.
— Кратко скажите, о чем здесь?
— Государь…
— Говорите открыто. Я доверяю всем присутствующим.
— Великобритания стоит за гибелью вашего родителя в 1801 году. Убийство было вызвано раздражением его стремления достигнуть союза с Наполеоном. Ибо это грозило смертью уже им. Туманный Альбион же стоит за попыткой революции 1825 года, из-за тарифов 1822 года[4]. Слишком били по их доходам. А теперь, после нашей победы в последней войне с турками, они снова чрезвычайно возбудились. И что-то готовят. Какой-то удар. В контексте волны революций, самым вероятным является война с нами. Ведь в случае успеха, эта волна сменит консервативных правителей, и мы утратим было влияние на континенте. В либеральной среде вас, Николай Павлович, откровенно ненавидят. И едва ли станут прислушиваться.
— Почему мы? Чего они к нам прицепились-то? — тихо спросил цесаревич, в то время как Николай Павлович молча переваривал. Он и раньше догадывался, но вот так — в лоб, да еще оформив как документ…
— Такова политика Туманного Альбиона. Недопущение усиления любой из континентальных держав или крепкого их союза. Ибо на этом зиждется их собственное выживание. После последней войны с турками мы слишком сильно улучшили свои позиции. Еще Екатерина Алексеевна вынашивала планы утвердить власть России на берегах Черноморских проливов. А мы, по сути, в одном шаге от этого, что очень сильно поменяет весь расклад сил в Средиземном море. Это чрезвычайно пугает королевский двор Великобритании. При этом проблема тарифов никуда не ушла.
— Вы сумели выявить заговорщиков? — еще более хмуро спросил император.
— Нет. — ответил Дубельт, с едва заметной улыбкой, скосившись в сторону морского министра, но тот, впрочем, этого не заметил, в отличие от окружающих. — К сожалению, наши враги в этот раз действуют иначе. Они вербуют сторонников внутри страны. Через материальную заинтересованность, чтобы потом спросить, угрожая шантажом. И ждут, подготавливая войну. Ситуация с нашей экономикой непрерывно ухудшается, так что время на их стороне.
— Неужели в одиночку рискнут воевать с нами?
— Никак нет. Только обзаведясь множеством крепких союзников. И коалиция эта уже потихоньку проступает. Кроме Франции, которая, очевидно, жаждет реванша, они хотят вовлечь Австрию.
— Фердинанд?!! Он никогда на такое не пойдет! — воскликнул Николай Павлович.
— Он, скорее всего, уйдет в намеченную волну революций. Кто его заменит, неясно. Однако…
И дальше Леонтий Васильевич озвучил императору версию Льва Николаевича. Без ссылки на него, разумеется. Суть которой сводилась к тому, что венгры, безусловно, восстанут. Если Россия вмешается и подавит это восстание, то настроит против себя как венгров, так и Вену. Первых из-за явной враждебности. Вторых — из страха, так как со времен Наполеоновских войн Австрия показывала себя посредственно на поле боя. Если проигнорирует, то Вена будет оскорблена невыполнение обязательства и посчитает Россию слабой. То есть, из-за Венгерского восстания Австрия, безусловно, попадает в стан к врагам Николая. Пруссия же играет свою игру и охотно присоединится к добиванию упавшего.
Николай хмуро слушал…
Вообще, ситуация выглядела так, что Россию обкладывали, как волка, флажками. Загоняя в смертельную ловушку. Сложные материи Николай Павлович понимать не умел, но такое чувствовал. Чуйка имелась, которая в свое время его и спасла, заставив зубами вгрызаться во власть. И сейчас его накрыло то же самое ощущение, как тогда — в декабре 1825 года.
Этакий микс ужаса и долга.
Сынок вон, тоже мрачный сидел. Этот много что понимал, но Англию воспринимал как светлый идеал. И чрезвычайно злился, когда ее ругали. А тут… тут даже не ругали. Вон — тетрадь с материалами, в которых минимум два повода для объявления войны.
Морской министр «радовал» особо.
Меншиков был бледен настолько, что считай — лица не имел. Будто покойник. А еще эти еще ужимки Дубельта и усмешки, который тот позволял себе делать так, чтобы морской министр их не заметил…
— Папа, — эту затянувшуюся паузу нарушил цесаревич. — А зачем вы удовлетворили просьбу графа Толстого и отправили его на Кавказ?
— Так… он же просил.
— Он только-только наладил нам выпуск селитры. И готовился взяться за современное оружие. Я даже видел очень годный образец. Лучший в мире! Он же в Казани нам крайне полезен. Зачем он на Кавказе? Я не понимаю… это выглядит так, словно вы на него чем-то сильно обижены. Как бы слухи какие дурные не пошли.
— Вы позволите? — спросил Дубельт у императора.
— Да, пожалуйста.
— Александр Николаевич, а как вы вообще по бумагам его проводить будете? Лев Николаевич ведь нигде не числится. Да и посмотреть на него в боевой обстановке было бы недурно. Что он за человек?
— Время же упускаем!
— Никто его там годами держать не собирается! — излишне резко воскликнул император. — Послужит немного. В каком-нибудь деле поучаствует разок-другой. Выдадим ему орден и вернем.
— А если убьют? Почему бы его не зачистить в какой-нибудь гвардейский полк. Все равно там никто ничем не занимается, кроме пьянок и карточных игр. Вот — повисел бы там в списках.
— А как понять, что он за человек? — вновь спросил Дубельт.
— Это все ОЧЕНЬ странно. Леонтий Васильевич, большая просьба, поглядите на то, какие слухи по столице пойдут. Как бы чего дурного не началось? Это все крайне нехорошо выглядит.
— Разумеется…
На этом, в общем-то, совещание и закончилось. Очень уж много было над чем подумать императору. Заодно ознакомиться с бумагами.
Все встали.
Отправились к двери:
— Леонтий Васильевич, — как Дубельт подошел к дверям, произнес Николай Павлович, — а вас я попрошу остаться.
— Да, Государь.
Меншиков дернулся, желая, было остаться тоже, но взял себя в руки и вышел.
Закрылась дверь.
Император подозвал управляющего Третьего отделения к себе пальчиком и спросил:
— И как это понимать? Что за игру вы тут устроили?
— Прошу меня просить. Эту историю с убийством вашего родителя…
— Я не про это. Что за намеки на Меншикова?
— Он куплен англичанами. С потрохами. Из доказательств у меня только внешнее наблюдение и анализ его дел. Нужен обыск либо у него, либо в посольстве. Там будут верные бумаги.
— А если не будут?
— Будут. — твердо произнес Дубельт. — Если изволите, я лично доставлю вам материалы, собранные на него.
— Но вам не хватает доказательств… хм… как вы собираетесь их добыть? Обыски — это чрезвычайный риск. Я не могу подвергать светлейшего князя такому унижению без веский на то причин.
— А и не понадобится. Лев Николаевич предложил имитировать ночной пожар в посольстве на Английской набережной. Под шумок ворваться внутрь и похитить документы из кабинета посланника. Он даже план всей операции продумал и расписал. Простой и эффективный.
— Будет скандал! — сдавленно воскликнул царь.
— Не будет. — улыбнулся Дубельт. — Забрав документы, посольство надо поджечь по-настоящему. А потом будем расследовать сам пожар и выйдем на неосторожное обращение с огнем. Случайность. Утрату документов они тоже не смогут выяснить.
— Это предложил граф Толстой?
— Да. Лев Николаевич. И я с ним согласен. Предъявить англичанам мы ничего не сможем. А вот Меншикову — вполне. Он предложил использовать для этой операции дворян, прошедших подготовку у него в ДОСААФ. Они достаточно физически развиты, чтобы все это претворить в жизнь без накладок.
— А если они случатся?
— Государь, мы с графом Орловым этот план и так и этак крутили. Все очень складно. Что-то пойти не так может, конечно. Но, чтобы, вся операция сорвалась, нужна просто череда совершенно чудовищных ошибок и провалов. Это едва ли возможно.
— Хм… ну… даже не знаю. А если документов там не будет?
— Мы просто сожжем английское посольство. Тоже дело славное. Согласитесь — это самое малое, что они заслужили.
— А Меншиков… За ним установлено наблюдение?
— Круглосуточное. Думаю, он сейчас будет предельно аккуратен, если не дурак. Почти наверняка он побежал уничтожать компрометирующие его документы. Эта новость о вскрытии участия англичан его встревожила.
— А почему я давно уже не вижу графа Орлова?
— Хворает. Простуда. Одна за другой. Врачи запретили на улицу выходить, пока не оправиться окончательно.
— Он знает про это все?
— Вот его письмо, — произнес Дубельт и ловко достал из-за пазухи сложенные вчетверо листок…
[1] Начальник Третьего отделения имперской канцелярии и управляющий — разные должности. Первый осуществлял общее, политическое управление, второй — фактическое управление, будучи непосредственно старшим заместителем начальника. В данном случае Дубельт еще и штабом корпуса жандармов руководил. Из-за чего получался фактическим руководителем всего политического сыска во всех плоскостях.
[2] Лермонтов был гениальным поэтому и совершенно омерзительной человеческой личностью, которая делила всех вокруг на две категории: ближний круг и остальные. В ближний круг входило всего несколько человек с которыми он обходился самым доброжелательным образом. Все остальные подвергались непрерывным едким насмешкам и шуткам самого вздорного характера. Порою доводя окружающих до белого каления. Из-за того, что он гениальный поэт это терпели и старались покрывать, прощая ему все. Но сколько веревочка не вейся…
[3] Тайлеран был славен тем, что умел вовремя предавать и переходить на сторону победителя.
[4] В 1816–1819 годах в России установили либеральные тарифы, наверное, самые либеральные за всю историю ее существования. Из-за этого начался парад банкротств — предприятия стали закрываться одного за другим. Поэтому в 1822 году был принят очень жесткие протекционистские тарифы, прямо бьющие по английской торговле с Россией и затрудняя ей ввоз промышленных товаров. Потом шло мягкое смягчение, но откат от протекционизма произошел только по итогам поражения в Крымской войне. Возможно, как одно из не явных условий.