шила подать на развод. Но спустя неделю до меня дошло известие, что мой муж серьезно ранен и ему ампутировали правую ногу. Я боролась с собой. Но теперь я точно знаю: я не имею права его покидать. Прошу тебя, не думай обо мне плохо. Я была нечестна с тобой, но я любила тебя и не хотела тебя терять. Прости меня. Гертруда.
Шнуррбарт вернул письмо. Штайнер сидел, бесцельно уставившись на воду.
— Так, значит, ее звали Гертруда, — чуть помолчав, произнес Шнуррбарт.
Штайнер кивнул.
— Где вы с ней познакомились?
— В Гурзуфе.
Шнуррбарт удивленно посмотрел на него.
— В Гурзуфе? Ну надо же! А почему ты не поехал домой?
— А откуда ты это знаешь?
— Потому что, если бы ты поехал, тебя бы здесь сейчас не было, — заявил Шнуррбарт.
Штайнер наклонился вперед, уперся локтями в колени и опустил голову.
— А что бы я там делал? — устало спросил он. — После того как я, лежа в госпитале, получил это самое письмо, мне уже ничего не хотелось.
И снова Шнуррбарт подумал о том, что Штайнер никогда не заводил речь о своей семье. Правда, спросить у друга, почему, он так и не решился, да и момент был упущен, потому что Штайнер неожиданно сменил тему — спросил про Крюгера и Керна.
— Спят небось, — ответил Шнуррбарт. — Тихий час после обеда. За все время, пока мы здесь находимся, я ни разу не видел ни одного из них полностью выспавшимся.
После чего Шнуррбарт поведал про здешнюю жизнь: что он делит дом с Крюгером, что Керн, Фабер и Мааг живут по соседству, что Штрански намеревается ввести настоящую казарменную дисциплину и собрался проводить учения. Что у них новый командир роты, лейтенант Мерц. Когда же Штайнер поинтересовался, как же обстоят дела на передовой, Шнуррбарт указал большим пальцем на ту сторону залива.
— У нас там укрепления, чуть-чуть правее, рядом с заводом. Если посмотреть в бинокль, то можно увидеть колючую проволоку. Вообще-то здесь тихо, если не считать коротких обстрелов.
— А кто раньше оборонял эти позиции? — поинтересовался Штайнер.
Шнуррбарт презрительно махнул рукой:
— Морская пехота. Да, не жизнь была у этих ребят, а малина!
Шнуррбарт расчувствовался и вскоре выложил Штайнеру все как на духу. Правда, оба избегали упоминать имя Голлербаха. Наконец Шнуррбарт раскурил трубку и вытянул ноги.
— Как приятно посидеть на солнышке, — сказал он. — Когда вернусь домой, так первые несколько недель буду греться на солнце и радоваться, что все вот так.
— Что вот так? — не понял Штайнер.
— Просто так, — ответил Шнуррбарт и неопределенно помахал рукой. Затем глубоко затянулся и бросил взгляд на другую сторону залива. — Можно подумать, ты не понимаешь, что я имею в виду, — произнес он наконец. — Мне кажется, что мы разучились жить настоящим. А еще мне кажется, что настоящее — это и есть наша жизнь, а будущее — это то, на что мы надеемся. И я собственными руками готов вырвать себе бороду, что жизнь проходит мимо нас, когда мы поступаем с точностью до наоборот.
— Погоди, — остановил его Штайнер. — Что-то я тебя плохо понимаю.
— Придется все рассказывать заново, — пробормотал Шнуррбарт и сел, задумавшись. — А теперь я вообще больше ничего не знаю, — раздраженно заметил он. — А ведь я только что знал, что хотел сказать. Надо было все записывать для тебя. Чтобы все прояснить в собственной голове.
— Я скажу тебе, что ты имел в виду, — произнес Штайнер. — Ты хочешь сказать, что настоящее — это реальность, а будущее — иллюзия. Если же мы считаем, что все наоборот, то жизнь проходит мимо нас.
— Именно, — согласился Шнуррбарт. — Это я и хотел сказать. — Сейчас, когда Штайнер повторил его слова, он сам им удивился. Несколько секунд ему казалось, будто он открыл в себе чудесную черту, о существовании которой раньше даже не подозревал. Когда же Шнуррбарт поймал на себе вопросительный взгляд Штайнера, то проникся еще большей уверенностью в том, что он только что изрек некую глубокомысленную философскую истину, и оттого еще сильнее возгордился собой.
— Так все и есть! — с чувством повторил он.
Неожиданно до него дошло, что нечто важное он все-таки забыл сказать.
— Да, я тебе не рассказал самую странную историю, — взволнованно произнес он. — Случилась всего пару недель назад в полковом штабе. Нас с Крюгером вызвал к себе Кизель.
Штайнер удивленно поднял брови:
— Кизель? Что ему понадобилось?
— Будь я проклят, если мне это было известно. Он спросил у нас, был ли с нами Штрански в тот самый вечер, когда меня ранило. Ты его случайно тогда не видел?
Штайнер растерянно покачал головой.
— А где я его мог видеть? Ведь он оставался на командном посту.
— Вот и я так думал, — проворчал Шнуррбарт. — Мы сказали, что не видели его, и тогда Кизель сказал, что подождет твоего возвращения.
— Странно, — пробормотал Штайнер и нахмурился, задумавшись. Правда, никаких объяснений ему в голову не пришло, и он пожал плечами: — Ну почему меня не оставят в покое? Не успеешь вернуться, как ты тотчас кому-то нужен.
Шнуррбарт выбил из трубки на землю пепел и встал.
— Ну что, пойдем? — предложил он. — Надо разбудить Крюгера.
— Да, такое стоит увидеть, — ответил Штайнер и взял со скамейки вещмешок. Войдя в дом, они прошли по длинному коридору. У последней двери Шнуррбарт остановился, осторожно нажал на ручку и приоткрыл дверь.
— Спит без задних ног, — прошептал он.
Штайнер заглянул внутрь. Крюгер лежал на кровати и громко храпел. Шнуррбарт было шагнул через порог, но Штайнер остановил его. На глазах у озадаченного взводного он достал из вещмешка небольшой пузырек и, подмигнув, приподнял.
— Это что такое? — прошептал Шнуррбарт. — Ликер?
Штайнер покачал головой. Он тихонько прикрыл дверь, на цыпочках приблизился к спящему и полил ему голову и одежду содержимым пузырька. Остаток он вылил в сапоги, которые стояли рядом с кроватью. Затем с довольной улыбкой на цыпочках вернулся к двери.
— Теперь можешь будить, — сказал он.
Шнуррбарт принюхался. Запах, слегка приторный, с каждой секундой все сильнее бил в нос.
— Духи, — пояснил Штайнер.
— Ну и вонючие же они! — шепнул Шнуррбарт. — Где ты их взял?
— Трофей, — ответил Штайнер и протянул другу пустой пузырек: — Будь добр, налей в него воды.
Шнуррбарт вышел, а Штайнер остался наблюдать за спящим. Крюгер беспокойно заворочался, затем перевернулся на другой бок. В следующий момент появился Шнуррбарт; он нес около десятка фарфоровых блюдец.
— Это еще зачем? — спросил Штайнер.
Шнуррбарт усмехнулся:
— Чтобы его разбудить. Этого добра в кухне хоть отбавляй.
Штайнер взял у него из рук пузырек, и они вместе вошли в комнату.
— Ну как, ты готов? — шепнул Шнуррбарт. Штайнер кивнул. Тогда его товарищ поднял блюдца над головой и уронил на пол. Блюдца разлетелись на мелкие осколки, а сам Шнуррбарт издал такой душераздирающий вопль, что Штайнер подскочил как ужаленный.
Крюгер тотчас вскочил, словно у него над ухом прозвучала сирена. Не успел он спросонья понять, что, собственно, происходит, как Штайнер шагнул к нему и подставил под нос пузырек.
— Одеколона я достать не смог, но это даже еще лучше.
Крюгер непонимающе уставился на него. Лицо его попеременно делалось то красным, то белым.
— Бр-р-р! — он брезгливо сморщил нос. Затем ему бросилась в глаза гора битой посуды на полу. И тогда до него дошло. Он вскочил на ноги и метнулся к Штайнеру. Пузырек упал на пол, и остатки жидкости растеклись по дощатому полу. Крюгер взревел, как разъяренный бык.
— Ты зачем сюда вернулся?! — кипятился он. — За каким дьяволом тебя сюда принесло? Что мешало тебе остаться там?
Штайнер улыбнулся в его раскрасневшуюся физиономию.
— Соскучился по дому, — произнес он, — и, главное, по тебе, старина.
Казалось, что Крюгер вот-вот набросится на него с кулаками. Но вместо этого он поправил китель, надел сапоги и, громко топая, вышел вон. Шутники последовали за ним. Крюгер, насупившись, уселся на садовую скамейку. Штайнер и Шнуррбарт сели по бокам от него.
— Он нисколько не исправился, — заметил Штайнер.
— А он никогда не исправится, — уточнил Шнуррбарт. — Безнадежный случай.
Крюгер простонал и сжал кулаки. Штайнер примирительным жестом положил ему на плечо руку:
— Хватит дуться, давай лучше мириться, старый болван!
Голос его прозвучал так нежно, что Шнуррбарт удивленно посмотрел на него. Раньше он никогда не слышал от Штайнера такого тона. Впрочем, на Крюгера это тоже возымело действие. Какое-то время он еще ворчал, но затем, судя по всему, сменил гнев на милость, вернее, все больше и больше замыкался в себе, как та улитка, что втягивает рожки в свой домик.
— А вот так уже лучше, — заметил Штайнер. Они сидели молча, устремив взор на морскую гладь. Три солдата в рваной форме, они сидели бок о бок, слегка моргая от яркого солнца. Три боевых товарища.
— Твое возвращение нужно обмыть, — предложил Шнуррбарт и встал со скамейки. — Пойду приведу остальных.
Они вернулись в дом. Штайнер огляделся по сторонам. Три просторные комнаты были обставлены удобной мебелью. Судя по всему, гражданскому населению не разрешили увезти с собой обстановку, так что все стояло на своих прежних местах. Входя в комнату вместе с Крюгером, Штайнер услышал в коридоре чьи-то торопливые шаги. В следующее мгновение дверь распахнулась и на пороге вырос Керн, а позади него Мааг и Фабер. Несколько секунд они, не проронив ни слова, разглядывали его. Штайнер видел знакомые лица, то, как предательски подрагивают их губы, радость в глазах, и неожиданно на него нахлынули чувства, которых он не испытывал уже давно.
— А вот и вы, — хрипло произнес он.
— Только не начинайте очередную драку, — предупредил их Шнуррбарт. Он появился откуда-то из-за их спин, неся в руках несколько бутылок, и довольно бесцеремонно втолкнул в комнату стоявших на пороге друзей. Керн первым подошел к Штайнеру и обменялся с ним крепким рукопожатием. Его примеру последовал Мааг. Когда же Штайнер повернулся к Фаберу, то поймал на себе его пристальный взгляд. Он тотчас вспомнил, что обещал сослуживцу проведать его семью.