«Написать бы «Ткачей», только не по Гауптману, а по Ленину, — говорит Фурманов венгерскому писателю Матэ Залке, имея в виду известную одноименную драму великого немецкого драматурга. — Ивановские ткачи — народ хороший, ворчливый, бедный, но пролетарский дух из них вышибешь только с жизнью. Многое сделали ивановские товарищи для революции, и делали это от всего сердца…»
В архиве Фурманова хранится своеобразное посвящение ивановским ткачам, озаглавленное «Рабочие из Дымогора». Вот несколько характерных строк:
«Вы стоите передо мною, словно живые, братская семья ткачих, ткачей, слесарей, портных, токарей, чернорабочих огромного промышленного города. Многих из вас уже нет — взяла кровавая сеча; другие измучились, потеряли силы, лежат по больницам, лазаретам, санаториям; иные разбросаны бог весть куда… Я хочу запечатлеть ваши дорогие образы, помянуть добрым словом незабвенных покойников, зарисовать оставшихся в живых. Вы лучшие благородные сыны пролетарской революции. Вы эту борьбу сознательно начинали, вы ее победно вели, страдали, изнемогали, отражали удары».
В годы гражданской войны Урал, Донбасс, Баку и другие крупнейшие пролетарские центры надолго оказываются по ту сторону фронта. Иваново-Вознесенск, вместе с Москвой и Петроградом, становится третьим важнейшим источником революционных пролетарских кадров. 24 октября 1919 года Ленин встречается и беседует с одной из отправившихся на фронт, вслед за Фурмановым, группой иваново-вознесенских коммунистов. Судя по газетному отчету «Правды», Владимир Ильич тогда выразил уверенность, что иваново-вознесенские «рабочие-коммунисты сумеют оказать благотворное влияние на крестьян в прифронтовой полосе и принесут большую пользу в деле политической работы среди казачества».
Как помнит читатель, немало страниц «Чапаева» посвящено именно этой деятельности краснозвездных иваново-возне-сенцев.
Несколько часов спустя, выступая перед слушателями Коммунистического университета имени Я. М. Свердлова, тоже отправляющимися на фронт, Ленин говорит:
«Сегодня я видел товарищей иваново-вознесенских рабочих, которые сняли до половины всего числа ответственных партийных работников для отправки на фронт. Мне рассказывал сегодня один из них, с каким энтузиазмом их провожали десятки тысяч беспартийных рабочих, и как подошел к ним один старик, беспартийный, и сказал: «Не беспокойтесь, уезжайте, ваше место там, а мы здесь за вас справимся…»
Уже на первых страницах «Чапаева» мы встречаемся с точно таким (а быть может, даже и тем же самым!) старым ткачом, который напутствует будущих чапаевцев:
«Собирали мы вас — знали на што! Всего навидаетесь, всего испытаете, может, и вовсе не вернетесь к нам. Мы, отцы ваши, — ничего што тяжело, — скажем как раз: ступайте! Коли надо идти — значит идти. А в самые што ни на есть плохие дни и про нас поминайте, оно легче будет. Мы вам тоже задачу даем: детей не оставим, жен не забудем, помочь какую ни есть, а дадим!»
Речь старого ткача и взволнованный отклик на нее участников прощального митинга — в центре первой главы романа.
Художник-публицист, то есть, по знаменитому ленинскому определению, историк современности, придает большое идейно-художественное значение немудрящей речи старика-текстильщика. Ильич же из реплики старого рабочего извлекает далеко идущие, как бы «вперед смотрящие» политические выводы:
«Вот когда среди беспартийных рабочих возникает такое настроение, когда беспартийные массы, не разбирающиеся еще полностью в политических вопросах, видят, что мы лучших представителей пролетариата и крестьянства отправляем на фронт, где они берут на себя самые трудные, самые ответственные и тяжелые обязанности и где им придется в первых рядах понести больше всего жертв и гибнуть в отчаянных боях, — число наших сторонников среди неразвитых беспартийных рабочих и крестьян вырастает вдесятеро…»
В 1963 году в 38-м томе Полного собрания сочинений В. И. Ленина, впервые публикуется текст, не вошедший в брошюру «Успехи и трудности Советской власти». В этом отрывке Владимир Ильич, словно имея в виду Фурманова и его соратников, высоко оценивает роль именно иваново-вознесенских комиссаров:
«…около каждого военного начальника сидит комиссар из коммунистов— лучший рабочий Пи сера, или Москвы, или Иваново-Вознесенска… Вся сила армии покоится на одном и только на одном: на ее теснейшей связи с лучшими рабочими Петрограда, Москвы и Иваново-Вознесенска. Вот что сделало перелом и совершило чудеса…»
Вспомним, что «Чапаев» в художественно-публицистической форме рассказывает как раз о том, о чем говорит Ленин. В его личной библиотеке хранится экземпляр первого издания «Чапаева», выпущенного в 1923 году под грифом Истпарта — «Комиссии по истории Октябрьской революции и РКП (б)», созданной тогда при ЦК партии. Мы не знаем, читали ли эту книгу уже тяжело больному Ильичу Н. К. Крупская или М. И. Ульянова. Но написан «Чапаев» в полном соответствии с ленинскими призывами и советами, обращенными к советским писателям и журналистам.
«Железный поток» и «Чапаев» — лучшие произведения Серафимовича и Фурманова. Рассматривая эти ставшие классическими книги преимущественно в их идейно-художественном единстве, следует сказать в заключение хотя бы несколько слов и о других наиболее характерных сторонах творчества выдающихся советских писателей.
Прежде чем стать летописцем «Железного потока», Серафимович выступает как бытописатель пролетарского труда. Начиная с восьмидесятых годов прошлого века — со своего первого рассказа «На льдине» — писатель неутомимо создает циклы новелл о самых разных рабочих людях, их судьбах и нравах, их страданиях и подвигах. Примечательны в этом смысле уже заглавия множества рассказов, очерков и корреспонденций Серафимовича: «Стрелочник» и «Сцепщик», «Машинист» и «Кондуктор», «Белошвейки» и «Наборщик», «Маленький шахтер» и «Маленький парикмахер». Написанные с поразительным знанием мельчайших деталей трудового быта, рассказы эти раскрывают не технику, а психологию труда, не ремесло, а характеры.
В других заглавиях Серафимович подчеркивает уже не профессию человека труда, а сферу его кабального применения в мире капитала, где действует лишь один беспощадный закон бессердечного чистогана. Таковы рассказы «На льдине» или «На плотах», «Паровоз № 314 Б» или «На заводе», «На берегу», где разгружают за гроши речные суда, или «На море», где гибнут рыбаки.
Тема труда и образ труженика в сюжетном и психологическом центре многих других рассказов Серафимовича. Безрадостный жизненный путь шахтера тех лет воссоздает рассказ «Семишкура». Еще горемычнее судьба сапожника Епифана Кокмарева («Епишка»), С грузчиком, раздавленным в буквальном смысле этого слова непосильным для человека трудом, знакомит новелла «Жадный». С задушенным нуждой и горем наборщиком — рассказ «Инвалид».
Серию рассказов посвящает писатель соседям таманцев — рыбакам Приазовья. («Прогулка», «В камышах», «Ветер», «На белой горе», «Степь и море», «Месть» и др.) Заглядывает он и в такие дальние и заброшенные уголки трудовой жизни, где томятся аптекарские ученики («Воспоминания», «Дежурство», «Рабочий день») или телеграфисты («Настоящий день»). Порой же он опускается и на самое дно трудовой среды, где ежедневно и ежечасно унижается (или развращается) человеческое достоинство горничных, кухарок, дворников, лакеев, официантов («Человек во фраке», «Господа и слуги», «Большой двор», «Сердце», «Мышиное царство», «Золотой якорь», «Разбитый дом», «Девушка за стеной»). Все эти произведения образуют, если воспользоваться их жанровым обозначением, данным самим автором, правдивые и выразительные «сцены обыденной жизни».
И о чем бы (точнее, о ком бы) ни пишет тогда Серафимович, он всегда пишет трагедию подневольного труда, безжалостно порабощающего человека. Об этом основном пласте дореволюционного творчества писателя отлично говорит его современник и сверстник Луначарский:
«Серафимович сразу обратил самое серьезное внимание на людей труда. Они пленили его не своей внешней красочностью, не романтикой своей жизни, не увлекательностью сюжетов, которые давала их судьба. Он видел в них страдальцев и в то же время великую силу. Будущее этой силы он уже понимал, благодаря тому, что читал Маркса. И, начавши сразу с описания великого трудового ада, в котором находились трудящиеся, Серафимович потом с бьющимся сердцем следит за всей дорогой пролетариата».
С особенным волнением бьется большое и доброе сердце писателя, когда он видит, как предсказанное Марксом будущее рабочего класса становится его революционным настоящим. Это происходит уже в 1905 году, когда Серафимович пишет о первой русской революции. Его рассказы «Похоронный марш», «На Пресне», «Снег и кровь», «Мертвые на улицах» — поразительно рельефные зарисовки с натуры героических и трагических эпизодов декабрьского восстания на Пресне, высшего момента первой русской революции.
Под одним из этих рассказов стоит характерная пометка: «Москва. 8—18 декабря 1905 года». Семья писателя в то время живет как раз на Пресне, и он проводит все дни восстания в самой гуще его событий.
«Описывал я в дни революции 1905 года большей частью то, что видел собственными глазами или что рассказывали мне друзья и знакомые, — говорит Серафимович в сороковых годах. — В некоторых из… рассказов вы найдете кусочки моего собственного тогдашнего бытия и миропонимания».
Свои впечатления он записывает тогда под пулями. То и дело залетают они в окна его квартиры. В подвигах рабочих-дружинников в дни декабрьского восстания Серафимович совсем по-горьковски видит «безумство храбрых». Не связанный еще в те годы непосредственно с большевистской партией писатель тем не менее вполне по-большевистски оценивает историческое значение восстания.
От рассказов и повестей о 1905 годе Серафимович переходит к героическому эпосу Октября. Примечательна при этом своеобразная перекличка художественных мотивов. Так, в «Железном потоке» писатель как бы возвращается к «Похоронному маршу». Но в 1905 году он был лишь реквиемом павшим. В годы гражданской войны он зовет к мести палачам революции, к битвам за ее победу…