— Боже мой! Да что случилось? Ты заболел? Или что-нибудь дома?
— Потом, зайка, потом, — перебил Игорь Николаевич. — Не могу я об этом по телефону. Ты скажи, что, если я… если я прямо сейчас к тебе нагряну?
— Игоречек! Миленький! — не на шутку встревожившись, залепетала Наташа. — Конечно, приезжай! И немедленно! Я помогу тебе! Я… Я все для тебя сделаю!
И отчасти это была правда.
— Спасибо, зайка, — облегченно вздохнула трубка. — Спасибо…
Наташа вернулась в ванную с тревожным чувством. Таким он еще никогда не был. И должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы ее несокрушимый ковбой, самый крутой мужик, какого она когда-либо знала, превратился вдруг в такую безнадежно вздыхающую тряпку!
Это могло бы показаться странным, но к нему, единственному из всех, кто попеременно ее содержал, холил и лелеял, дарил роскошные подарки, она действительно испытывала в душе какую-то смутную благодарную нежность. Может быть, потому, что приезжал он к ней в основном тогда, когда ему бывало плохо. И хоть мужественно не подавал виду — приезжал все-таки за утешением. А какая женщина этого не оценит?
Он был не хуже, а во многом значительно лучше других. Никогда походя ее не унижал. Не заставлял выделывать всякие мерзости в постели… В ответ на его щедрость она дарила ему всю себя. Дарила искренне и безраздельно. Конечно, она догадывалась, кем он был в той, другой своей жизни, о которой почти ничего ей не рассказывал. Конечно, она немного его побаивалась. Конечно, со всей очевидностью понимала, что ничего серьезного из этой временной связи не выйдет. Но где-то в глубине своего сердца, как всякая женщина, продолжала надеяться, что обретет наконец в своей беспорядочной и не такой уж счастливой жизни надежную опору…
Что же все-таки с ним произошло? Может быть, доконали такие же крутые партнеры и конкуренты? Нет. С этими бы он мигом разобрался… Значит, опять поссорился с женой. Этой самодовольной и абсолютно безмозглой шлюхой, которая напропалую изменяла мужу в его же собственном доме, наивно полагая, что он этого не знает и не видит! Видел. Еще как видел! Даже прокручивал Наташе по видео кое-какие пикантные записи, сделанные скрытой камерой. Но жену до поры до времени терпел. Потому что души не чаял в своем маленьком сынишке. А на ее амурные похождения ему давно было наплевать. Так и говорил: «Если бы не сын — давно бы закатал эту тварь под асфальт!» И Наташа знала, что были это отнюдь не пустые слова…
Любил он и свою дочь от первого брака. Наивную и взбалмошную девчонку, которой все в этой жизни слишком легко давалось, и поэтому, наверное, она до сих пор не научилась ценить то, что имеет. Всерьез за нее переживал. Особенно когда эта дурочка влюбилась в своего собственного охранника и надумала выскочить за него замуж. Мелодрама, да и только! Даже приезжал к Наташе советоваться. И та всецело одобрила его решение предоставить девчонке полную свободу. Пусть трахается в свое удовольствие. Ее от этого не убудет. А от притока мужских гормонов рано или поздно и мозги на место встанут.
Странное дело — у него было все, чего только в состоянии пожелать человек. Но сам он при этом не был счастлив. Потому и использовал Наташу вместо жилетки. Не плакался. Но действительно нуждался в ее сочувствии и утешении. А утешать она умела. Любой мужчина в ее объятиях напрочь забывал о своих житейских проблемах. Забывал обо всем, кроме нее. Потому что она была не просто женщиной, но Женщиной с большой буквы. Причем никто ее этому не учил. Просто родилась такой. И со временем открыла в себе этот удивительный дар глубокого душевного сопереживания, который вкупе с ее редкой красотой и любовным пылом привораживал мужиков намертво.
Стыдно сказать: начинала-то обычной плечевой путанкой, зарабатывающей свой хлеб на бескрайних дорогах родного отечества. (И куда ей было податься — нищей сироте из забытого Богом провинциального городишки?) Но быстро добралась до Москвы и остепенилась. Стала работать только за валюту, то и дело повышая себе цену. Затем, по милости тогдашнего своего покровителя, попала стриптизеркой в «Манхэттен-экспресс», где уже вовсю засияла как подлинная звезда. Респектабельные клиенты в попугайских пиджаках специально приходили туда поглазеть на нее. Многие ее имели. И она с них тоже неплохо поимела. Но продолжалось это лишь до того дня, пока там же, в «Манхэттене», она однажды не встретила его, сделавшись отныне только его собственностью. И ни разу, ни минуты об этом не пожалела…
Жалела она лишь об одном — что до сих пор не было у нее детей. А ведь ей недавно стукнуло целых двадцать четыре года! Для своей профессии была она все-таки излишне чувствительна и сентиментальна. И порой в одиночку просто выла белугой от непосильного желания стать матерью. Но решиться на это сейчас — означало перечеркнуть в самом зените ее карьеру. Перечеркнуть саму себя. И стать просто бабой. Для которой главное в жизни уже не она сама, а это маленькое беспомощное дитя. Единственный и главный смысл всей ее бабьей жизни.
Несмотря на его более чем щедрую опеку, она до сих пор продолжала танцевать. Продолжала, главным образом, потому, что это именно ему нравилось. Разумеется, то же самое можно было делать и дома, так сказать, в интимной обстановке. Но он почему-то любил видеть ее на сцене. В блистании цветных огней. Под взглядами сотен глаз тщетно вожделеющих ее толстосумов. Видеть и наслаждаться тем, что принадлежит она только Ему одному. Ничего не поделаешь, был он несколько тщеславен. И как всякий взрослый мальчишка, любил грешным делом похвастаться любимой игрушкой перед другими. Но за это она его великодушно прощала. Хотя, если честно, паясничать на сцене в чем мать родила ей давно уже обрыдло. А хотелось мирного домашнего уюта, душевного тепла, невинного детского лепета… Господи, неужели у нее никогда этого не будет?!
Примчался он неожиданно скоро. Наташа едва успела немного привести себя в порядок, как по домофону раздался нетерпеливый тройной звонок — его звонок-предупреждение. Разумеется, у него, как и положено хозяину, были от ее квартиры собственные ключи, а звонил он главным образом для того, чтобы предупредить Наташу. И она тотчас устремилась к двери — легкая, свежая, волнующая, готовая приласкать и утешить.
— Привет, зайка, — с порога неуверенно улыбнулся он.
«Господи, точно что-то случилось!» — с тревогой подумала Наташа, сразу заметив, как он был бледен.
— Игорешенька, милый, — промурлыкала она, прижимаясь к нему всем телом, и спрятала лицо на его широкой груди. — А я, дура, боялась, что ты меня совсем разлюбил…
— Почему?
— Как же, ты ведь целых три дня не появлялся! Целых три дня, понимаешь? А я… Я так по тебе скучала…
— Дела были, зайка. Столько всего навалилось… В общем, долго рассказывать. И ни к чему тебе это.
Не выпуская гостя из своих объятий, Наташа провела его в гостиную и, усадив на огромный итальянский диван, ловко пристроилась к нему на колени, словно милая домашняя кошечка.
— И все-то у тебя дела, — сокрушенно вздохнула девушка. — Опять вымотался, бедненький. — Лизнув кончиком языка мочку его уха, она томно спросила: — Хочешь, я тебя в ванночке искупаю? Массажик сделаю?
— Погоди, зайка. Дай отдышаться немного. Я… В общем, не за этим приехал. — Поговорить мне с тобой надо. Серьезно…
Девушка ласково пригладила ладонью его жесткие смоляные волосы с многочисленными серебристыми прожилками.
— Бедненький ты мой… Я ведь все вижу… Все понимаю… Плохо тебе. Очень плохо… Но ты не зажимайся. Умоляю тебя — не держи все это в себе! — Она доверчиво положила голову ему на плечо. — Поделись со мной. Я утолю твои печали…
У Игоря Николаевича задрожало веко. Эта удивительная девчонка умела находить самый кратчайший путь к его твердокаменному сердцу и превращать его в податливый воск. Причем умела это почти без слов. Одной интонацией голоса. Вот и сейчас она как будто обволокла его заботливой материнской нежностью. Пролилась в душу, словно целительный бальзам. И каким-то необъяснимым внутренним чутьем сумела проникнуть даже в его самые сокровенные мысли. Ведь по дороге к ней он неожиданно вспомнил, как называлась та старинная потемневшая икона, что висела у него в спальне. Список с чудотворного образа Матери Божией «Утоли мои печали»…
— Зайка, милая, — прижимая ее к себе, тяжко вздохнул Игорь Николаевич. И, справившись с волнением, глухо спросил: — Ты когда-нибудь задумывалась о том… что будет после смерти?
У Наташи захолонуло сердце. Так вот, значит, что случилось…
— Я часто об этом думаю, — враз изменившимся, глубоким и серьезным голосом произнесла она. — С самого детства…
— А тебе иногда бывает… страшно?
— Бывает. Очень… Но я стараюсь не пугать себя страшными мыслями. Я стараюсь верить в лучшее.
— Как это?
— Мне кажется, Тот, Кто нас создал, значительно добрее и снисходительнее, чем мы о Нем думаем. Ведь Он наш Отец. Мы Ему родные. Все… И злые и добрые. И грешные и праведные. Он… Он действительно нас любит — любит со всеми нашими недостатками! И сумеет понять. И простить…
Игорь Николаевич медленно поднес к губам ее изящную белую руку с длинными алыми ногтями и как-то удивительно бережно, почти благоговейно поцеловал.
— Спасибо тебе, зайка. — Голос его дрогнул. — Спасибо… Ты не представляешь, как мне было хреново, пока я сюда ехал. А тебя послушал — и как будто исповедался… Я ведь никогда раньше об этом не думал. Не до того было. А сегодня вдруг как будто взглянул на себя со стороны и понял, какой же я все-таки… Какой страшный человек! Знала бы ты, сколько всего я в этой жизни наворотил — жуть… Неужели все это действительно может быть прощено?
— Не надо, — погладив его по щеке, мягко сказала она. — Не суди себя слишком строго. Не твое это дело — судить… Главное — ты понял! Задумался об этом. А Ему… Я уверена — Ему именно это от нас и нужно. Чтобы мы задумывались, чтобы понимали… Потому что мы просто не способны объять Его любовь. Вместить ее. Слишком уж мы для этого маленькие. Как дети…