— Ну, ты скажешь! — воскликнул Керн, по-настоящему растроганный, и сел, сгорбившись, словно ему было холодно. Мимо них, неся раненого товарища, прошли четверо солдат. Ноги свисали с плащ-палатки под каким-то странным углом. Все трое проводили санитаров взглядом, пока те не скрылись за деревьями. Керн снял каску и почесал голову. Его, с каждой минутой становясь все сильнее, почему-то переполняло чувство утраты. Он все еще не смог избавиться от того ужаса, который овладел им, когда появились танки. У него перед глазами стояла жуткая сцена: Фабер без передышки поливает наступающего противника огнем, но тут прибегает какой-то солдат и кричит, что русские ворвались в окоп справа от них. Фабер остался за пулеметом. Отступать они стали лишь тогда, когда была отстреляна последняя пулеметная лента. При отступлении им встретился Голлербах со своими бойцами, и они вместе добрались до командного пункта. Но ни Штайнер, ни Крюгер так и не объявились. Оставалось только предположить, что эти двое лежат где-нибудь в окопе и уже больше никогда не вернутся. Чем дольше Керн размышлял об этом, тем тяжелее становилось у него на душе. А воспоминания о некрасивой сцене, которая произошла между ним и Штайнером, лишь усугубляли боль.
Неожиданно Голлербах издал странный звук — нечто среднее между криком и визгом. Керн поднял глаза. Ему показалось, что Голлербах тронулся умом — он вскочил на ноги и замахал руками. Фабер тоже уставился куда-то в сторону горы. Над ними из глубокого, по грудь, окопа появились две фигуры. Они медленно брели, опустив головы, как будто ничто в этом мире не могло вызвать у них хотя бы малейший интерес.
— Штайнер! — пробормотал Керн, не веря своим глазам. Сад вокруг них неожиданно ожил, пришел в движение. Солдаты начали вскакивать с мест, кричать и размахивать руками. Прошло около часа после того, как последний боец вернулся на командный пункт. Никто не ожидал, что в живых остался кто-то еще. Керн и Голлербах бросились навстречу товарищам. Кто-то побежал доложить об их возвращении начальству. Вскоре к ним подбежал штабной посыльный с требованием, чтобы Штайнер немедленно явился на командный пункт и доложил о своем возвращении. Нельзя сказать, чтобы Штайнер поспешил это сделать. Он перекинулся парой слов с Фабером и другими бойцами и лишь потом под пристальными взглядами солдат направился вслед за посыльным.
Войдя на командный пункт, он застал там гауптмана Штрански, склонившегося над картой. Лицо командира батальона казалось постаревшим и ничего не выражало. Не сказав ни слова, он указал Штайнеру на стул. Тот сел, а Штрански, заложив руки за спину, принялся расхаживать по блиндажу. Походив таким образом какое-то время, он остановился перед Штайнером.
— Вы пришли сверху? — поинтересовался он.
Штайнер кивнул. Чтобы скрыть свою антипатию, он опустил голову и смотрел в пол.
— И какая там обстановка? — спросил Штрански.
Его вопрос показался Штайнеру бессмысленным. Он апатично пожал плечами и произнес:
— Все по-прежнему.
— Что вы имеете в виду? — резко спросил Штрански, недобро прищурив глаза.
— Наши позиции по-прежнему в руках у русских, — спокойно ответил Штайнер.
Штрански едва удержался от резкости. Вместо этого он подошел к карте.
— Мы собираемся предпринять контратаку, — заявил он. — Ее цель состоит в том, чтобы возобновить контакт с третьим батальоном. — Гауптман вкратце изложил план контратаки. — Наша авиация будет здесь с минуты на минуту. Мне нужен солдат, который возглавил бы контратаку. Как вы на это смотрите?
Штайнер ожидал услышать нечто подобное и потому заранее приготовил ответ.
— Не знаю, — медленно ответил он. — Мне кажется, что мне недостает необходимых для этого качеств.
Штрански резко обернулся, подошел к двери и несколько секунд выглядывал в маленькое окно.
— Вы забываете одну вещь, — произнес он через плечо. — Вы забываете тот факт, что мне все равно, желаете вы этого или нет. Могу я предложить вам, чтобы вы хорошенько поразмыслили о том, имеется ли оправдание вашему отношению к солдатскому долгу?
— А что заставляет вас думать, что я этого не сделал? — спокойно ответил вопросом на вопрос Штайнер.
Штрански прислонился к дверному косяку.
— Я сделал этот вывод на основании того, что у вас полностью отсутствует представление о том, что такое дисциплина и… — Он умолк, но затем продолжил: —…а еще потому, что вы, молодежь, не имеете привычки думать, потому что считаете, что если будет надо, то кто-то подумает за вас.
Штайнер нахмурился:
— Не понимаю.
— Что же, придется выразиться яснее, — презрительно произнес Штрански. — Вы не обязаны быть со мной честным. Я давно привык к тому, что мои подчиненные лгут мне в лицо. Но хотя бы раз будьте честны с самим собой.
Не зная, к чему клонит гауптман, Штайнер раздраженно пожал плечами.
— Я стараюсь, — ответил он с ноткой высокомерия в голосе.
— Отлично. В таком случае, может, вы ответите на мой вопрос: ваша показная независимость объясняется тем, — позволю себе использовать выражение, принятое в мирной жизни, — что у вас есть влиятельный дядя?
От злости Штайнер приготовился было вскочить со стула, но Штрански в упреждающем жесте поднял руку.
— Никто не любит, когда ему напоминают о том, что так называемый индивидуализм на самом деле требует серьезной поддержки…
Нанеся оскорбление, Штрански умолк Штайнер вскочил на ноги и злобно посмотрел на него.
— Вы, кажется, что-то говорили про контратаку, — громко сказал он.
— Верно, — отозвался Штрански. — Сейчас мы о ней поговорим. Видите ли, Штайнер, даже если бы у нас с вами и было бы что-то общее, между нами имеется одна существенная разница.
— Ваше звание, — съязвил Штайнер.
Штрански высокомерно улыбнулся.
— Я не это имел в виду, — негромко произнес он. — Если бы я хотел продолжить нашу беседу под таким углом, то уверяю вас, наш с вами разговор принял бы совершенно иной поворот. Я уже сказал вам и хочу еще раз повторить свои слова. Вы себя переоцениваете. Согласен, до сих пор вам сопутствовала удача. У вас есть связи, которые, так сказать, делают жестким ваш позвоночник. Но в этом нет никакой вашей личной заслуги, и это не поднимает вас над остальными. Уверяю вас, несмотря на все ваши связи, я могу применить по отношению к вам такое давление, которое сделает вашу жизнь невыносимой.
— Тогда почему бы вам не сделать это? — медленно спросил Штайнер.
Штрански поморщился, но голос его сохранил надменные интонации:
— Вы еще слишком молоды. Я не сомневаюсь, что будь вы на моем месте, то не замедлили бы положить на чашу весов авторитет старшего по рангу. То, что я этого не делаю, должно вам дать пищу для размышлений. Думаю, уже одно это — наглядное свидетельство той разницы, которая существует между нами.
Штрански говорил мягким, едва ли не отеческим тоном. Тем не менее Штайнер скептически смотрел на него, а потом и вообще рассмеялся вслух:
— Вы не заметили двух вещей. Во-первых, связи, которые не дают вам покоя, возникли не по воле случая. Во-вторых, я никогда их для себя не добивался и никогда не пользовался ими в личных целях. Потому что, будь это так, а не иначе, вы бы вообще никогда не имели возможности мне приказывать. Что касается…
Он не договорил. Штрански вновь поднял в упреждающем жесте руку. Блиндаж наполнился приглушенным гулом.
— Наши самолеты, — поспешно произнес он. — А мы с вами продолжим разговор как-нибудь в другой раз. Взгляните сюда.
Он согнулся над картами и быстро набросал план контратаки.
— Как только вы дойдете до горы, ждите там прибытия ударного полка, после чего следуйте за ним на ваши старые позиции. Вам все понятно?
Поскольку в этот момент уже началась бомбежка, то Штайнер лишь коротко кивнул и вышел из блиндажа. Солдаты стояли, сбившись в кружок, и смотрели на гору, откуда к небу поднималось темное облако.
Штайнер тоже постоял несколько секунд, глядя, как самолеты извергают из себя свой смертоносный груз. Это зрелище доставило ему какое-то мрачное удовольствие, он даже сжал кулаки. «Это вам за Мейера, — подумал он, — за Мейера, за Пастернака, за Дорна и всех тех, кто остался лежать в этой земле».
Но тут до его слуха донесся громкий голос. Повернувшись, он увидел, что к нему шагает Крюгер.
— Что случилось? — спросил он.
— Дела дерьмовые, — буркнул в ответ Штайнер и велел Крюгеру собрать весь младший командный состав. Когда все собрались вокруг него, он объяснил им общий план действий, после чего довел до их сведения боевое задание для каждого взвода.
— Ты останешься со мной, — сказал он Крюгеру, который мрачно стоял в отдалении и чесал нос. — Ты, Голлербах, Керн и Фабер.
— Вот ублюдки! — выругался Крюгер. — Не дадут человеку отдохнуть даже десять минут.
— Когда над тобой будет два метра земли, вот тогда и отдохнешь, сколько твоей душе угодно, — мрачно пошутил Штайнер.
Он окинул взглядом вверенных ему солдат — что-то около ста человек. Все, как один, с оружием в руках, все, как один, готовы по первому сигналу ринуться в бой. Штайнер махнул рукой и двинулся вверх по склону. Как только гул авиамоторов стих, солдаты рассредоточились и двинулись за передовым отрядом вверх по изрытому воронками склону. Пока что не было сделано ни единого выстрела. Штайнер шел, опустив голову, и мучился вопросом, что они будут делать, если перед ними вырастет русский танк. Хотя большая часть танков сейчас была сосредоточена за поселком Канское, где они творили свое черное дело, отдельные бронемашины вполне могли оставаться здесь, на склоне. Даже одного танка было бы более чем достаточно. Штайнер не питал на этот счет никаких иллюзий. Он знал: солдаты устали и измотаны, а их боевой дух находится на нулевой отметке. Так что, услышав рев мотора, они тотчас без оглядки бросятся в бегство.
Когда Штайнер обходил стороной огромную воронку, к нему подошел Голлербах. Судя по всему, его товарищу не давал покоя тот же самый вопрос.