— Тогда я немедленно прикажу роте провести построение.
Штрански кивнул — мол, разумеется.
— Что-то еще? — спросил он, когда Мерц остался стоять перед ним.
— Ничего особенного, — ответил Мерц. — Я лишь хочу довести до вашего сведения, что штабс-ефрейтор Штайнер час назад прибыл в расположение роты.
Хотя Штрански и попытался не подать вида, от Мерца не скрылось, что командир батальона несколько раз растерянно моргнул.
— Штайнер? — переспросил он нарочито равнодушным тоном, уставившись в пол. — Отлично. — Он поднял глаза на лейтенанта. — Сегодня в восемь вечера пришлите его ко мне.
Мерц отдал честь и вышел. Когда он появился на пороге командного пункта, в уголках его губ играла легкая улыбка. Пока лейтенант переходил улицу, Штрански наблюдал за ним в окно. Неожиданно от удивления глаза его полезли на лоб. Воздух наполнил нарастающий с каждой секундой гул. Краем глаза Штрански успел заметить, как Мерц в несколько прыжков преодолел расстояние до ближайшего дома. Сам он в следующее мгновение распластался на полу. Весь дом до самого фундамента сотрясла мощная ударная волна. Оконные стекла разлетелись вдребезги, с потолка начали отваливаться куски штукатурки, комнату словно укутал белый туман. Штрански лежал, затаив дыхание, ожидая, пока снаружи не прекратился ливень из битого кирпича, кусков дерева и камня. Лишь тогда он стряхнул с себя паралич страха и встал на ноги. Колени его дрожали. Он посмотрел на лишившиеся стекол окна. На другой стороне улицы обрушился один из домов. Над развалинами повисло огромное черно-желтое облако дыма; оно медленно плыло к морю. Штрански понял, что это был тот самый дом, где жили вестовые.
Затем он увидел, как из соседнего дома выскочил Мерц и застыл, охваченный ужасом. Позади него появились несколько солдат из роты связи, все как один белые как мел. Они внезапно бросились на землю. Штрански втянул голову. Воздух вновь наполнил оглушительный гул, правда, на этот раз более резкий. В следующее мгновение где-то позади домов, в открытом поле, прогремел взрыв. К небу взметнулось еще одно черное облако. Грохот был такой мощный, что Штрански зажал ладонями уши.
У него на глазах солдаты, возглавляемые Мерцем, вновь вскочили на ноги и исчезли в полуразрушенном доме. Интересно, какого калибра был снаряд, задумался Штрански. Не иначе как двадцать первого — знаменитые русские минометы, о которых он слышал столько жутких рассказов. Гауптман подождал еще несколько минут. Когда же новых залпов не последовало, он послал за Трибигом, распорядился отменить смотр, приказав отправить солдат копать рядом с домами укрытия.
— Доведите мое распоряжение до сведения ротных командиров, — добавил он, — и проследите, чтобы позади командного пункта был сооружен надежный блиндаж. Можете для этого использовать связистов.
Внезапно Штрански обратил внимание на то, какой у Трибига несчастный вид, и поинтересовался:
— Жертвы есть?
— Трое, — выдавил из себя Трибиг. — Один из них Дудек.
— Дудек?
Трибиг молча кивнул. Штрански закусил губу.
— Да, не повезло парню, — произнес он в конце концов. — Я всегда был им доволен. Лучшего ординарца было не найти.
— Вот и я думаю точно так же, — негромко сказал Трибиг. — И Кепплер тоже.
— Погибли? — спросил Штрански.
Трибиг кивнул:
— Все трое.
Воцарилось молчание. Сцепив за спиной руки, Штрански подошел к окну и принялся наблюдать, как связисты пытаются извлечь из-под обломков тела погибших товарищей.
— Штайнер вернулся, — неожиданно произнес он, не поворачивая головы. В результате чего гауптман не заметил, что лицо Трибига сделалось белым как полотно. — Я распорядился, чтобы он вечером пришел ко мне с докладом. Как только у меня будет его подпись, немедленно передайте бумаги в штаб полка.
Трибиг уже пришел в себя после шока; правда, лицо его сохраняло неестественную бледность. Он нервно облизнул губы.
— Я не ожидал, что он вернется так скоро. Надеюсь, от него не будет неприятностей.
— Этого нам только не хватало! — Штрански презрительно хохотнул. — Я его обработаю. Станет как шелковый, будьте уверены.
Он посмотрел на часы.
— Да, уже поздновато. Поставьте в известность роты и проследите за тем, чтобы были выделены новые вестовые. Я же пока подыщу себе нового ординарца.
Трибиг отсалютовал и вышел. Лицо его было серьезным. Вернувшись к себе, он обзвонил роты, довел до их сведения сложившуюся обстановку и распорядился выделить по человеку в батальонные вестовые. После чего придвинул стул к окну и сел, рассеянно глядя на светлые склоны гор. Ощущение было такое, будто где-то в груди открылась гноящаяся рана и теперь отравляет ему кровь. Возвращение Штайнера явилось для него ударом. Все предыдущие месяцы были сплошными мучениями. Стоило зазвонить телефону, как на лбу выступали бисеринки пота. Перед каждой встречей со Штрански он дрожал как осиновый лист; вечно напряженные нервы едва не довели его до нервного срыва. И хотя Штайнер, похоже, не собирался болтать, угроза оставалась и останется таковой, пока Штайнер не замолчит раз и навсегда.
И пока Трибиг в отчаянии ломал голову, как это можно сделать, ему вспомнилось, что Штрански вызвал сегодня Штайнера к себе. Их взаимная неприязнь была ему хорошо известна. Может, попытаться на ней сыграть? Должен же быть какой-то способ.
Трибиг положил локти на подоконник и закрыл глаза. Все будет зависеть от того, как пройдет беседа, решил он. Если он не ошибается относительно Штайнера, то командира батальона ждет разочарование. И хотя его собственное благополучие в немалой степени зависит от успеха этой беседы, он почему-то испытал злорадство при мысли о том, в какое щекотливое положение поставил себя Штрански. Потому что еще неизвестно, чем все это может для него обернуться. Трибиг задумался еще сильнее, и на душе у него стало тревожно. Ну как он только позволил втянуть себя в эту авантюру! И вот теперь приходится ломать голову, каким образом из нее выкрутиться.
А все потому, что Штрански в своем рапорте начальству о событиях, произошедших вечером накануне наступления русских, слегка перестарался, расписывая собственный вклад в успех контратаки. Согласно его отчету, лишь благодаря его личной инициативе удалось отбить внезапную атаку противника на позиции второй роты, оборонявшей высоту 124,1. Из донесения следовало, что Штрански на пару со своим адъютантом в самый последний момент появился среди готовых броситься в бегство солдат и личным примером не только смог предупредить панику, но и повел их за собой в контратаку. Штрански честно признался адъютанту, что в награду за якобы проявленный героизм рассчитывал получить Железный крест.
— Если вас спросят, вы должны подтвердить все детали, Трибиг. Вы ничем не рискуете, ведь вы единственный свидетель. Мейер погиб, так что никто не сможет вас опровергнуть. Не переживайте, все так поступают. Если документы пройдут, вы получите крест второй степени.
Искушение было велико. Да и вообще, мог ли он ответить начальнику отказом?
На следующий день рапорт был отправлен в штаб полка. Брандт понял намек и сообщил Штрански, что тому положен Железный крест первой степени. Правда, счел нужным добавить, что в таких случаях полагается два свидетеля и рядом с подписью Трибига должна стоять подпись командира роты. На что Штрански возразил, что, мол, Мейер погиб. В таком случае, предложил Штраус, он должен обратиться к тому, кто на тот момент выполнял обязанности заместителя Мейера. Если же таковой свидетель по каким-то причинам будет отсутствовать, он будет вынужден положить прошение о награде в стол и держать там до тех пор, пока тот не вернется. Имя Штайнера не упоминалось, Штрански тотчас понял, о каком свидетеле идет речь.
— Да, щекотливое дельце, — признался он тогда Трибигу. — Но идти на попятную поздно. Слишком многое поставлено на карту.
Чем больше Трибиг размышлял об этом, тем больший пессимизм овладевал им. Но Штрански прав. Пути к отступлению для них отрезаны, и коль они взялись за дело, его следует довести до победного конца. Правда, скорее всего Штайнер откажется поставить свою подпись. В таком случае Штрански будет вынужден от него избавиться как от опасного свидетеля. Но это уже проблема Штрански. Впрочем, такую горячую голову, как Штайнер, нетрудно вынудить на какой-нибудь необдуманный поступок, и тогда уже никакой Брандт не сможет взять его под свое крыло.
12
Когда Штайнер предстал перед батальонным командиром, последний встретил его сдержанно и даже предложил сесть. Правда, взводный не спешил воспользоваться этим предложением и остался стоять.
— Вы можете сесть, — повторил Штрански с некоторым раздражением.
— Если только это ваш приказ, — ответил Штайнер.
— Что ж, считайте, что это приказ.
Штайнер нехотя выдвинул стул и сел. Штрански поставил керосиновую лампу на стол таким образом, чтобы самому остаться в темноте.
— Надеюсь, вы помните наш последний разговор, — произнес он, небрежно закидывая ногу на ногу.
Штайнер молча кивнул.
— В результате полученного вами ранения, — продолжал тем временем Штрански, — мы не смогли его завершить. Я же привык доводить дело до конца, что намерен сделать и сейчас.
Штрански говорил совершенно бесцветным тоном.
— Вы еще молоды. Вот почему я готов простить вам ваше поведение. Однако я сделаю это лишь в том случае, если вы признаете, что я был терпелив с вами.
— Вы имеете в виду тот случай, когда я поменял автоматы?
Штрански нахмурился.
— История с автоматами это лишь малая часть того, что я имею в виду, — произнес он. — Когда я разговариваю с вами, то исхожу из того, что вы не утратили способности мыслить.
На это Штайнер лишь пожал плечами:
— В таком случае вы слишком хорошо обо мне думаете. Но сейчас не об этом. Есть вещи, о которых принято говорить как мужчине с мужчиной, а не как начальнику с подчиненным.
Штрански испытующе посмотрел на него.
— Что ж, не удивлюсь, если вы так думаете, — произнес он с натянутой улыбкой, — но даже если мы закроем глаза на мое звание, этот разговор все равно останется разговором между неравными людьми. Надеюсь, вам не нужно объяснять, что в гражданской жизни делается различие между просто людьми и личностями. Или вы об этом никогда не задумывались?