наши позиции. Кстати, как вообще там у вас дела?
Стоило ему положить трубку, как улыбки его как не бывало.
— Значит, все верно. — Он повернулся к Кизелю: — У Штрански не осталось ни одного офицера. Вы не знаете, кто возглавлял контратаку на холме?
— Трибиг? — предположил Кизель.
Брандт покачал головой:
— Нет. Это был Штайнер. Правда, там он получил ранение. В руку.
— Штайнер?
— Именно, — Брандт на мгновение задумался, а затем повернулся к Кизелю и поинтересовался о шурине адъютанта.
— Он должен прибыть буквально через несколько дней, — ответил Кизель. Вопрос полковника пришелся ему не по душе.
— Мы дадим ему 2-ю роту, — произнес Брандт, кивая. — От 1-й роты практически ничего не осталось. Сегодня я намерен отправить срочное прошение о подкреплении…
Полковник не договорил. Кизель также слегка наклонил голову, прислушиваясь. Мгновение — и воздух уже сотрясался от мощных артиллерийских залпов.
— Начинается, — произнес Брандт с деланым спокойствием. — Пойдемте, снова понаблюдаем сверху.
Кизель зашагал вслед за ним.
Штайнер действовал, не раздумывая. Ему показалось, будто его бросило вперед. Крюгер также потерял способность соображать, как будто черное дуло танка было чем-то вроде подзорной трубы, в которую ему была видна жуткая бездна, от вида которой застывала в жилах кровь. Тем не менее он на мгновение опередил невидимого противника, скрытого от него танковой броней. Прогрохотал выстрел. Казалось, будто он дубинкой прошелся по барабанным перепонкам. Оба — и Штайнер, и Крюгер — лежали на земле всего в каких-то трех метрах от танка, зарывшись лицом во влажную землю. Позади них окоп исчез в черном облаке дыма. Но еще до того, как комья земли перестали градом падать ему на спину, Штайнер осторожно пополз на четвереньках вперед. Где-то между порушенными стенками окопа он разглядел узкую щель и, закрыв глаза, протиснулся в нее.
«Тридцать четыре тонны, — подумал он. — Надо мной тридцать четыре тонны». И он полз вперед под этими тридцатью четырьмя тоннами, а за ним полз Крюгер, и он чувствовал, как тот хватает его за ноги. Каждую секунду он ждал, что вот-вот взревет мотор. Ему казалось, что масса земли над ним уже сдвинулась, что она вот-вот раздавит его в лепешку. Но он упрямо полз дальше. В какой-то момент его голова, руки и плечи натолкнулись на что-то темное и мягкое. А потом… почва неожиданно обрушилась под ним, и он полетел вниз на несколько метров. Он лежал на дне ямы, не в силах пошевелиться, когда на него сверху рухнуло еще одно тело. Он услышал голос Крюгера и открыл глаза. Тяжело дыша, дрожа от изнеможения, они смотрели друг на друга. Они лежали на дне глубокой воронки. Штайнер неожиданно заметил, что продолжает цепляться за то самое препятствие, которое перекрывало ему путь. Это было человеческое тело. На ощупь оно было похоже на губку. Вернее, от шеи до колен это был, по сути дела, пустой, окровавленный мешок. Штайнер отпустил его и перевел взгляд вверх, где по-прежнему неподвижно застыл танк. Он не сразу заметил, что правая гусеница обвисла, разорванная на две части. Штайнер нащупал свой автомат, который он уронил, падая в яму, и выпрямился. Он отметил про себя, что пулемета у Крюгера больше не было, однако вопросов задавать не стал. Они выкарабкались из воронки, заползли в траншею и двинулись дальше, так ни разу и не обернувшись. Двинулись они осторожно, медленно. Внезапно откуда-то со стороны горы донеслись звуки перестрелки. Отдельные снаряды со свистом проносились прямо у них над головой, слева направо и справа налево. Но они не обращали на них внимания, потому что изнемогли настолько, что в них не осталось даже страха.
Наконец они добрались до развилки, где от основного окопа в сторону вел ход сообщения, по которому можно было добраться до наблюдательного пункта батальона. Никаких русских им так и не встретилось. Теперь они двигались вниз по склону. Солнце грело им лица, но они почти не чувствовали его тепла. Они машинально передвигали ноги, словно те не принадлежали им. Штайнер подумал, что они с Крюгером сейчас напоминают ходячих мертвецов. Они сейчас не обращали никакого внимания на то, что день ясный, а солнце пригревает уже почти по-летнему.
Солдаты расположились на краю сада. По их лицам было нетрудно понять, что за несколько предыдущих часов им пришлось несладко. Голлербах отсутствующим взглядом уставился на Фабера, который сидел рядом с ним, закрыв глаза. К ним подошел Керн с солдатской фляжкой, но в следующий момент, выругавшись себе под нос, швырнул ее на землю.
— Пустая? — спросил Голлербах.
Керн отрицательно покачал головой и опустился с ним рядом.
— У всех пустые, — недовольно буркнул он. — А местную воду пить не хочу, сплошная грязь, в которой плавают трупы. Уж лучше помучаюсь жаждой.
— Придется подождать, пока сюда не подтянется полевая кухня, — заметил Голлербах.
Керн криво усмехнулся:
— Когда она сюда подтянется, нам уже ничего не будет нужно. Потому что к тому времени весь батальон можно будет накормить одной банкой тушенки.
Он бросил взгляд на гору.
— Вряд ли они сюда придут, — пробормотал он. — Если бы хотели, то уже давно были бы здесь. — Он повернулся к Фаберу: — Может, стоило их поискать?
— Слишком поздно, — ответил Фабер. — И ты сам это прекрасно знаешь. Русские были в окопе, а мы — без боеприпасов.
— Ни единого патрона, — поддакнул Керн.
Голлербах вздохнул.
— Никогда бы не подумал, что Штайнер получит пулю, — сказал он. — До сих пор в голове не укладывается.
— И у меня тоже, — мрачно согласился Керн. — Такой солдат, как он, должен был понимать, к чему все идет.
— Как же можно отдавать себе отчет в собственной смерти? — философски заметил Фабер. — Она приходит, как ночь. Стоит только между деревьев сгуститься сумеркам, как она тут как тут. И от нее никуда не спрячешься.