Но все всё отлично поняли.
Во всяком случае в Санкт-Петербурге.
В столице вообще весь 1847 год почтенная публика развлекала себя тем, что наблюдала за всеми этими аппаратными играми. Строя планы и пытаясь угадать во всей этой игре способ улучшить свои позиции. Политика ведь менялась. Сильно. Круто. А уж когда граф Орлов Александр Федорович с поста начальника III отделения перешел сразу в уютное кресло министра иностранных дел… сомнения покинули даже скептиков.
И это не было буффонадой.
На рубеже 1820−1830-х именно Орлов едва не добился заключения союза между Россией и Османской империей. Пытаясь реализовать новую внешнюю политику Николая. И если бы не чрезвычайные усилия Лондона, все бы у него получилось.
Дубельт же, к слову, давно заслуживший поощрение, перешел с позиции управляющего III отделение на должность его начальника. Крыло жестких и решительных консервативных прогрессистов в окружение императора стремительно крепло и расширяясь.
Шамиль это вполне «считал». Невелика интрига. Да и подсказали ему, чего уж греха таить?
А потом перед ним положили письмо английской королевы и пояснили — тот лорд, который заказывал ему голову Толстого, сослан «в вечную ссылку» с дипломатической миссией в Аргентину. И, как знал Николай, через пять — десять лет доброй службы там будет помилован.
Шамиль же — нет.
Он ведь не аристократ Великобритании. Он вообще никто в глазах Лондона.
После чего император сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться. Ведь тронуть русского князя, каковым он становился, англичане открыто не решились бы. Ну и на Кавказе нужен кто-то, чтобы играть в «доброго и злого полицейского», как выразился Лев Николаевич во время одной из бесед с императором. Именно для этого Николая и вытащил «из чулана» уже постаревшего Ермолова, которому требовалось кому-то составить пару в этой игре[1]…
— В ваших глазах нет радости от возвращения домой, — произнес Толстой.
— Дома меня ждет кровь. Разве это может радовать?
— Вы могли отказаться.
— Кем бы я был, если бы так поступил? — холодно произнес Шамиль. — Вы бы бросили людей, которые доверились вам?
— Никогда! — всего пару секунд промедлив, ответил граф.
— Тогда вы понимаете, что у меня не было выбора. Выбор лишь мираж, даже тогда, когда кажется, будто он есть.
— Вот тут я с вами не соглашусь. Мы часто заложники обстоятельств. Но выбор, он всегда наш. Именно поэтому на Страшном суде нас будут судить за то, что мы сделали и что мы не сделали.
Шамиль лишь улыбнулся.
Молча.
В его понимании легко было рассуждать о Страшном суде, имея за спиной ТАКУЮ большую и сильную державу. Он много думал, пока ехал из Петровского укрепления в Санкт-Петербург, наконец, осознав грандиозность той страны, с которой они столько дрались… а вместе с тем и бесполезность этой борьбы. Ведь победить было нельзя… просто нельзя… даже если каждый его воин смог бы убить десятерых, хотя тут и один на один не всегда получалось обменяться.
Их обманули.
Их использовали.
Их просто сжигали в котле вялотекущей пограничной мясорубки. Разменивая жизни славных молодцов на ничто… на простое отвлечение сил в интересах заморских «друзей» — лживых и бесчестных…
— А вообще, все намного грустнее и суровее. — продолжил Лев Николаевич. — Люди сбиваются в общины, общины порождают государства. Системы. Да, мне это слово больше нравится. И эти вот системы борются друг с другую за место под солнцем.
— И побеждает та, с которой Бог. — встрял губернатор, чтобы не уводить в совсем уж опасное вольтерьянское русло.
— Но в чем это выражается?
— В его благоволении. В чем же еще?
— Есть поверье, что, если Бог хочет наказать, он лишает разума. Если это так, то в качестве награды он этим самым разумом и наделяет. Двигаясь дальше, мы можем сделать вывод, что истинное благоволение небес в том, что Всевышний позволяет создать более эффективную систему. Лучшее хозяйство дает больше еды, благополучнее быт, изобильнее товары и более сильную армию, без которой всем этим невозможно владеть. Ибо отберут.
— Вы здесь, Лев Николаевич, встаете на тонкий и хрупкий лед эстетики протестантизма. — заметил архиепископ, который также тут присутствовал. Впрочем, сказал он это без злобы и вполне доброжелательно.
— Отчего же? Протестанты стоят за то, что добрые дела не ведут к спасению. Лишь вера. Потому могут себе позволить творить все что угодно без малейших угрызений совести. Я же считаю, что никакая вера не спасет, если ты не делаешь добрых дел, ибо это все будет суть лицемерием. Погодите. — остановил он жестом архиепископа. — Мои слова звучат странно, но сейчас объясню. Представьте на мгновение. Все чиновники перестали воровать и брать взятки, а вместо этого начали надлежащим образом исполнять свою работу. Представили? Разве это не добрые дела? Разве это не приведет к процветанию державы и большей части ее обитателей?
— Увы… — развел руками архиепископ, улыбаясь совершенно по-доброму. — Люди несовершенны и полны страстей. А вы, мой друг, еще слишком юны.
— Уверен, что эти люди, которые творят скверные вещи, совершенно убеждены, будто бы Всевышний с ними и они все делают правильно, — мрачно и отстраненно добавил Шамиль.
— Оттого и сказано: «По делам их узнаете их». Становится людям вокруг от твоих дел лучше? Значит, молодец. Нет? Значит, ты делаешь что-то не то.
— Либо твоих сил недостаточно. — возразил Шамиль.
— Либо твое понимание лучшей доли не совпадает с тем, чего желают люди вокруг тебя.
— И это тоже верно, — мрачно кивнул князь Мадайилал[2].
— Я этот вопрос поднял вот к чему. — продолжал Толстой. — Для удержания порядка и покоя у вас дома понадобятся деньги. Много денег. Чтобы строить дороги и улучшать жизнь людей. Англичане едва ли их выделяет. Они и раньше давали очень ограниченно — на разрушение, но не на созидание. Как вы собираетесь добывать эти деньги?
— Об этом пока рано говорить. — тяжело вздохнув, произнес Шамиль.
— Может быть, я и не прав, но, на мой взгляд, про это нужно думать в первую очередь. Ибо в основе всего лежит хозяйство. Если очень постараться, деньги можно будет выпросить у Государя. Но я полагаю это крайне пагубным. Платить нужно за труд, а не просто так. И самое важное придумать, чтобы люди на вверенных вам землях, смогли достойно жить своим трудом.
— Вы видели те края, — мрачно произнес один из наибов. — Земля истощена войной. А по весне придет Ермолов…
— Вы можете организовать производство ковров. А я помогу вам вывозить и продавать ковры. Главное, чтобы они оказались надлежащего качества.
— Одна мастерица может от нескольких месяцев до года ткать хороший ковер. — произнес один из наибов.
— Это если одна. Поставьте большой дом, в котором бы молодые мастерицы трудились бы под присмотром опытных. Сообща. Хорошо организованно. Уверен, что если все толково сделать, то и пять ковров с мастерицы в год можно будет получить, а с особо умелых и более. Сколько у вас женщин? Думаю, тысяч сто пятьдесят — двести. Это если всех возрастов. Даже если каждая сотая из них будет вовлечена в изготовление ковров, то это уже полторы-две тысячи работниц. Если ковер добрый, то цена ему будет рублей сорок-пятьдесят. Даже изготовив по одному ковру, они уже принесут вам прибытка на сумму от шестидесяти до ста тысяч рублей. А если по пять?
— И кому нужны ковры в таком количестве? — спросил Шамиль с легкой ноткой заинтересованности.
— В самой России их вполне охотно покупают дворяне, купцы и церкви для украшения., а также разбогатевшие разночинцы и профессора. Они, правда, стараются взять персидский, но он сильно дороже, а потому и позволить его себе могут единицы. Причем богатым людям нужно их много. Впрочем, не Россией единой. Я могу организовать их продажу в страны Европы, в Китай и даже в Новый Свет. А емкость мирового рынка от полумиллиона до миллиона ковров в год. Приблизительно. Разных. В любом случае вы со своими тысячами отщипнете лишь кусочек. Но… две тысячи мастериц, делая даже по два ковра в год, принесут вам от ста шестидесяти до двухсот тысяч рублей. Мне кажется, что даже в таком виде это для вас неплохо.
Шамиль переглянулся с наибами.
Те пожали плечами, но покивали. В целом идея им понравилась.
— Есть и второе дело, в котором я могу стать вам помощником. — продолжил Лев Николаевич. — Теперь для мужчин. Если вы также, как и с коврами, организуете производство различных клинков от ножей до палашей, то я помогу вам продать вашу продукцию. Попробуем договориться с императором и сделать вас поставщиками армии. Но тут нет гарантий. А вот в Новый Свет острого железа нужно много. Ножи, кинжалы, тесаки, преимущественно хозяйственные, сабли, палаши, кортики… топоры, наконец. Всего этого нужно десятки тысяч единиц ежегодно. Если не сотни тысяч.
— Для их выпуска потребуется очень много доброго железа. А его нет, — серьезно произнес Шамиль, чей род восходил к легендарному для его мест кузнецу по имени Мадай.
— Я вам его дам… точнее, продам. Но с минимальной наценкой. Потому что мне выгоден покой в ваших краях и сотрудничество с вами. Паровые машины и всякое оборудование тоже помогу добыть. Те же механические молоты, на которых ковать одно удовольствие и молотобойцев мучать не надо.
Шамиль снова переглянулся с наибами. И выглядел уже куда как более веселым, чем раньше. В его голове вырисовывалась какая-никакая, а экономическая программа. Лев же продолжил:
— На самом деле можно много придумать славных дел для людей, чтобы обеспечить им хороший прибыток без разбоя и работорговли. Высадка лещины на орех в неудобных для обычных посадок местах. Если что, орех не так уж и дешев. И если найти способ его вывозить в крупные города, то тоже денег принесет. Или выращивание редких животных с необычными шкурами, али шерстью. Те же альпаки. Они живут в горах Нового Света — Андах и обладают необычной, славной шерстью. Намного лучше овечьей[3]. Да и военная служба, как на территории империи, так и далеко за ее границами. Возможностей Всевышний дает нам массу. Было бы желание.