Штайнер закусил губу. Так вот ты куда клонишь, подумал он. Судя по всему, Штрански задался целью его унизить. В ответ он попытался придать голосу самую невинную интонацию:
— Я как-то не привык размышлять на подобные темы. Думаю, вы сумеете объяснить мне это различие.
— Попробую, — ответил Штрански и сложил на груди руки. По всей видимости, его лицо, с посеребренными сединой висками, и было призвано являть собой живой портрет этой самой выдающейся личности.
— Разница заключается в моральном и интеллектуальном превосходстве и происходит, хотите вы это признать или нет, из классовых различий. Тот, кто вырос в грязи, за исключением редчайших случаев, так в ней и останется, поскольку такой человек не привык воспринимать грязь как грязь. Надеюсь, это вам понятно?
Штайнер отрицательно покачал головой.
— Не согласен, — произнес он. — Мой жизненный опыт дает мне основания говорить, что талант, умение тонко чувствовать, сильный характер — это отнюдь не привилегия правящих классов. Если я правильно помню, отец Канта изготавливал седла, а отец Шуберта был бедным школьным учителем. Прошу простить меня, если полученное мною скудное образование мешает мне добавить к этому списку еще не один десяток имен. В восемнадцать лет я был вынужден сбросить с плеч школьный ранец и взять в руки лопату, дабы копать в земле никому не нужные ямы, вместо того чтобы развивать в себе личность.
Он говорил быстро, едва слышно. А потом вообще умолк, устремив взгляд мимо Штрански куда-то в темноту, в дальний угол помещения. Штрански ответил не сразу.
— Речь шла об общих понятиях, — наконец возразил он.
— Она и сейчас идет об общих понятиях, — негромко произнес Штайнер. — Я даже сказал бы, что полезные растения и сорняки произрастают на одной и той же земле. Или в Восточной Пруссии все по-другому?
Батальонному командиру было все труднее сохранять учтивость.
— Могу я спросить у вас, к какой категории вы относите лично себя?
Это уже был открытый вызов — то есть именно то, чего так опасался Штайнер. Он даже выпрямился на стуле.
— Насколько я понимаю, этот разговор предполагался как разговор об общих понятиях. Прежде чем перейти на личности, я бы хотел уточнить один вопрос.
— Что именно?
— Давайте вернемся к самому началу. Наш с вами разговор — это разговор между двумя людьми или между начальником и подчиненным?
— Не вижу причин, почему я должен дополнительно класть на чашу весов свое звание, — высокомерно парировал Штрански.
Штайнер удовлетворенно кивнул. Неожиданно он ощутил примерно тот же восторг, что и шахматист, который видит, что выигрывает партию.
— В таком случае, — негромко ответил он, — я имею полное право не отвечать на ваши бестактные вопросы.
Воцарилось молчание, могильное молчание; на какое-то мгновение Штайнеру даже показалось, будто он остался в комнате один. Не проронив ни звука, он ждал, как на это отреагирует Штрански. При этом он чувствовал себя человеком, который, бросив вниз по склону горы камешек, увидел, как прямо у него на глазах с грохотом обрушился оползень. И тем не менее Штрански даже не шелохнулся. Ярость проявила себя лишь злобным огнем в глазах.
— Вы забываетесь, Штайнер, — процедил он сквозь зубы.
На секунду Штайнер даже испугался его ярости, однако сумел стряхнуть с себя страх, этот продукт многолетней воинской дисциплины, и поднял голову.
— А вы забыли про наше с вами соглашение, — холодно возразил он. — Если вы неуютно чувствуете себя, стоя на позициях равенства, что ж, мы можем вернуться к уставным отношениям.
Штрански посмотрел на свои руки.
— Ваша дерзость может проистекать лишь из вашей глупости, — отеческим тоном произнес он. — Проистекай она из мужества, я бы, возможно, не оставил ее безнаказанной, хотя и восхитился бы ею.
Он резко поднялся и несколько раз прошелся взад-вперед по комнате. Затем подошел к Штайнеру и встал перед ним. Тот остался сидеть на стуле, глядя на него снизу вверх.
— Таких, как вы, я встречал уже не раз, — продолжал тем временем Штрански. — И я всегда уничтожал их как омерзительных паразитов. Во время нашей первой встречи я сказал вам, что вы переоцениваете важность своей персоны. Если вы считаете, что способны произвести на меня впечатление, то глубоко ошибаетесь. В моих глазах вы не более чем наглый грубиян с замашками преступника, которого так и тянет наложить свои лапы на то, что принадлежит товарищу.
Штайнер медленно встал со стула. Бросив взгляд вниз, на собственные руки, он с удовлетворением отметил, что те не дрожат.
— Вы еще об этом пожалеете, — негромко сказал он.
Штрански правой рукой отряхнул рукав.
— За одно только это замечание, — процедил он, — дома я бы спустил на вас всех моих собак и вы бы бежали от них, пока до крови не сбили бы ноги.
— Мы не дома, — возразил Штайнер.
— Вскоре вы пожалеете, что оказались здесь.
Штрански повернулся к Штайнеру спиной, подошел к столу, снял телефонную трубку и вызвал Трибига.
— Жду вас у себя, — произнес он и вновь обернулся к Штайнеру. Тот стоял, небрежно прислонившись к стене. — Встать по стойке «смирно»!
Штайнер сделал шаг вперед и опустил руки.
— Вскоре вы и этому научитесь! — рявкнул Штрански. В этот момент вошел Трибиг. При виде Штайнера кровь прилила к его бледному лицу.
— Вы вызывали меня, герр гауптман? — обратился он к своему начальнику.
Штрански закурил сигарету, аккуратно положил горелую спичку в пепельницу и кивнул.
— Как там идет строительство моего блиндажа?
— Солдаты приступили к его сооружению, — отрапортовал Трибиг. — Работа продвигается медленно, так как земля чересчур твердая.
— И какой он уже глубины?
— Около полуметра.
— Блиндажу полагается быть трехметровой глубины. Штабс-ефрейтор Штайнер будет сегодня вечером занят на его сооружении до тех пор, пока не достигнет требуемой глубины.
— Сегодня вечером? — удивился Трибиг.
— Именно так. Сегодня вечером. Более того, сейчас он немедленно приступит к работе. Выдайте ему необходимый инвентарь. Я возлагаю на вас ответственность за то, чтобы к завтрашнему утру блиндаж был готов.
— Слушаюсь, герр гауптман, — пролепетал Трибиг. Штайнер молча слушал их разговор. Лицо его ничего не выражало. Наконец Штрански повернулся к нему:
— Подождите на улице.
Гауптман дождался, пока он выйдет, и лишь потом заговорил снова:
— Хочу попробовать найти к этому парню другой подход.
— Он что, отказался? — испуганно спросил Трибиг.
Штрански отрицательно покачал головой:
— Я передумал. Мы отзываем документы. Я завтра утром пойду к Кизелю. А теперь послушайте меня.
Излагая свой план, Штрански расхаживал взад-вперед по комнате. Трибиг слушал внимательно; испуганное выражение постепенно оставило его лицо.
Выйдя на улицу, Трибиг застал Штайнера рядом с домом. Тот стоял, засунув руки в карманы, и курил.
— Пойдемте за мной, — приказал ему Трибиг. Они обогнули дом и вышли в сад.
— Инвентарь находится вон там, — сказал Трибиг, указывая куда-то вдоль стены дома. Несмотря на темноту, Штайнер сумел разглядеть кучу выкопанного грунта и темный прямоугольник в земле. Он шагнул ближе и заглянул в него. Затем повернулся к Трибигу — тот нервно наблюдал за ним.
— А ты зачем здесь нужен? — спросил Штайнер, не вынимая изо рта сигареты.
— Я только хочу сказать тебе, что не имею к этому никакого отношения.
— Что ж, тебе крупно повезло, — буркнул Штайнер. Поскольку Трибиг даже не шелохнулся, Штайнер сделал к нему шаг. — Я слышал, что сегодня ты понес тяжелую утрату, — сказал он. — Но ничего. Твоего брата здесь еще хватает.
Трибиг ответил ему взглядом, полным ненависти.
— У меня есть лишь одно желание, — ответил он дрожащим голосом, — и мой командир его разделяет. Нам ничего не стоит отправить тебя под трибунал или найти другой способ от тебя избавиться. Но мы не хотим лишить себя удовольствия видеть, как ты загнешься.
Штайнер улыбнулся:
— Если ты хочешь меня пережить, советую тебе не нарываться.
— Ты идиот, — хрипло произнес Трибиг. — Круглый идиот, — добавил он и перешел на шепот: — Ты думаешь, кто-нибудь тебе поверил бы?
— Брандт поверил бы, — ответил Штайнер. — Но если бы я хотел распустить слухи, я давно бы уже это сделал.
— А если бы сделал, то кому бы поверили, тебе или мне, ведь я как-никак офицер, а кто ты? — Трибиг презрительно рассмеялся. — Ты упустил свой шанс, Штайнер. Я был в твоих руках, пока ты не вышел из блиндажа, и не секундой более.
— Возможно, — согласился Штайнер. — Но кто ты такой, чтобы о тебе говорить? Ты не стоишь даже пули, которой я в самое ближайшее время продырявлю твою мерзкую шкуру. Даже этого ты не стоишь, хотя рано или поздно мне придется это сделать. А теперь прочь с моих глаз!
Трибиг сжал в беспомощной ярости кулаки.
— Спасибо за предупреждение, — процедил он сквозь зубы.
— Всегда пожалуйста, — холодно ответил Штайнер.
Трибиг еще постоял пару секунд, пригнувшись, — казалось, он либо вот-вот повалится, либо прыгнет на Штайнера, — затем развернулся на каблуках и пошел прочь. Штайнер оглянулся по сторонам. К его величайшему удивлению, из темноты сада вынырнули две фигуры и направились в его сторону. Он их тотчас узнал.
— Вас откуда сюда занесло? — спросил он, удивленно покачав головой.
— Оттуда, — ответил Шнуррбарт и указал большим пальцем через плечо.
— Все было так интересно, — пробормотал Крюгер, зажигая сигарету.
— Вы подслушивали наш разговор?
— Не совсем, — пояснил Шнуррбарт. — Но все равно интересно. Так ты идешь с нами?
— Только не в данный момент, — ответил Штайнер, — потому что сегодня мне поручено копать блиндаж для командира батальона.
Приятели в изумлении уставились на него.
— Кем поручено? — негромко уточнил Шнуррбарт.
— Самим командиром.
— Ну и дела, — проворчал Крюгер. — С каждой минутой становится в