Лев продолжал осматриваться.
Его проект дома чем-то напоминал раннюю советскую кирпичную серию 1–260[2]. В свое время графу довелось в таком пожить, в детстве, вот и запомнил ярко, хорошо.
Собственно дом был модульным.
Базовой секцией являлся подъезд, с планировкой аналогичной 1–260–1. За исключением того, что площади закладывались побольше и внешние стенки кухонь образовывали эркер. Общий: по «треугольничку» каждой квартире. А так — все те же по две квартиры на этаже для каждого подъезда: двух и трехкомнатная.
Водонапорные башни давали холодное водоснабжение.
Ограниченное.
Слабенькое.
Но давали. Обеспечивая подъем воды аж на второй этаж по чугунным трубам, отлитым на заводе Строгановых. Шипов приметил, что Лев там часто заказы размещает. Вот и сам обратился.
Канализация была сделана. Ну такая — локальная с общими «септиками», если так можно выразиться. Куда стекали отходы самотеком и далее отбирались службой золотарей.
К слову сказать, сама концепция кухни, а точнее, кухни-столовой в каждой квартире оказалась непривычна. Обычно делали одну на всех. Иногда две, выделяя господскую. Здесь же подошли по плану Толстого, установив все необходимое в каждую квартиру. Выведя даже кухонную вентиляцию от смежных кухонь в трубы. Ну а как еще? Не в окно же дым отводить. Готовить ведь собирались на дровяных печах, которые у тех же Строгановых и заказали. Тяжелые, но разборные из чугунных панелей.
Отопление тоже имелось.
На улице во дворе располагали котельную, которую должен был обслуживать дворник за дополнительную плату. Там грели воду, и горячий пар уводили по чугунным трубам в дом. Своим ходом. Чего на два этажа вполне хватало. Охлаждаясь там и конденсируясь, пар возвращался самотеком в котельную. Из-за чего она размещалась заглубленной, как землянка. Эти трубы и батареи опять изготавливали Строгановы.
Не хватало только электрического освещения для полноты картины и нормальной дороги. Все же трамбованная щебенка не лучший вариант. Да и сточные канавы надо бы заменить чугунными или керамическими трубами большого диаметра с решетками сливов.
Лев Николаевич ехал и прямо любовался.
Конечно, до небоскребов было еще далеко. Но ЭТО уже росла не деревянная Казань, а кирпичная. Причем быстро. Вон — как грибы после дождя. И для 1847 года такой вид застройки выглядел невероятно передовым.
Да, доходные дома строили и выше.
Но…
Планировка, ориентированная на семьи и обвязка водоснабжением, канализацией и кустовым котельным отоплением казался чем-то волшебным. Для абсолютного большинства. А тут ведь не столица. Тут маленький провинциальный город. Из-за чего местные жители, осознавшие всю остроту и важность момента, прибывали в необыкновенном душем подъеме. Шутка ли — саму столицу обогнали!
Поначалу-то еще ворчали, не понимая.
А потом КАК поняли… Из-за чего, к слову, Льва Николаевича на улице приветствовал каждый, кто узнавал. Вот вообще каждый. Словно он не обычный житель, чуть ли не губернатор…
— Я только одного боюсь, — пробурчал дядюшка, долго молча и наслаждаясь реакцией Толстого.
— Чего же?
— Город не бесконечный. Еще несколько лет и нужды в новых таких домах не станет. А потом и вовсе. Людей у нас тут все же не так и много живет. И куда потом всех этих строителей девать? Воя же будет!
— Дядя, поверь, если инвесторы распробуют ЭТО — потом найдем, где строить.
— Лёва, я не верю в это.
— А верить и не надо. Если поставщики стройматериалов не будут хитрить и завышать цены, то каждый такой дом не только деньги вложенные отобьет, но и прибыль принесет немалую. Более того — самому ежели строить, то так дешево не выйдет. Будьте уверены, дядюшка, года через два-три, как акционерное общество пару раз отчитается о прибылях, каша заварится очень серьезная.
— А вы не боитесь, что Николай Павлович всю эту истерику прекратит?
— Мы с ним обсуждали это. Не прекратит.
— Вы с ним что делали⁈ — поперхнулся Юшков.
— В этом году, находясь в Санкт-Петербурге, я до отъезда девять раз отобедал с императором. И имел с ним много разговоров.
Дядюшка промолчал.
Переваривал.
Об этой подробности слухи молчали.
— И что же? — наконец, выдавил из себя Владимир Иванович.
— Он и сам ждет результатов. Ему нужно как-то увеличить сборы в казну. Если наша задумка удастся, то Николай Павлович войдет большим капиталом в состав акционерного общества. Речь шла порционно о двадцати-тридцати миллионах. И займется перестройкой многих городов, в которых это имеет смысл. Прежде всего поблизости от нас, чтобы наших производителей строительных материалов задействовать. Во всяком случае, поначалу.
— Вот как… — оглушено произнес Владимир Иванович, который все еще не мог отойти от той новости, что его племянник вхож к императору. А в его глаза это выглядело именно так.
— Вы, кстати, дядюшка, еще по-настоящему ужасного не знаете.
— Чего же? — нервно переспросил он.
— Мне пожаловали почти девяносто тысяч десятин земли под Саратовом. Старые, Зубовские. Одна беда — людей там нет совсем.
— На тебе боже, что нам не гоже? Слышал я про них.
— Сам не знаю. — пожал плечами Лев Николаевич. — Государь пожаловал. Вряд ли просто так. Я так понял, хочет посмотреть, как я такой задачей справлюсь.
— Будешь крепостных скупать?
— А почем они идут?
— За работника четыреста — пятьсот рублей. Только он с семьей идет. Так что добрая тысяча. Сто тысяч — сто работников. Да и купить их непросто.
— Ого!
— А то! Цены нынче высоки. Оттого почти никто и не покупает. Те же Зубовы закладывали восемь тысяч работников за триста с чем-то тысяч сорок лет назад. Но с тех пор много воды утекло…
— Значит, нужно как-то иначе поступать…
— Сдается мне, племянник, что пожаловали тебе ведро без ручки — и бросить жалко, и тащить нельзя.
— Поглядим, — криво усмехнулся граф.
С этими слова они въехали в кремль и направились к дому губернатора.
У Толстого же в голове крутилась очень интересная мысль. Только он не мог никак понять, насколько она адекватная.
Он что хотел сделать?
Крестьяне массово ходили на отходные промыслы. Что крепостные, что прочие. Причем, крепостных так-то много особенно и не было[3].
Так вот.
Можно было отправить стряпчих скупать таких работничков из депрессивных губерний. Например, откуда-то из-под Костромы. Заключать контракт на год. Если трудился славно — предлагать сделку по выкупу всей семьи в обмен на долгосрочный контракт. Потому что выкуп был принципиально дешевле покупки. В той же Костроме за взрослого крепкого крестьянина выкупом брали всего тридцать рублей, а за жену — и десяти просили, дети же порой обходились в сущие копейки. Что совокупно выходило в разы меньше покупки.
Да, фактически это смена крепостной зависимости на долговое рабство. Однако все равно это вело к обретению человеком личной свободы для себя и своей семьи, а также к возможности заработать и улучшить свое положение. Возможно, даже сильно. Благо, что прям много работников и не требовалось, во всяком случае — пока. Лев ведь там, под Саратовом собирался организовать латифундию — считай агротехническое предприятие с тем, чтобы накачивать его оборудованием и совершенствовать агротехнику. Для чего ему требовались не только мотивированные работники, но и знающие советчики и специалисты, ибо сам он в этом деле понимал не шибко. Видел кое-что там, в будущем. Слышал. Но не более.
Оставалось только этих людей найти.
Для чего ему Сергей Павлович Шипов был теперь до крайности нужен. Ибо он ему во время досужих бесед что-то интересное про сельский труд и его оптимизацию вещал в былые дни. Будто бы в Англии, Голландии и многих иных развитых державах давно иначе делают, применяя какое-то многополье…
[1] Паром в данном случае это плот с канатом на вороте, который вращали парой лошадей. Канат прокладывали между двух берегов. И плот за счет ворота просто «пробегал» по нему поперек течения, перевозя довольно большие грузы усилием 1–2 лошадей в вороте. Довольно распространенное решение. Были и попроще-поменьше на ручных воротах, но не тут. На зиму (пока лед) это все демонтировали.
[2] Серия кирпичных домов строилась с 1957 по 1963 годы. Последняя крупная кирпичная серия перед переходом к хрущевским панелькам в массовом строительстве.
[3] Доля крепостных в России 1847 года в отношении всего населения составляла где-то 35–37% (около 23–24 млн. человек).
Часть 3Глава 6
1847, июнь, 2 и 16. Веракрус
Вечерело.
Роберт Паттерсон стоял у окна и наслаждался видами.
Море было поистине прекрасно! Обычно летом тут приходилось очень тяжело, но сегодня свежий ветерок, дующий с востока, нес прохладу и немало облегчал страшную жару…
— Сэр, — произнес дворецкий.
— Что у тебя? — не поворачиваясь, спросил командующий гарнизоном города Веракрус и его комендант.
— Доставили депешу с пакетбота, что прибыл полчаса назад.
— Читай.
— Сэр, здесь такие печати… я не смею.
Роберт фыркнул и потянул руку, не оборачиваясь. Дворецкий охотно вложил конверт и отошел в сторону. Несколько опытных движений. И вот уже в руках генерала оказалось послание.
Он глянул на самый последний лист и увидел подпись президента.
Знакомую подпись.
Видел ее. Доводилось. Но… не ожидал здесь получить депешу от него, хотя печати и отметки на конверте вполне совпадали с теми, что должно…
Вчитался.
И чем дальше его глаза пробегали по строчкам, тем сильнее портилось настроение. Президент Полк сообщал, что из России выступил полноценный флот. Фактически — ядро Балтийского флота под командование целого морского министра — опытного флотоводца, который имел опыт выигранных морских сражений. Флота, способного противостоять русским, у США не было. Даже одному их Балтийскому флоту. Но это полбеды, потому что с кораблями шел десант.