Наверняка были и города, где фермеры сбывали произведенное ими, но Совет не видел ни одного. Слух о нем — о беглом поезде, приближающемся с запада в окружении горделивой армии беспределов и их детей, — облетел всю болотную страну.
«В Нью-Кробюзоне наверняка тоже узнают. Может, на нас скоро нападут».
— Слышали? — спрашивала их одна беззубая фермерша; она предложила им ветчину, закопченную на яблоневых дровах, в обмен на их деньги (таинственные дублоны с Запада) и кусочек поезда на память (ей дали зубчик смазанной маслом шестеренки, и женщина взяла его с трепетом, как священную книгу). — Я про вас знаю. Слышали?
Она буквально настояла, чтобы Совет проложил путь прямо через ее жалкий клочок земли.
— Тогда мне и пахать не надо будет. Слышали? Говорят, в Нью-Кробюзоне беда.
«Наверное, Коллектив пал. Или перешел в наступление. Кто знает».
Дальше на восток — и стало ясно, что это за беда.
— Война кончилась, — сказал им один человек, чье пастбище превратилось в вокзал, а крыльцо — в платформу.
Его ближайшие соседи покинули свои низинные владения и проехали много миль, чтобы своими глазами увидеть Железный Совет. На полях земледельца возникли боковые пути, и вокруг них толклось множество мужчин и женщин. Фермеры и охотники из пустоши с суровым удовлетворением наблюдали за ними.
— Войне конец, — говорил он. — Так я слышал. Воевали-то с Тешем али как? Ну вот, война кончилась, мы победили.
«Мы? Мужик, ты в Нью-Кробюзоне-то отродясь не был. Ближе чем на сто миль не подходил».
— Они сделали что-то и победили, и теперь Теш просит мира. А я почем знаю, что? Чего-чего? Какой такой Коллектив?
Нью-Кробюзон что-то сделал. История возвращалась. Тайная миссия, говорили одни; наемное убийство, твердили другие. Чему-то был положен конец, жизнь изменилась, на тешан нашлась управа, их принудили к переговорам или даже к капитуляции.
«Что-то изменило планы Теша? — криво ухмылялся про себя Каттер. — Подумать только». Похоже, что победа в войне усилила влияние Парламента и мэра, лишив Коллектив всякой поддержки. Тут уж было не до ухмылок. О таком тошно было даже думать.
— Забастовщики? Им конец. Правительство разобралось с ними.
Беглецы из города рассеялись по мокрым от дождя трясинам. Они приходили в деревни, мимо которых шел Железный Совет, и оставались там; заселили даже заброшенные поселки, выросшие в степи во время железнодорожного бума. Нередко рабочие стаей муравьев спускались с холмов на равнину, где клали рельсы на утоптанную тропу или возрожденную проезжую дорогу. Новые посельчане высыпали из бывших салунов, борделей и церквей и смотрели, как в считаные часы — Совет набирал скорость с каждым днем — укладчики наводили стальной путь поверх гужевой дороги и поезд проезжал там, где раньше видели лишь верховых бродяг да дилижансы.
— Вы слышали?
Одни и те же истории приходилось выслушивать десятки раз. Среди беженцев наверняка были те, кто жил на парламентской территории, но никто в этом не признавался: все назывались коллективистами, спасавшимися от милиции.
«Да уж ты-то, конечно, не врешь, — думал насмешливо Каттер. — Самый что ни на есть заводила, как и божишься».
— Вы слышали?
«О том, что война кончилась, Теш разбит, мэр снова у власти, с восставшими расправились и Коллектив уничтожен? Да, слышали».
Хотя сомнения все равно оставались.
Их привечали в этих остаточных городах, предлагая секс и нью-кробюзонскую стряпню.
— Зачем вы здесь? Вы разве не слышали? Слышали? Никакого Коллектива больше нет. Одни подонки, какие-то террористы засели в Собачьем болоте, у них лишь несколько улиц во всем городе.
— А я слышал другое — что они еще живы и сопротивляются.
— А вы идете на помощь, идете сражаться за Коллектив? Я-то ни за что туда не вернусь. Там же настоящая война.
— А я вернусь. Можно с вами? Можно, я с вами?
Некоторые новоявленные скитальцы из числа молодежи решали примкнуть к Совету и возвратиться в Нью-Кробюзон, не выдержав и нескольких недель изгнаннической жизни.
— Расскажите нам про Железный Совет! — требовали они, и их новые сограждане рассказывали все, что знали сами.
Ходили и другие, невесть откуда взявшиеся, поразительные слухи.
— Вы знаете, — донеслось до ушей Каттера, — такого големиста — Иуду Лёва?
— Что? — переспросил он, подходя к беженцу, который это сказал.
— Големист Лёв, он собрал целую армию искусственных людей. Он делает их из глины в своем погребе и уже столько понаделал, что может захватить власть в городе. Его видели на окраине Нью-Кробюзона, рядом с товарной станцией, возле путей. Он что-то задумал.
Чем ближе они подходили к городу, тем больше узнавали от беженцев.
— Все кончено, — сообщил один. — Коллектива больше нет. Боги, как это грустно.
В ту ночь Каттер искал Дрогона и понял, что мастер шепота исчез. Он прошел весь поезд, спрашивая о Дрогоне у каждого встречного и прося передать ему, чтобы тот нашел его сам, но безрезультатно.
Конечно, шептун мог сесть на коня и отлучиться по своим делам, отправиться на охоту или просто поразмяться, но Каттер как-то сразу подумал, что Дрогон ушел насовсем. До Нью-Кробюзона было уже рукой подать, вот он и решил, что хватит с него Железного Совета, и ускакал восвояси.
«И это все?» Смылся по-тихому, без блеска и славы. «Больше тебе ничего не нужно, Дрогон? Даже проститься не захотел?»
Каттер приготовился уходить. Конец был уже близок. Он ощущал пустоту перед громадной потерей и постоянно Думал о том, где их встретит милиция, как она истребит Железный Совет. Переделанные, их родные и друзья, все граждане Совета, знали, что ждет их впереди. В рабочих песнях все чаще говорилось о войне. Люди смазывали оружие; в поездных и обозных кузницах ковали новое. Граждане Совета обзаводились ружьями, самодельными и крадеными, шаманскими приборами наводки из стекла и латуни, охапками копий, оружием западного берега.
— Мы соберем людей, превратим их в армию и ворвемся в город. Мы повернем события вспять. Мы принесем историю с собой.
Каттер болезненно морщился, слушая эти бредни.
Тонкая струйка беженцев не прерывалась, люди шли, сами не зная куда, лишь бы оказаться подальше от ужасов Нью-Кробюзона.
Еще некоторое время поезд двигался по пустынным землям, где лишь изредка попадались полудикие фруктовые сады да рощицы плодовых деревьев умеренного климатического пояса. Потом наступил момент перехода. Только что они были в глуши, на дикой земле, и вдруг внезапно, без всякой подготовки оказались на обжитых территориях. Все поняли, что цель близка.
Вернулись землекопы и разведчики.
— Вон там. Сразу за ними. — Взмах рукой в сторону невысоких каменистых холмов. — Старые рельсы. По ним вниз, до Большой развилки на болоте. Оттуда прямо к Нью-Кробюзону.
Два дня пути. Каттер ждал, что в этой влажной местности им наперерез вот-вот бросится отряд нью-кробюзонской милиции — из тоннеля или из-за неприметного камня. Но никто так и не появился. Сколько ему еще быть с Советом? Он пытался их отговорить. Неужели придется снова брать в руки зеркало?
— Видели Иуду-големиста, он бродит по холмам, следит за нами. Недалеко от старых путей.
«Неужели? Вот как? — кисло подумал Каттер. Ему было страшно одиноко. — Где ты, Иуда?» Он не знал, что предпринять.
Некоторые из граждан Совета — в основном старики, еще помнившие исправительные фабрики, — предпочли уйти. Таких было немного, но достаточно, чтобы их отсутствие стало ощутимым. Обычно они отправлялись в холмы на поиски дров или пищи и не возвращались. Их товарищи, сестры, с презрением и тревогой качали головой. Многие боялись, и не все хотели и могли скрыть свой страх.
«Вот увижу старые рельсы, тогда и решу, как быть», — сказал себе Каттер и пошел с рабочими, которые прокладывали дорогу между выходами осадочных пород и базальта, делая выемку в мягкой податливой земле. И там — там были видны рельсы, мокрые, черные, но по-прежнему блестящие. Они лежали на этом месте больше двадцати лег. Плавно изгибаясь, дорога убегала вдаль, и рельсы, казалось, встречались на горизонте. Металлический путь. Шпалы вспучились от небрежения, но рельсы все еще держались крепко.
Граждане Совета закричали «ура»: оно прозвучало пронзительно в холодном сыром воздухе, но отдалось долгим эхом. Укладчики махали своими инструментами. Переделанные жестикулировали изуродованными конечностями. Дорога на Нью-Кробюзон. Та самая, старая дорога, заброшенная, когда финансовый крах и затоваривание на складах положили конец расцвету ТЖТ. Пути были оставлены на милость природы: Каттер видел, где края выемки сползли и похоронили под собой металл. Уже давно по рельсам не бегал никто, кроме диких тварей.
Кое-где рельсы растащили мародеры. Совету пришлось заменить их новыми из своих запасов. Железный Совет уже проходил по этому пути, еще не родившись, будучи обыкновенным поездом. Влажно мерцали камни, чернела земля, блестела колея. Каттер не сводил с нее глаз. Что там? Что происходит в его городе — там, где сражался Коллектив? Как он может уйти?
«Иуда, негодяй, где ты?»
Люди с молотами в руках клали рельсы и выверенными ударами выравнивали колею. Рабочие придавали дороге мягкие изгибы, чтобы их собственные рельсы, придя со стороны запада, плавно перетекли из одной выемки в другую, сомкнувшись со старым путем.
«Все это лишь постскриптум, — думал Каттер. — Послесловие к истории».
Коллектив проигрывал или уже проиграл, и все это останется в памяти людей лишь вспышкой насилия. «Мы снова все раскачаем и все изменим», — с грустным презрением вспоминал Каттер слова какого-то гражданина Совета.
«Величайший момент в истории Нью-Кробюзона. Сведенный на нет войной и ее окончанием, к которому я, то есть мы с божьей помощью приложили руку. А что еще нам оставалось? Стоять и смотреть, как погибает город?» Коллектив все равно был обречен, твердил Каттер себе, но без особой уверенности. Он рисовал на земле значки: длинный состав, люди бегут вдоль него, спасаясь от чего-то или устремляясь к чему-то. «Может, Коллектив просто ушел в подполье. Затаился и ждет, как все в городе. Тогда мне лучше остаться». Но он знал, что уйдет.