Кроме того, из шатра удалось взять кое-какие бумаги на арабском, турецком и английском, а также казну с турецкими золотыми монетами. Их, как знал граф, использовали для выплаты воинам и при крупных сделках.
Разумеется, здесь была не вся казна, а только походная ее часть. Достаточно ограниченная. Но для полка и такой улов — счастье…
— Страшно-то так, — прошептал Петров, подъехав в Толстому.
— Риск — дело благородное. — пожал плечами Лев.
— Они идут за нами. Я уверен. Хотя и не могу их приметить.
— Идут. А толку?
— Ты же видел сколько их.
— Я отдал им приказ от имени Шамиля сложить оружие и уйти. И они выполнили его. Недалеко. Но с глаз скрылись. А оружие мы в расщелину ручья скинули. Сколько они будут доставать его оттуда?
— Не уверен, что вообще смогут.
— Ну что-то точно достанут.
— Может быть. Да это и неважно. Оружия здесь у людей много. Уверен, что они уже вооружены и следуют за нами по пятам.
— И что с того? Боишься, что нападут и убьют?
— Тьфу на тебя! — разозлился ротмистр.
— Тогда что?
— Я слышал, что они творят совершенно жуткие вещи с пленными.
— В эту игру можно играть вдвоем. — оскалился Толстой. — Поверь, как только они узнают, что мы отвечаем им тем же — все это быстро закончится. В таких делах гуманизм неуместен.
— Может быть, может быть… — пробормотал Петров, повернувшись и поглядев на Шамиля, который смотрел на них с ненавистью и презрением. — Они ведь ближайшей ночью попробуют напасть.
— А мы не будем останавливаться.
— Как так?
— А вот так. Мы же спокойно едем, шагом. Если не гнать лошадей, то коротких привалов нам хватит. И двое суток выдержим в седле.
— Лошади же падут!
— Ну ты сам смотри: или лошади, или мы. Так-то непрерывным переходом с короткими привалами мы вполне сможет уйти. Встанем надолго — тут нам и конец. Шашек осталось всего-ничего. Две динамитные, одна светошумовая и три дымовые. Много не навоюешь. А без них ночная атака — и все, конец нам.
— А на колонну ночью не нападут?
— Если смогут опередить — да. Но пока они отстают и наверняка не ожидают, что мы ночью продолжим движение…
[1] Такой детонатор можно по-разному сделать (наколхозить). Подробную схему здесь я приводить не буду.
[2] «Ласточка» — один из способов фиксации задержанного, когда руки и ноги связываются за спиной так, что он выгибается назад. Это затрудняет попытки освобождения и в целом достаточно дискомфортно. Обычно осуществляется с помощи пары наручников, но вариантов море.
Часть 2Глава 10
1846, сентябрь, 29. Санкт-Петербург
Скрипнула карета, останавливаясь у одного из подъездов Зимнего дворца. А где-то рядом еще несколько.
Лев Николаевич молодцевато выскочил наружу и помог выйти Шамилю, придержав его под руку. Хоть и пленник, но возраст и статус. Да и определенные правила игры требовалось соблюдать. Следом вышел ротмистр Петров. Из этой же кареты. В трех других ехали остальные офицеры эскадрона и сопровождающие.
Их уже ждали, поэтому они без промедлений вошли во дворец и начали подъем по лестнице на второй этаж, направляясь прямиком в тронный зал.
Граф же невольно усмехнулся.
Не планировал он столь скоро оказаться тут, не планировал. Но человек предполагает, а Бог располагает…
К Чир-Юртовскому укреплению они тогда подошли очень уставшие, на шатающихся конях. Обгоняя преследователей на час, не более. Местами они даже видели друг друга. Но лошади горцев тоже были на последнем издыхании и просто не могли двигаться быстрее шага.
Ушли?
Как бы не так!
Оставшиеся на свободе наибы и сыновья Шамиля уже разворачивали бурную деятельность. То есть, стягивали к укреплению войска. Поэтому эскадрону с пленниками пришлось спешно уходить дальше, вглубь территорий империи.
Вечером.
Но демонстративно.
Сменив лошадей и взяв заводных. Чтобы отвести угрозу от полка и оторваться на рысях от противника.
Добрались до укрепления Петровское.
Сдали лошадей.
Сели на большую расшиву, с трудом в нее поместившись. Так и ушли в Астрахань, а потом и далее — на Москву по воде. А уже оттуда в столицу.
Сам Петров и Толстой с остальными офицерами рванули на двух дилижансах, подвинув гражданские рейсы[1]. Остальной же эскадрон должен был явиться позже, своим ходом, получив лошадей и приведя наибов. Благо, что особой нужды в переводчике не было — за три недели Шамиль уже мало-мало говорил по-русски. На достаточном для базовой коммуникации уровне. А дальше уже пусть начальство думает…
В принципе, добравшись до Астрахани, можно было и остановиться. Здесь имама уже едва ли могли достать коллеги по опасному бизнесу. Далеко. Слишком далеко. Но Петров, обычно достаточно осторожный, решил ехать дальше. В столицу. И самим туда Шамиля везти. По вполне банальной причине. Если гнать, то можно и депеши обогнать. То есть, упредить начальство в докладе. А вместе с тем упредить противодействие и интриги тех же англичан, которые, как известно, нужно как, правило подготавливать.
А тут раз и готово: распишите и получите.
Кроме того, начальство очень любит тех, кто ему приносят хорошие новости. А значит, что? Правильно. Можно получить больше плюшек.
Рискованно.
Дерзко.
Вон через сколько голов разом прыгать придется. Но оправдано, как им тогда казалось. Ведь всегда заявить, что уходили от преследования. Им казалось, что их преследуют с целью освободить Шамиля. Точка. Мерещилось им это или нет — неважно. Главное, что не взирая на все треволнения, они, стиснув зубы, рвались вперед и выполняли поставленную перед ними задачу.
Как могли.
И выполнили.
Да, начальство будет очень зло. Ведь самим докладывать о таких вещах намного выгоднее. Ну а что делать? В конце концов, Фортуна любит смелых и решительных мужчин…
Лев Николаевич шел по Зимнему дворцу и невольно крутил головой, выдавая в себе чуть ли не деревенщину. Но ему было плевать. Он был в обалдении. Такое столпотворение пышных и дивных! И не только местные аристократы, но и иностранцы.
— Никого такого не видел, — тихо шепнул он граф Петрову.
— Чего именно? — уточнил он на грани слышимости.
— Чтобы в одном месте собралось столько бездельников.
Ротмистр аж поперхнулся от подобного заявления. И не только он. Видимо, к ним прислушивались. Лишь Шамиль, вполне понявший суть этих слов, улыбнулся. За время поездки они со Львом много разговаривали.
Очень много.
Все равно заняться было нечем.
И от былой ненависти и призрения не осталось и следа. Они ведь про Кавказ говорили. Про будущее местных людей. По вопросам религии, конечно, они сойтись и не могли. А вот быт… хозяйство… экономика… Мысли и взгляды графа Шамилю нравились тем больше, чем дольше они ехали по России, и он осознавал ее размеры. А также глубину подставы, которую организовали англичане для доверившихся ему людей…
Поднялись на второй этаж.
Прошли к тронному залу.
Вошли.
Приблизились.
Поклонились. Со всем почтением, без юродства. И Шамиль тоже.
После чего Петров по просьбе императора выступил вперед и приступил к докладу. Четко и лаконично. Благо, что у них было время все обдумать и обкатать, подбирая все так, чтобы вложить как можно больше нужного им смысла в максимально лаконичную и понятную речь.
Николай Павлович же все это время рассматривал графа Толстого, что стоял с молодцеватым, даже придурковатым видом рядом со своим командиром. Старательно отрабатывал рекомендации Петра Великого о том, как подчиненный должен выглядеть перед лицом начальствующим.
Наконец, ротмистр завершил доклад и отошел назад. К остальным. Император благодарно кивнул и обратился к другому офицеру эскадрона:
— А вы что скажете, Лев Николаевич? Вам есть что добавить?
— Служу империи и императору! — рявкнул граф, щелкнув каблуками. — Прошу Ваше Императорское Величество дать мне отпуск до весны и разрешение покинуть Россию на это время.
— Для чего?
— Для лечения.
— Вы ранены? Что у вас болит?
— Честь.
— ЧТО⁈
— В документах, которые я нашел у имама, было письмо, в котором сообщалось, что за мою голову назначена награда.
— КАК⁈ — обалдел Николай Павлович. — Кем писано это письмо?
— Английским посланником ко двору османского султана.
В тронной зале установилась звенящая тишина. На фоне которой, особенно мило прозвучало пускание ветров кем-то.
— У вас есть это письмо?
— Да, Ваше Императорское Величество, — произнес Лев. Достал из кармана бумагу и передал подбежавшему слуге. А тот уже вручил царю.
Государь быстро пробежал по строчкам.
Скрипнул зубами.
И посмотрев на посла Великобритании, произнес:
— Как вы это можете объяснить?
— Турки очень коварны, Ваше Императорское Величество! — со всем почтение произнес он.
Николай Павлович завис, пытаясь сообразить, что ответить.
Растерялся даже.
Лев же, пользуясь моментом, повернулся и шагнул к послу.
Снял руку ротмистра со своего плеча, который пытался его остановить.
И продолжил размеренно надвигаться с совершенно непередаваемым взглядом. Так только на нашкодившую еду смотрят, убежавшую из тарелки без тапочек.
Послу не понравилось.
Очень.
Вон как побледнел и даже нервно начал икать.
Что его напугало — так-то и не понять. Вряд ли взгляд. А вот крепкий вид графа и его репутация — очень даже. Он совершенно точно знал, кто перед ним. И явно слышал про то, как этот «милый мальчик» разбойников до увечий избил. Крепких. Голыми руками.
Остроту момента добавляло то, что Толстого не пытался никто остановить или даже окрикнуть. Так что Джон Блумфилд невольно шагнул назад. Люди же рядом расступались, благоразумно отступая.
Еще раз шагнул.
А когда Лев практически уперся в него, попытался в третий раз отодвинуться назад, но оступился и припал на одно колено. Так, словно сам рухнул перед графом. Толстой же прихватил посланника за левую руку, словно придерживая. Но… на самом деле просто схватил, крепко сжимая предплечье. До боли. Не давая при этом встать. А потом самым обходительным тоном произнес: