— И что нам с этим говном делать? Заряжать готовыми патронами нельзя. А этот замок? Ужас! Он же сбивает прицел сразу перед выстрелом! Какому воспаленному экспериментатору он пришел в голову⁈
— Лев Николаевич, — осторожно произнес Аким Аркадьевич. — А вот для этого я вам и привез его, — кивнул он на молчаливого гостя. — Он пообещал быстро исправить эти недостатки. Его, собственно, и отпустили к нам в наем из-за этого, потому как я задал им ровно те же самые вопросы, что и вы.
— Тогда представь меня нашему гостю.
— Прошу любить и жаловать. — произнес Аким, переходя на английский. — Работал мастером-оружейником арсенала в Харперс-Ферри. Занимался выпуском винтовок и карабинов Холла, а потом и Дженкса. Кристиан Шарпс.
— Очень приятно, — произнес Лев Николаевич, также переходя на английский язык.
Местный Толстой до момента слияния личностей вполне уверенно владел французским языком и немного немецким, на достаточным для свободного чтения уровне. Гость же из будущего владел американским английским практически свободно. Это все наложилось, и обновленный Лев Николаевич уже в 1841 году мог по-свойски беседовать как с носителями английского, так и французского языка, но и мало-мало разговаривать по-немецки.
— Почему вас отпустили, я понял. Но почему вы сами согласились ехать в Россию ко мне?
— Ваш помощник сказал, что вас заинтересует моя разработка.
— Что именно?
— Заряжаемая с казны винтовка. Я ее продумываю уже который год, трудясь в арсенале. И, как мне кажется, довел до изрядного совершенства. Однако в арсенале у меня не имелось подходящего веса, и ее даже рассматривать не стали.
— Кристиан Шарпс… винтовка… — снова произнес Лев Николаевич, крайне задумчиво и как-то отстраненно, вспоминая что-то очень знакомое, но словно забытое. — У нее еще запирание вертикальным клином и привод от скобы? — наконец, выдал он.
— Да. Именно так. Откуда вы знаете⁈ — ахнул Кристиан.
— Знать бы… Кажется, кто-то рассказывал. А вы ее никому не показывали?
— Показывал, но она никого не заинтересовала.
— Значит, это было не так, раз до меня весть дошла. Ладно. Давайте сначала про это убожество поговорим. Что вы можете сделать?
— Ухо мула[2], которая вас так сильно разозлило, полагаю, стоит снять. Вместо него взять обычный ударно-капсюльный замок, привычный в ваших местах. И ставить его на обычное место[3].
— А оно встанет?
— Разумеется. Мы пробовали. Но нам дали по рукам и не разрешили вмешиваться в гениальное оружие. — усмехнулся Шарпс.
— И то верно… гениальное. Надо быть настоящим гением, чтобы ТАК испоганить оружие. — охотно согласился Лев Николаевич. — Значит, замена замка.
— Да. Это достаточно быстро и просто.
— Но их у меня нет и едва ли император сможет выделить их в нужном количестве.
— Тогда изготовим. Это несложно. Ударно-капсюльный замок попроще ударно-кремневого. Нужно только узнать размер ваших армейских капсюлей, чтобы конфуза не случилось.
— Хорошо. А заряжание? Мне нужно, чтобы можно было применять готовые выстрелы в бумажной или льняной гильзе… хм… картридже.
— В какой-то степени еще проще. Вот это отверстие нужно заварить кузнечным образом. — постучал он по окну зарядке, схожему со знаменитой винтовки Фергюсона. То есть, простой круглой дырочки в казенной части ствола. — Просто вставить пробку по размеру и проковать, а потом подравнять. Нагрузки как таковой именно тут нет. Поршень затвора входит глубже и газы давить начинают где-то тут.
— А заряжать как вы ее предлагаете?
— Вот тут ствол с казны подрезать наискосок. Тогда при открытии замка будет открываться большое продолговатое окно — вполне подходящее, чтобы в него укладывать картридж.
— Так просто?
— Да. Я с парой помощников все это оружие переделаю в нормальное месяца за два. Если у нас будет все необходимое оборудование.
— А если не будет?
— Тогда подольше… — пожал он плечами.
Беседа продолжилась. И они очень скоро переместились на стрельбище ДОСААФ, где обкатались карабины Jenks. Заодно подтвердив негативные ожидания. Ну и про будущий карабин Шарпса поболтали, которого в железе покамест не существовало.
Льва чрезвычайно заинтересовала эта вся история. Да, будущее было за оружием под унитарные патроны в металлической гильзе. Это, без всякого сомнения. Однако поначалу их распространение пойдет очень трудно из-за дороговизны гильз. Из-за чего едва ли не до конца XIX века в Азии, Африке и Латинской Америке оставались популярными более архаичные решения. И система Шарпса отлично подходила для этой ниши. Будущего у нее не имелось — это да. Далекого будущего. Однако на ближайшие лет двадцать-тридцать — чрезвычайно удачное решение…
[1] Карабин Jenks Аким закупил по 23 рубля серебром (в пересчете: 413,885 г чистого серебра). Это было на уровне гражданского рынка и несколько выше цены, по которой их закупал US Navy. 200 карабинов обошлись в 4600 рублей без учета доставки.
[2] Ухом мула назывался фирменный замок Jenks, представляющий повернутый на 90 градусов вполне обычный механизм. В итоге брандтрубка для капсюля торчала не вверх, а вправо, а курок бил не сверху вниз, а справа налево. Было сделано для того, чтобы курок не перерывал обзор, однако, более нигде и никогда не применялось из-за трудно контролируемого сбивания прицела во время выстрела.
[3] Именно так поступили попозже в системе Merrill, в том числе переделывая старые Jenks.
Часть 1Глава 9
1845, октябрь, 5. Казань
— Радость-то какая! — воскликнула Пелагея Ильинична.
И громко как!
Лев, сидя в своей башенке на третьем этаже, даже услышать сумел голос тетушки от дверей особняка.
Выглянул в окно.
Несколько пролеток с вещами и всего пара слуг.
Приведя себя в порядок, он спешно спустился, где и застал довольно слезливую сцену: тетушка чуть не плача обнималась с крупным и крепким седовласым мужчиной в годах. Рядом с которым стояло две цыганки: постарше и помладше, одетые, впрочем, в платья, вполне приличествующие аристократкам.
Мгновение.
И из глубин памяти всплыло, что это дядюшка — Федор Иванович Толстой. Тот самый «американец», который почти все правление Александра I эпатировал Россию, славный тем, что был покрыт татуировками целиком, исключая голову и кисти; путешественник; дуэлянт, практически бретер; толковый боевой командир; авантюрист; картежный шулер и прочая, прочая, прочая. Правда, в прошлом. Сейчас же — просто статный старик со следами былой лихости. А рядом с ним стояла его супруга Авдотья Максимовна, цыганка и некогда танцовщица, ну и их дочь — Прасковья. Единственная, кстати, выжившая из дюжины детей.
«Американец» появление двоюродного племянника не прозевал. Повернулся на звук шагов и расплылся в улыбке.
— Возмужал-то как! Ай, молодец! — прогудел он.
И раскинув руки, пошел навстречу, для объятий.
Льва эта сентиментальность несколько обескуражила, так как в прошлом, как показывала память реципиента, они мало контактировали. Не более, чем нужно для вежливости. В 1830-е дом «американца» старались избегать по ряду причин. В первую очередь, чтобы не давать ему лишней финансовой нагрузки. Поиздержался Федор Иванович в своих авантюрах и путешествиях, поиздержался. Кроме того, не унывал в картежных играх. Да, времена, когда он проигрывал за ночь по двадцать пять тысяч, давно ушли. Но все равно — сюда тысячу, туда… а доходы поступали только от пенсии полковника в отставке. Достаточно скромной даже для их нынешнего скромного образа жизни. Имение же в Калуге оказалось давно и много раз заложено. Как и, кстати, фамильный особняк в Сивцевом Вражке, что рядом с Арбатом.
Долги же плодились…
Лев Николаевич как-то слышал за утренней беседой обсуждение его судьбы, когда тетушка, приходящаяся «американцу» двоюродной сестрой, сетовала, что «старик совсем сошел с ума». По банальной причине — долговые обязательства графа перевалили за сто тысяч.
Это был совершенно фееричный персонаж, у которого только убитыми на дуэлях одиннадцать человек числилось. И по тюрьмам посидел. И командой Крузенштерна высаживался на Камчатку, просто чтобы не прибить этого человека-занозу. Но и там отличался — стал практически вождем у местных туземцев…
— Федор Иванович, я смотрю, вы еще крепки и горячи, как прежде! — обняв двоюродного дядю, произнес Лев. — Есть еще порох в пороховницах и ягоды в ягодицах!
— Как-как⁈ — оживился «американец», в то время как Пелагея Ильинична аж покрылась легким румянцем.
Лев повторил.
Гость же от души посмеялся.
— Увы, Лёва, ягод очень не хватает. Стар стал. Сюда к вам насилу добрались. Тяжело стали дороги даваться. Чувствую — скоро смерть моя придет.
— А как придет, вы не теряйтесь. Как там было в песенке? Однажды смерть-старуха пришла за ним с клюкой, ее ударил в ухо он рыцарской рукой. — продекламировал он кусочек песенки Лепелетье[1].
— Но она же потом нанесла удар ножом из-за угла.
— Потому что бил он ее не любят. — оскалился Лев Николаевич. — Меня спасла от смерти бабушка с косою за обещание назвать своей женою. — привел он фрагмент песенки Бачило Участника, которого дядя точно не знал.
Тот хохотнул.
Женщина рядом нахмурилась. И Лев поспешно добавил:
— Обещать, не значит жениться. У смерти много забот. Махнет рукой на озорника ласкового и пойдет дальше. Ну а что? Ласковое слово и кошке приятно.
— Как жаль, что вы редко к нам заходили, когда проживали в Москве. — немного улыбнувшись, ответила супруга «американца». — Вы, как мне кажется, удивительны похожи с Федором Ивановичем.
— Юность полна превратностей, — развел руками молодой граф.
— Вся жизнь ими полна. — грустно ответила женщина.
А дальше они прошли в гостиную.
Оказалось, что Федор Иванович давно бы уже приехал, сразу, как узнал про дуэль на канделябрах. Хотел напоследок посмотреть на верного продолжателя его начинаний. Но… опять долги…