— А я, между прочим, уже давно здесь. Только не стал к тебе подходить, чтобы не мешать, — рассказывал тот. — Как узнал об этом — сразу сюда примчался. Спасибо Славке. Он сегодня хоть и невыездной, а тут же позвонил мне в редакцию. Знал, что это по моей части…
Жадно затягиваясь отвратительным табачным дымом, Ника взглянула на него с заметным недоумением.
— То есть?
— Понимаешь, я вообще-то давно интересуюсь контрабандой металла. Уже около года. А широковская лавочка как раз специализировалась на этом деле.
— Да, я об этом слышала… И много тебе с тех пор удалось раскопать?
— Много! Очень много… Целую книгу написать можно, — Олежка скромно улыбнулся. — К примеру: «Железный поток на Запад». Или что-нибудь в этом роде…
— Звучит… А что тебя дернуло этой темой заниматься? Ведь «металлический» бум как будто пошел на спад? — спросила Ника.
— Господь с тобой, матушка! Наоборот — превратился в полноводную реку! Только сейчас все делается совершенно открыто и легально. Ты что же, совсем газет не читаешь? Я ведь об этом уже несколько материалов сделал…
— Да некогда, Олежек, некогда… Может, ты объяснишь мне, что к чему, в двух словах?
— В двух словах об этом не расскажешь. Я же говорю, тут бестселлер написать можно. Да я, по правде говоря, уже и начал…
— И все-таки. Я слышала, что Широков был настоящим «королем металла»?
— Одним из «королей», — уточнил Олежка. — Только одним из многих. Причем даже не самым крупным.
— Выходит, тут целая «железная империя»?
— Вот именно! Огромная и разветвленная сеть контрабандного вывоза редкоземельных и цветных металлов. Великолепно отлаженная система, действующая под прикрытием высоких должностных лиц в министерствах и даже в администрации Президента!
— А ты часом не преувеличиваешь? — скептически заметила Ника. — Знаю я эту твою страсть к гигантомании…
— Преувеличиваю?! Да я скорее приуменьшаю размах этого дела! — уверенно возразил Олежка. — Ты даже не представляешь, какие махинации прокручивал Широков и его присные! Да из того железа, что они успели вывезти за границу, уже не один флот построить можно! А это ведь, между прочим, стратегическое сырье. Дай им волю — они всю Россию с молотка пустят вместе с нами…
— Ну уж это ты точно заливаешь, Олеженька. В контрабанду я еще готова поверить. Только не в воровскую империю всероссийского масштаба…
— Напрасно. Потому что это вовсе не вымысел, а суровая реальность. И вообще, если тебе это интересно, могу предоставить кое-какие материалы. Только между нами, конечно. Не для эфира.
— Что, тоже контрабанда? — усмехнулась Ника.
— Не совсем. Просто это очень серьезное дело. Пойми, тут замешаны государственные лица. И в случае чего — простым обвинением в клевете мы уже не отделаемся… Словом, если этого неосторожно коснуться — может произойти взрыв, понимаешь? В сущности, это все равно что самому себе подписать смертный приговор…
— Ох, и напугал ты меня, Олежек. Ох, и напугал… Да я, к твоему сведению, каждый день по самому краю хожу. И ничего. Жива.
— Это потому, что ты еще никого толком не зацепила…
— Что же ты сам втихаря трудишься? На фига пишешь этот свой бестселлер? Или ты не собираешься его издавать?!
— Ну об этом пока говорить рано. Думаю, что опубликовать его я смогу не раньше, чем Генпрокуратура наконец удосужится возбудить по этим фактам уголовное дело…
— Кто тут выражается насчет Генпрокуратуры? — многозначительно произнес незаметно подошедший к ним Виталька.
Ника представила своих друзей друг другу.
— Как же, читал, — пожимая знаменитому Удальцову руку, усмехнулся Калашников. — И с «есаулом» (так он величал Половцева) мы неплохо знакомы… А вы, как я погляжу, тоже два сапога пара. Сыщики-пинкертоны…
— А мы и учились на одном курсе, — заметила Ника.
— Только она потом пошла в звезды экрана, а я в рабочие лошадки, — отшутился Олежка.
— Ты вот что, Ника, — нахмурился Виталька. — Там сейчас трупы выносить будут. И вообще, мы скоро сворачиваемся…
— Извини, Олежек, я побежала! — спохватилась Ника. — А насчет материалов я тебе в воскресенье позвоню, заметано?.. И не прячь ты свой взрывоопасный бестселлер в долгий ящик. Если хочешь, могу даже организовать тебе рекламу!
— Договорились, — скромно улыбнулся журналист. И бросил ей вдогонку: — Только звони, пожалуйста, не слишком поздно! У меня ведь дети еще маленькие…
— Какой бестселлер? — мимоходом поинтересовался Виталька.
— Так, пустяки, — отмахнулась Ника и поспешила к своей съемочной группе.
Ей еще необходимо было записать свой коронный комментарий, без которого репортаж с места событий остался бы всего лишь заурядной городской хроникой. И кое-какие пассажи из этого комментария Ника за время разговора с Олежкой уже благополучно набросала в голове. Кроме того, ей предстояло уломать кого-нибудь из членов следственной группы прокомментировать случившееся со своей колокольни. А это было непросто. Очень непросто.
Калашников тоже вернулся в подъезд. Следом за ним направился и Олег со своим неразлучным диктофоном и стареньким фотоаппаратом на шее. Словом, у каждого из них были в этот день свои проблемы.
Переделкино
Вечер
«Подумать только: еще каких-то десять лет назад это было тихое дачное местечко, притягательное и живописное. Уединенный приют для вдохновенных служителей муз. И жили здесь тогда совершенно другие люди! Теперь даже трудно поверить, что в былые годы, проходя по этой улице, можно было, к примеру, запросто поздороваться с Пастернаком… Господи, как беспощадно и стремительно время! Как неузнаваемо меняется все под его мертвящим дыханием! Воистину: «нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после нас…»
Поставив у крыльца садовую лейку, он с нежностью оглядел свой великолепно ухоженный дачный участок с красовавшейся посредине его огромной клумбой благоухающих роз — розы вообще были его страстью, — устало вздохнул и опустился на разогретые солнцем деревянные ступени.
Его всегда удивляло, что люди в этой стране, в сущности, не любят цветы. Как не любят и не понимают самой красоты — этого вдохновенного и божественного дара свыше, призванного возвышать и одухотворять низкую человеческую душу. Их отношение к красоте сугубо утилитарно и, как это ни прискорбно, вполне варварское… То ли дело за границей! Цветы там высаживают буквально на каждом шагу. Относятся к ним любовно и бережно. И сказывается в этом не столько общая культура европейцев, сколько глубокое осознание ими уязвимости и хрупкости всего прекрасного…
На соседнем участке, где вместо скромной писательской дачи недавно вырос помпезный и безвкусный дворец какого-то «нового русского», тоже росло немало цветов. Но служили они скорее экзотической декорацией, нежели естественной частью облагороженного человеком природного ландшафта. За ними, разумеется, тоже ухаживали, но и беззаботно срезали в угоду какой-нибудь мимолетной прихоти хозяев либо вовсе мимоходом швыряли на клумбу окурки.
«Нет, варвары мы, безнадежные варвары, — с горечью думал он. — И страшно далеки мы от подлинной цивилизации и культуры…»
А еще на соседнем участке неустанно гремела музыка. Многочисленные охранники и прислуга днями напролет донимали его однообразной «попсой» музыкальных радиостанций или врубали на всю катушку стоявший на террасе огромный телевизор. Именно по этой причине, а также в силу многих других немаловажных причин он и разлюбил в последние годы бывать на своей маленькой, скромной дачке в Переделкине.
Любуясь своими розами и подставляя лицо розовеющим лучам клонившегося к закату майского солнца, он невольно прислушивался к тому, что монотонно бубнил этот ненавистный соседский телевизор. Сказать по правде, телевидение он вообще не любил. Считал его самым пошлым и навязчивым воплощением современной масскультуры. И слушал в основном только новости.
Все, что ему необходимо было узнать, он уже давно знал, благодаря неразлучному сотовому телефону. Теперь его интересовали только детали. Вернее, то, как они неизбежно будут интерпретированы беспардонными телевизионщиками. Надо отдать им должное — эти неповторимые мастера вдохновенного вранья выдавали порой совершенно удивительные пассажи.
Сообщения, которого он терпеливо ждал, по телевидению отчего-то до сих пор не передавали. Не передали его и в сводках новостей музыкального радио. Это затянувшееся молчание, наверное, можно было объяснить лишь определенной растерянностью тех компетентных органов, которые обыкновенно предоставляют информацию о подобного рода сенсационных событиях. А между тем ничего особенного не произошло. Просто, как говорится, «порвалась серебряная цепочка, и разорвалась золотая повязка, и разбился кувшин у источника… И возвратился прах в землю, чем он и был; а дух возвратился к Богу, Который и дал его…». Ибо нет в этой жизни ничего вечного-долговечного. Особенно для тех, кто рискует.
— Дорогие телезрители, — после очередной рекламной паузы улыбчиво пропела дикторша, — в нашей вечерней программе произошли небольшие изменения. Следующую, 286-ю серию мексиканского телесериала «Розы и тернии» мы покажем вам через полчаса… — На террасе послышался разочарованный стон какой-то поклонницы упомянутого сериала, очевидно, из числа прислуги. — А сейчас в эфир выйдет специальный выпуск телепередачи «Криминальный канал»…
«А вот это уже любопытно, — подумал он. — Не иначе попрыгунья-стрекоза и сегодня своего не упустила…»
И, поднявшись, он направился в дом.
Небольшой японский моноблок коротко вспыхнул и молниеносно выдал на экран замечательную цветную картинку. В сопровождении известной мелодии из фильмов про Джеймса Бонда уже вовсю шла стремительная документальная заставка этой популярной в народе телепередачи. Взрывались и летели в пропасть горящие автомобили, размахивали руками и ногами бесстрашные омоновцы в камуфляжке и черных масках, строчили автоматы, огрызались пистолеты, разлеталась брызгами кровь, валились наземь убитые и раненые — словом, предисловие было изрядно крутое и впечатляющее. Именно такое, какое и должно быть у подобного рода дешевого и вульгарного кримдайджеста.