Серафимович и Фурманов прозорливо видят главное, решающее в своих героях. Но писатели при этом отнюдь не умалчивают и о том. что Кожух и Чапаев еще не стали коммунистами-ленинцами во всех проявлениях личности. Но слабости их второстепенны и незначительны. Так искренне, мужественно и самоотверженно служение Чапаева и Кожуха революции. Так велик их главный подвиг.
«Людей нельзя представлять себе выкрашенными одной краской, — говорит об этом Серафимович. — Людей надо брать такими, какие они есть, со всеми их внутренними противоречиями. Тогда это будет правда, и правда поучительная, особенно в художественном произведении… От писателя надо требовать, чтобы он прежде всего был правдив, чтобы он не боялся жизни, а брал все, что в ней есть, но брал это не для того, чтобы пощекотать нервы или доставить нам минутное удовольствие, а для того, чтобы читатель самую жизнь прощупал, все ее язвы и гнойники».
Таково художественное кредо Серафимовича — одного из основоположников социалистического реализма. Подобных эстетических взглядов придерживался и Фурманов. И он, задумывая «Чапаева», ставит перед собой вопрос: «Дать ли Чапая действительно с мелочами, с грехами, со всей человеческой требухой или, как обычно, дать фигуру фантастическую, то есть хотя и яркую, но во многом кастрированную?»
«Склоняюсь больше к первому», — записывает Фурманов в дневнике 19 августа 1922 года. Успех «Чапаева» и особенно «Железного. потока», признанного классическим произведением еще при жизни автора, доказывает правильность избранного писателями идейнохудожественного пути.
Историческая правда борьбы за социализм полна такого величия и такой духовной красоты, что художнику — социалистическому реалисту нужен лишь зоркий глаз и присущая природному таланту способность к идейно-художественному обобщению, не нуждающемуся в прикрасах.
Еще в 1918 году Серафимович точно формулирует творческие принципы, которым следует, начиная с первых шагов писательского пути. Молодой литератор Белощеков из рассказа «Черной ночью» (в нем нетрудно узнать самого автора) считает, что писатель призван жить «не за писательским профессиональным столом, не среди книг, не за разговорами».
— Жизнь, — говорит он себе, — там, где ее делают те, кого описываешь, делают ее, мерзкую и прекрасную, огромную и мелочную, подлую и великодушную. С ними нужно жить, с теми, кого описываешь, с ними и жизнь нужно делать…
Рассказ этот появляется в первом, майском номере журнала «Творчество» за 1918 год. А полгода спустя в статье «Маленькая картинка для решения больших вопросов» Ленин советует писателям неизменно находиться и — главное! — действовать «в массе и с массой, в настоящей гуще живой жизни».
Художественные принципы Серафимовича и Фурманова полностью соответствуют основным положениям ленинской эстетики искусства социалистического реализма с его коммунистической партийностью, подлинной народностью, бесстрашной правдивостью. Потому-то и пишет Ленин Серафимовичу еще в 1920 году о том, как «нужна рабочим и всем нам», то есть коммунистам, его литературная работа. В ней Владимир Ильич видит образец служения художника советскому народу, пример органической связи писателя с жизнью, действительностью, людьми труда и борьбы.
Серафимович и Фурманов едва ли не первыми из русских писателей следуют ленинскому совету. Они делают именно то, к чему Ленин еще летом 1919 года призывает художников: «наблюдать, как строят жизнь по-новому… в деревне или на провинциальной фабрике (или на фронте)». Здесь, по мнению Владимира Ильича, писателю легче, чем в столице, «простым наблюдением отделить разложение старого от ростков нового».
Тогда же, в брошюре «Великий почин», Ленин советует «всем… нашим писателям» проявлять «побольше внимания самым простым, но живым, из жизни взятым, жизнью проверенным фактам коммунистического строительства». К фактам этим Ленин относит опять-таки, по его образному выражению, ростки нового — «простые, скромные, будничные, но живые ростки подлинного коммунизма».
Серафимович самостоятельно, а быть может, и не без влияния бесед с М. И. Ульяновой, вооружающей ленинскими советами и указаниями правдистов, приходит к тем же эстетическим идеям. Крайне важны они для теории и практики социалистического реализма, призванного запечатлеть рождение, созревание и победу новых, коммунистических отношений между людьми.
Еще в декабре 1918 года под рубрикой «Впечатления», открытой «Правдой» для его очерков и корреспонденций, писатель публикует очерк «Политком», посвященный комиссару фронтовой части Красной Армии.
— Хотелось, чтобы образ моего политкома послужил примером, образцом, чтоб ему следовали и в других частях, — вспоминает впоследствии Серафимович. Свой очерк он начинает образом, к которому постоянно обращается Ленин: «Как из весенней земли густо и туго пробиваются молодые ростки, так из глубоко взрытого революционного чернозема дружно вырастают новые учреждения, люди, новые общественные строители и работники».
К числу таких новых учреждений Серафимович относит институт политических комиссаров Красной Армии. Он рассказывает о юном комиссаре N-ской бригады, в недавнем прошлом студенте рижской художественной школы. Очерк содержит диалог автора с комиссаром в краткую минуту передышки между боями. Комиссар говорит о том, как вспахивают коммунисты-воины глубокую почву, «на которой вырастают побеги железной дисциплины».
Писатель знакомится с рисунками комиссара. Он советует не оставлять и на фронте кисти художника, ибо «кругом море, бескрайнее море типов, положений, событий, оттенков человеческих лиц»..
Мы как бы присутствуем при зарождении замысла «Железного потока*. Ведь то, что так и не смог сделать обремененный фронтовыми заботами боевой комиссар, совершает несколько лет спустя его собеседник. На шестом десятке неутомимо странствует он по фронтам гражданской войны.
В те же дни «Правда» публикует другой очерк Серафимовича, названный «последствии «Львиный выводок». Очеркист рассказывает уже не об одном комиссаре, а о коллективе коммунистов Краснопартизанского отряда имени ВЦИК. Силу истинного коммуниста автор видит «в неувядаемости, в том, что для него нет будней — все революционный праздник, нет партийной усталости».
Вот почему, заключает писатель, «коммунисты — совесть в отрядах». И опять, как бы предваряя «Железный поток», Серафимович пишет о коммунисте — командире отряда, который «с железной волей водит в бой своих железных коммунистов».
Позднее, на страницах той же «Правды», в очерке «Животворящая сила» Серафимович словно подведет итог впечатлениям революционных лет. На тысячах жизненных примеров увидит он, как «громадно подымается историческая опара на партийных дрожжах». Очерк завершает обращенная к читателю «Правды» поэтическая концовка: «Взгляни на всю громаду совершенного. И в больших, и в малых событиях увидишь то, что вынесло вверх революцию и оправдало все жертвы ее, — увидишь созидающую, животворящую силу партии. Ей будут петь славу века».
«Чапаев» и «Железный поток» — главные книги Фурманова и Серафимовича, вершины творчества писателей.
«Чапаев» отражает не только военно-политический опыт Фурманова-комиссара, но и его фронтовые впечатления первых военных лет. В художественно преображенном виде в книгу входят военные корреспонденции и очерки автора, публикуемые в годы гражданской войны в центральной и местной печати.
Сложнее и своеобразнее путь Серафимовича к «Железному потоку». К нему писателя подготовляют почти четыре десятилетия неустанного литepaтурного груда.
Младший сын писателя — И. А Попов — рассказывает, как Александр Серафимович еще до войны колесит по казачьим станицам. Он в совершенстве знает их быт и жизнь. Глубоко понимает социальный уклад, отношения между богатым и бедным казачеством, между казачеством и иногородними.
Для познания психологии художественного творчества примечательно собственное признание Серафимовича, высказанное в очерке «Из истории «Железного потока»: «Не странно ли: не с завязки, не с интриги, не с типичных лиц, не с событий, даже не с ясно осознан-ной первичной идеи зачинался «Железный поток».
Не было еще Октябрьской революции, не было еще гражданской войны, не могло, следовательно, быть и самой основы «Железного потока», — а весь его горный плацдарм, весь его фон, вся его природа уже давно горели передо мной неотразимо влекущим видением».
Так образное видение фона романа определяет выбор именно этого, особенно близкого художнику жизненного материала.
К «Железному потоку» Серафимовича властно подводит жизненный и литературный опыт. Широко разветвленными художественными корнями роман уходит во все предшествующее творчество писателя.
Фрагменты степного пейзажа художник набрасывает уже в путевом очерке «По родным степям» (1909–1910). В них автор видит «снимки с натуры», сделанные, выражаясь современным языком, на трассе будущего похода таманцев по черноморскому побережью.
Множество степных картин содержит и первый роман Серафимовича «Город в степи» (1912). По будущему маршруту таманцев мчит писателя и мотоцикл «Дьявол» в очерках «Скитания».
По горным тропинкам карабкается он в одиночестве (рассказ «Со зверями») или вместе с сыном Анатолием (очерк «С сыном в горах», 1916). Два года спустя по тем же горным перевалам, по которым шагал писатель, двинутся колонны и обозы таманцев.
«По этим самым горным перевалам, по этим кручам и ущельям, — вспоминает Серафимович, — мы с сыном лазили задолго до похода. Словно я предчувствовал, что эти горы займут такое большое место в моем творчестве, и задолго до писания «Железного потока» приступил к репетиции».
Еще весной 1914 года в связи со стихийным бедствием в Приазовье Серафимович публикует в «Русских Ведомостях» как бы краткую социальную аннотацию к будущему «Железному потоку» — заметку «Пасынки», посвященную многострадальным «иногородним» в донских, кубанских и терских казачьих землях.