…На свете смерти нет!
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком…
7 июня
Утро
Один умный человек в свое время настоятельно советовал ради сохранения здоровья не читать перед обедом советских газет. И хоть времена нынче решительным образом изменились, а газет расплодилось едва ли не больше, чем самих читателей, небезызвестный следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ Виталий Витальевич Калашников никаких газет натурально на дух не выносил. И уж конечно не читал их не только перед обедом, но также перед завтраком и ужином. И вообще, брал в руки газету разве что в самом крайнем случае. Поэтому, наверное, он никогда на здоровье не жаловался и был преисполнен стойкого жизненного оптимизма, чем разительно отличался от тех, кто ежедневно отравлял себя трупным ядом газетных сплетен.
При этом Виталий Витальевич был неизменно в курсе последних событий. Главным образом благодаря регулярному изучению криминальных сводок. И отчасти — пресловутому «ящику», в который время от времени ему все же удавалось заглянуть.
Однако в это утро Виталька проснулся с необъяснимым чувством, что ему надо — просто жизненно необходимо купить газету. Не важно какую. Главное — купить. Чем это было вызвано, он даже не раздумывал. Потому что всегда доверял своей безупречной интуиции профессионального сыщика.
Выйдя во двор старого дореволюционного дома на Никитском бульваре, где Калашников уже немало лет проживал вместе со своими «милейшими» соседями по коммуналке, он вывел из небольшого металлического гаража застоявшийся там сверкающий «харлей-дэвидсон», лихо оседлал его и помчался вниз, на Арбатскую площадь, где неизменно торговали разнообразной печатной продукцией. Приобрел у первого же лоточника первую же популярную столичную газету, развернул ее и:
— Атас!
Интуиция, как выяснилось, его не обманула. Ибо на первой же полосе красовался вопиющий аршинный заголовок:
СЕНСАЦИОННОЕ ПРИЗНАНИЕ
БЕЗУТЕШНОЙ ВДОВЫ
Разгадка убийства Игоря Широкова
Дополняла материал душещипательная фотография упомянутой вдовушки в трауре (который, надо заметить, был ей очень к лицу), склонившейся над гробом покойного супруга. Статья представляла собой приватное интервью, взятое у нее корреспонденткой одного западного женского журнала, которое немедленно просочилось и на желтые страницы отечественной бульварной прессы.
Сгорая от любопытства, Калашников мигом зарулил через Поварскую к церкви Большого Вознесения. Поставив у обочины мотоцикл, уселся на скамейку в крошечном скверике, где уже барином восседал пролетарский граф Алексей Толстой, и жадно принялся читать.
Статеечка оказалась прелюбопытной. Суть ее вкратце сводилась к тому, что несчастная вдовушка ни много ни мало, как публично признавала себя невольной виновницей убийства собственного мужа. Как говорится, шерше ля фам. Некоторые особенно любопытные пассажи Виталька даже не поленился отметить шариковой ручкой.
«Корреспондент. В последнее время в определенных кругах ходило немало слухов, что ваши отношения с мужем были, как бы это сказать, далеки от идеала… Скажите, Елена, как вы к этому относитесь?
Елена Широкова. Мне очень больно говорить об этом. Но после того, что случилось, я не вижу больше смысла скрывать правду… В общем, если бы не смерть Игоря, мы бы, наверное, вскоре развелись или…
Корр. Извините за бестактность: а кто, по вашему мнению, был виновником этого разлада?
Е. Ш. Думаю, мы оба виноваты. Каждый по-своему…
Корр. Тогда спрошу прямо: муж изменял вам?
Е. Ш. Да… И никогда этого не скрывал. Я знала практически о каждом его новом романе…
Корр. Опять извините за бестактность, но, как говорится, истина дороже… А вы отвечали ему тем же?
Е. Ш. Я вас не понимаю… Вы хотите сказать: изменяла ли ему я?
Корр. Я не требую от вас прямого ответа.
Е. Ш. Мне нечего стыдиться… Да, я тоже ему изменяла. Потому что чувствовала себя оскорбленной. Думаю, что любая нормальная женщина поймет меня. И не осудит… Между нами давно не было ничего общего. Мы только жили под одной крышей. Но у каждого была своя личная жизнь. И порой это… эта ложь становилась просто невыносимой.
Корр. Я вас понимаю… Скажите, Елена, у вас есть какие-нибудь предположения, что могло послужить главной причиной убийства вашего мужа?
Е. Ш. Мне незачем гадать. Потому что я это знаю…
Корр.?!
Е. Ш. Да. Я не оговорилась. Мне кажется… Я почти уверена, что знаю, кто это сделал…
Корр. То есть вы хотите сказать, что вам известны не только мотивы этого убийства, но, возможно, и само имя его заказчика?! Надеюсь, вы осознаете, с каким риском может быть связано для вас подобное заявление? Особенно в условиях современной России?
Е. Ш. Лично мне ничто не угрожает. Этот человек — если, конечно, он имеет отношение к случившемуся — никогда не причинит мне зла. Потому что… Потому что он меня любит.
Корр. Но вы понимаете, что теперь вам придется рассказать об этом следствию? Что неизбежно приведет к аресту этого человека?!
Е. Ш. Я никогда не назову его имени. К тому же он иностранный гражданин. И живет за границей…
Корр. Невероятно… Но вернемся к убийству. Как я понимаю, оно произошло на почве вашего конфликта с мужем?
Е. Ш. Я не вижу другой причины… Слухи, о которых вы упомянули, действительно имели под собой реальную основу. К сожалению, я не могу рассказать вам всего, но… В общем, в последнее время мой муж неоднократно грозился убить меня…
Корр. И вы полагаете, что это были не пустые угрозы?
Е. Ш. Я слишком хорошо его знала…
Корр. Совершенно невероятно! Просто шекспировские страсти. Скажите, Елена, вы знали, что ваш Друг, назовем его так, пытаясь защитить вас, может… Проще говоря, вы догадывались, что он может решиться на убийство вашего мужа?
Е. Ш. Нет. В таком случае я бы непременно его остановила.
Корр. Даже с риском для собственной жизни?
Е. Ш. Да…
Корр. Но вы осознаете, что теперь вас могут обвинить в соучастии в убийстве?
Е. Ш. Мне это безразлично… Я не виновна. И это главное… После того что я пережила за последнее время, мне уже ничто не страшно…
Корр. Не скрою, подобное заявление бросает серьезную тень на репутацию вашего покойного супруга.
Е. Ш. Теперь это уже не имеет значения…
Корр. В таком случае какую цель вы преследовали, предавая гласности подобные факты?
Е. Ш. Прежде всего я не хотела посмертно сводить счеты с Игорем. Просто сейчас так много говорят и о нем, и об этом убийстве. Выдумывают разные небылицы о его связях с мафией… Мне это надоело. Я хочу, чтобы все поняли: то, что произошло, — это наша личная, семейная трагедия. И я прошу оставить нас в покое. Потому что мне больно… Очень больно… (Плачет)…»
«Черт побери, — молча выругался Виталька. — Вот тебе и ладушки-оладушки… С хреном!»
Сунув газету в карман джинсовой куртки, он живо вскочил на мотоцикл, завел его и с ревом помчался на Большую Дмитровку.
Генеральная прокуратура РФ
— Привет, Надюшка! — как всегда улыбнулся Виталька скромной секретарше Тишайшего. — Царь у себя?
— У себя, боярин, — пошутила девушка. — Но туда сейчас нельзя. Депутация у него. Из Государственной Думы…
— Ишь ты! Знатные бояре… А с чем пожаловали, не знаешь?
Наденька неопределенно повела плечом.
— Откуда мне знать? Я холопка незаметная, безродная…
— Ладно тебе, не прибедняйся. Ты у нас тоже боярыня Морозова…
— Кофейку хотите, Виталий Витальевич?
— Слушай, когда ты наконец перестанешь вспоминать моего батюшку? Я себя от этого каким-то столетним стариком чувствую!
— Все шутите, — улыбнулась Наденька. — Так наливать?
— Наливай, коли не шутишь. А я тут пока газетку почитаю…
И, усевшись в уголке с чашечкой ароматного кофе, Калашников принялся еще раз внимательно перечитывать злополучную статью.
Миловидная секретарша тем временем украдкой бросала на него томные взоры. По правде говоря, Виталька ужасно ей нравился. Но сказать ему об этом самой было как-то неудобно. Мало ли что о ней могут подумать?
Наконец двери «царского» кабинета распахнулись и оттуда вышла немногочисленная боярская депутация. Думаки были как на подбор: солидные и важные, точно спесивые гуси. Народные избранники и вершители народных судеб… Лишь один из них произвел на Витальку приятное впечатление — высокий благообразный старик, с моложавой подтянутой фигурой двадцатилетнего юноши. Эдакий благородный идальго с картин Эль Греко и Веласкеса. Проходя мимо Калашникова, он дружелюбно улыбнулся ему и вежливо уступил дорогу…
Первое, что увидел Виталька, ворвавшись в кабинет своего шефа, была лежавшая у него на столе точно такая же газета.
— Ага! Стало быть, уже читали?
— Читал, читал, — озабоченно кивнул Рощин. — Присаживайся, Виталий.
— Ну и что вы об этом скажете?
— Что скажу? Оч-чень все это некстати. И может значительно осложнить нашу работу…
— А по-моему, это форменная дезуха с чужого голоса! — выпалил Калашников. — Наверняка эта дамочка кого-то покрывает. Уж больно она разоткровенничалась.
— Не исключено и такое. Разберемся со временем… Ты лучше скажи: есть у тебя что-нибудь новое?
— Конечно, есть! А чего случилось-то, Михалыч? Опять думаки наседают?
— Не говори, совсем одолели, — вздохнул Алексей Михайлович. — На днях были у генерального. Сегодня вот ко мне пожаловали. Всей комиссией по расследованию. Газетку эту, между прочим, они мне презентовали.
— Вот оно что…
— Ну рассказывай, голуба, что еще тебе удалось выяснить?
— Насчет связей Широкова с теневиками у меня больше нет никаких сомнений. Эх, знать бы только: почему они его убрали? — О том, что действительно произошло в злополучном подъезде, Виталька решил до поры умолчать.