ералогические изыскания.
Проект на Киндерке покамест висел замороженный.
Проказников продолжали искать.
Лев же пытался компенсировать вложения доверившихся ему людей. Ну и продолжить благостное дело. Ведь гидроэлектростанции — это обалденный источник очень дешевой электроэнергии. И бросать возню с ними он не собирался…
— Лев Николаевич, — постучавший, произнес Ефим. — Там гость к тебе солидный.
— Кто таков? — отойдя от окна, поинтересовался молодой граф.
— Да купец-миллионщик — Дмитрий Егорович Бенардаки[3].
— Неужто сам?
— Сам. В гостиной ожидает. Тетушка ваша Пелагея Ильинична его там разговорами развлекает.
— Ты смотри! И не побрезговала.
— Шутить изволите? — ухмыльнулся слуга, с которым Лев Николаевич участвовал в тушении пожара. — Говорю же — купец-миллионщик. Такими не брезгуют.
— Зная заносчивость тетушки, я бы не удивился. Впрочем, ступай. Я сейчас спущусь…
— Дмитрий Егорович, — произнес граф, входя в гостиную четверть часа спустя. — Вас уже угостили чаем?
— Мой мальчик, дался вам этот чай, — отмахнулась Пелагея Ильинична. — Дмитрий Егорович — большой ценитель ароматного кофия…
— Серьезно? А мне докладывали, что в Таганроге, откуда родом Дмитрий Егорович, большие традиции чаепития.
— Это так, — охотно кивнул гость. — Но я и кофе ценю.
— И такой подход совершенно замечательный, — спохватился Лев, понимая, что чуть было не затеял клинч с тетушкой на ровном месте, — у каждого из этих напитков своя прелесть. Я бы вообще не пытался их противопоставлять. В зависимости от настроения, погоды и обстоятельств оптимальнее будет что-то свое.
— Именно так, — охотно он согласился.
— Лёва, Лёва, — покачала с легкой укоризной тетушка. — Дмитрий Егорович сказал, что хотел бы поговорить о делах. Так что не буду вам мешать. Да и заскучаю я. Помню, осталась на свою голову, когда вы с Александром Леонтьевичем беседовали, так казалось — ума лишусь.
— С Крупениковым? — уточнил Бенардаки.
— Да, конечно. Мы тогда обсуждали реорганизацию собственности селитряного заводика и включения новых пайщиков в товарищество.
— О боже! Нет! Только не снова это! — воскликнула Пелагея Ильинична и пулей вылетела из помещения.
— Ловко, — улыбнулся Дмитрий Егорович.
— Тетушка бы не дала нам спокойной поговорить. У нее от хозяйственных дел голова начинает болеть. Ей ближе люди и то, чем они живут.
— Что верно, то верно, — покивал гость.
— Дмитрий Егорович, признаться, я совершенно не ожидал вашего визита. Это удивительно. Я маленький провинциальный дворянин, а вы — величина!
— Мне, конечно, приятна ваша лесть приятно, но… вы читали журналы и газеты?
— Вы имеете в виду мое интервью Герцену?
— Именно. Сначала практически во всех периодических изданиях публикуют ваше интервью. Что едва ли было возможно без прямого повеления Государя нашего императора. А потом к вам в гости приезжает наследник престола, с которым вы беседуете несколько дней по несколько часов.
— Аппаратные игры бывают затейливыми. — пожал плечами Толстой.
— А заводик по производству селитры? — улыбнулся Бенардаки. — Я уже навел справки. Он существует и приносит очень немалую пользу. Мне шепнули на ушко, что если так пойдет дальше, то уже через несколько лет вы сможете полностью перекрыть всю потребность России в селитре и освободить ее от иноземных закупок. Может, и врут, но едва ли. На Казанском пороховом заводе царит сказочное воодушевление, ведь ваша селитра гарантированно делает именно его главным пороховым заводом России.
— Вы весьма внимательны, — максимально ровно произнес Лев Николаевич.
— Поэтому не прибедняйтесь, Лев Николаевич. Не прибедняйтесь. У вас может быть еще нету моих капиталов, но, судя по вашей прыти — это дело поправимое.
— А что конкретно привело вас ко мне? Не лесть же?
— Деловое предложение.
— Внимательно вас слушаю.
— Я хотел бы стать вашим партнером в производстве кондомов. Товарищество на паях. Оформим пополам. Все вложения мои. От вас — ваши связи и технология производства.
— И как широко вы хотите развернуться?
— Надо будет поглядеть, чтобы цены не сильно упали. Тысяч сто в год, может быть — двести.
— А сколько вы готовы вложить денег?
— Смотря ради чего. — прищурился Бенардаки.
— Мы можем снять сливки не только у нас, но и в Европе. Как минимум. Состоятельные люди всего мира — потенциально наши клиенты. Из-за чего при правильном подходе мы сможем реализовывать и миллион, и более изделий ежегодно. Для начала. Потихоньку отрабатывая технологию. И когда наши конкуренты начнут выдавливать нас — резко снизить цены и завалим рынок дешевыми кондомами. Разоряя их.
— Вы, я погляжу, добряк.
— Я гуманист. То есть, люблю людей, но никак не конкурентов. — оскалился Лев.
— И что нам для этого нужно будет сделать?
— Для начала купить или арендовать корабль для океанских плаваний. Хотя бы тонн в триста-четыреста полезной нагрузки. Лучше больше, но не меньше. И поставить на него верный, желательно лично вам верный экипаж. Это реально?
— Возможно. А зачем такая грузоподъемность? Неужели такой высокий расход каучука?
— В случае войны нам перережут всякую связь с теми краями, поэтому нужны запасы каучука. Поэтому надо перестраховываться. А чтобы в остальное время каучук не простаивал, мы сможем делать из него и другие изделия. Например, плащи, пропитанные особо обработанным каучуком. Сапоги водонепроницаемые. И многое другое. Те же покрышки для колес каретных, значительно повышающих мягкость хода. Все это по первому времени можно будет продавать как элитные товары, отрабатывая технологию и наводя связи.
— Это потребует больших вложений.
— Но и сулит большие прибыли. Знаете, какова сейчас себестоимость одного кондома «Парламент»? Десять копеек.
— Ого! — присвистнул купец и заводчик. — А продаете вы их по полтине!
— Именно. Сейчас четыре копейки — это сырье[4]. Если наладим свой подвоз, снизим себестоимость каучука на один кондом до копейки или того меньше. Механизацию если же сделаем — уложимся в полторы копейки за штуку.
— Триста тонн каучука… это же…
— Если покупать в Санкт-Петербурге — около пятисот сорока тысяч рублей. И хватит этого объема для ста двадцати миллионов кондомов. Приблизительно.
— Так может большой корабль и не снаряжать?
— А какой?
— У моих друзей в Афинах есть шхуна. Она в состоянии дойти и привести нам тонн пятьдесят этого каучука. С учетом фрахта — тысяч в сто двадцать уложимся.
— И получим… получим…
— Восемь миллионов рублей… — нервно и как-то очень тихо произнес Бернадаки. — Если удержим цену.
— Если нас самих при этом не закопают. Прибыли-то какие.
— И что вы предлагаете?
— Надо заключить с кем-нибудь из великих князей договор на оказание каких-нибудь услуг. Например, советы советовать. И платить им за это… скажем, десять процентов.
— Так может с самим цесаревичем поговорить? Только ума не приложу, как и в чем он нам будет советовать-то? Вопросы возникнут. А он едва ли заинтересован в том, чтобы предавать огласке свое участие в этом деле.
— Просто лично заносить ему раз в полгода его долю в саквояже и все. — махнув рукой, заявил Лев Николаевич. — Кто о чем узнаете? Договор есть? Есть. Оплата произведена? Вполне. А что он там нам будет советовать — дело десятое. Хотя по вопросам международных отношений. Почему нет? Хотя… Кто вообще рискнет задавать такие вопросы?
— Третье отделение. Государь наш император может заинтересоваться.
— Ваша правда. Тогда и Леонтию Васильевичу давайте предложим долю малую. Не десять, а, допустим, пять процентов… за юридические консультации. Чтобы дела обставлять прилично и налоги платить безошибочно. И ему будет приятно, и нам спокойно. Формально-то это не взятка.
— Формально — да, но… хотя вы знаете, это любопытно.
— Всегда пожалуйста. — добродушно ответил Лев Николаевич.
— А остальные ваши изделия? Ну эти плащи, сапоги и прочее.
— Там прибыль будет пожиже, но все равно приличная. И в будущем, конечно, большой корабль нам все равно понадобится. Возможно, что даже не один.
— И для чего?
— В Южной Америке много всего вкусного. И у меня есть кое-какие мысли на тему того, как это вкусное добыть за вполне разумные деньги.
— Если все пойдет, то уже через полгода мы сможем начать закладывать практически любой корабль.
— Отлично! Но сначала нужно, чтобы вы на своей шхуне закинули на западное и восточное побережье своих людей. На разведку. Я хочу знать цены и потребности. Что людям нужно, в каком количестве и сколько они готовы за это платить.
— Это я и сам вам отвечу. В тех краях остро не хватает инструментов. Всяких.
— Это мне известно. Мне бы деталей кто отсыпал. Ведерком. Какой смысл делать им топоры, если у них нужда в зубилах? Именно по этой причине я очень вас прошу — отправьте верных людей. Пускай поглядят, что к чему. А я уже потом подумаю, как нам туда вкусно и выгодно зайти.
— А оно вообще стоит того? — скептически поморщился Бернадаки. — У меня не так много толковых помощников, которых я бы смог отправить в те края.
— Если все пойдет так, как надо, то с каждого рейса мы сможем снимать по миллиону прибылей. Без всяких наркотиков и рабов. Не считая того, что получится с переработки каучука.
— Кхм… — закашлялся купец.
— Не верите?
— Может нам ограничиться изготовлением кондомов? Для начала. Какая-то у вас неуемная торопливость и размах. — покачал головой Дмитрий Егорович.
— Время — единственный невосполнимый ресурс. Не тратьте его впустую. — равнодушно ответил Толстой.
— Не знаю… мне подумать нужно…
[1] К 1854 году оригинальный Лев Николаевич Толстой был должен от 9 до 10 тысяч рублей, не включая недавно покрытые 5 тысяч, вырученные от продажи дома в Ясной поляне. То есть, к окончанию Крымской войны Толстой не только был должен весьма впечатляющую по тем временам сумму, но и не имел никаких возможностей ее выплатить. Все, что можно было либо продано, либо заложено, либо заложено перед продажей. Жил же он сам с довольно скромного жалования, продолжая играть… точнее, проигрываться в долг. Однако же, выйдя в отставку в 1856 году, чудесным образом сократил долги до 1,5 тысяч рублей, а потом и с тем рассчитался, проиграв в процессе еще несколько тысяч…