Они подготовили маму для помещения в зал мёртвых храма Юль. Обмыли её и привели в порядок, сменили постельное бельё и нарядили в чёрное кружевное платье. Помаду с губ убрали. Волосы заплели в косы и искусно уложили, как сама она никогда бы не смогла. Украшения чтицы крови и кожа землистого цвета на пальцах, которыми она держала сигару, подтверждали, что именно Лагалуна, а не кто-то совершенно чужой, лежит в кровати под балдахином. У Ювы появилась неприятная мысль, что сейчас перед ней настоящее лицо мамы, которое она всегда скрывала под маской.
Следующими явились Огни и Маруска, ближайшие подруги матери, которым теперь предстояло руководить Ведовской гильдией без неё. Нет… На самом деле им предстояло руководить вместе с Сольде. Какая абсурдная мысль.
Огни Вольсунг было за семьдесят, её кожа совсем высохла, щёки оплыли вниз, глаза впали, а уши оттягивались железными кольцами, похожими на щиты. На лбу у неё позвякивали маленькие амулеты на цепочке, которой она подвязывала седые волосы. Она приказала Гомму приготовить кровавое печенье и масляные пирожные, как будто была хозяйкой в доме. Когда она кричала своим сиплым голосом, жила на её шее напрягалась, и казалось, что она проглотила палку.
Маруска была помоложе, лет пятидесяти, и каждый её взгляд Юва воспринимала как укол. Рыжие волосы были уложены в плотную причёску, напоминавшую лакированную чашу, уголки губ – опущены вниз в вечном недовольстве. Вместе они представляли собой всё то, с чем связывают гильдию чтиц крови: самодовольные и непреклонные, окружённые напускной аурой таинственности. Юве понадобилось много лет, чтобы научиться не замечать эту ауру. Сольде, жалких шестнадцати лет от роду, сожрут заживо.
Сольде сломается – она не такая, как ты.
Слова мамы болью отзывались в мыслях, но Юва сделала всё что могла: отдала Сольде то, что та хотела. Наследственные письма сожжены, ключ от письменного стола вернулся на место в тумбочке. Всё кончено. Оставалось только пережить бдение.
Если она и справится, то только благодаря Эстер, которая зашла к ней с вожделенной бутылкой ржаной водки. Вдобавок Юва уже залила в себя три кружки чая из клыкарышника и уже почти не слышала ударов собственного сердца, как будто умерла.
Страх притупился. Она оцепенела.
Рюгена она не видела со вчерашнего дня. Ничего странного, она ведь сама попросила его уйти, хотя и не ожидала, что он просто возьмёт и послушается.
Медленно, но верно дом Саннсэйров наполнялся людьми со всего Наклава. Многие по-разному трактовали баланс между скорбью по умершей и радостью за наследницу, который следовало соблюдать во время бдения по чтице крови. Такая двойственность даже Сольде давалось нелегко. Хотя, судя по всему, самое большое неудобство ей доставляла узкая юбка, из-за которой ей приходилось ходить мелкими шажками, поэтому использовать Сольде для каких-либо практических задач не представлялось возможным. Впрочем, она была полностью поглощена тем, что принимала поток поздравлений и соболезнований.
Огни, Маруска и их совсем взрослые дочери отняли у Сольде много времени, и её бледная, как у привидения, улыбка становилась всё напряжённее. Казалось даже, что она совершенно не понимает, как относиться к сестринству, частью которого мечтает стать. Лепесток Саннсэйров занял своё место в правящем трилистнике: Саннсэйр, Вольсунг и Аусте.
Юва очень старалась оставаться незаметной, и это оказалось несложным. Люди избегали говорить с ней больше, чем было необходимо. Они соболезновали, а глаза их бегали, поскольку речь шла не только о смерти, но и о потере дома и имущества. Юва перестала быть Саннсэйр и превратилась в волос в супе.
Она слонялась по дому и слышала удивительнейшие вещи. Лорн Сельвер, громкоголосый ярл и домовладелец, собирался вместе с другим сухарём из торговой гильдии оценить дом. Их чрезвычайно впечатлил чёрный зал с великолепной лестницей. Двое мальчишек дёргали и толкали стеклянный шкаф с чучелом ворона в надежде получить бесплатное предсказание, но ворон не сдвинулся с места.
Две женщины из Ведовской гильдии, Илия и Флу, стояли в зале, разглядывали мамины мрачные безделушки и рассуждали о том, что смерть в месяц Гита ни о чём не говорит. Лагалуна, наверное, уже рвёт саван из-за того, что не смогла покинуть этот мир в день весеннего равноденствия. А ведь в том случае, вполне вероятно, прекратилось бы течение весны.
Юва узнала маминого банкира, который сидел на скелетоподобной чугунной скамье с тарелкой кровавого печенья в руках, и ей показалось, что он смотрит на неё с подозрением. Знает ли он, что с наследованием не всё в порядке? Делилась ли Лагалуна с ним своими настоящими планами?
Можно подумать, она когда-нибудь рассказывала о своих планах…
Одни говорили, что смерть её наступила внезапно, другие утверждали, она болела и знала, что умрёт. Конечно. Она же чтица крови. Ходили слухи о пищевом отравлении, ведь именно такой диагноз поставил доктор Эмельстейн. Юве пришлось прикусить язык.
Она не болела, её убили вардари.
Об этом она уже вчера спорила с семейным доктором. Пищевое отравление? Когда в истории Шлокны кто-нибудь выхаркивал собственные лёгкие из-за несвежей рыбы?
Эмельстейн знал это и знал, кто несёт ответственность за случившееся, о чём ясно говорил его грустный взгляд. Он отставил в сторону сумку, сложил руки и сказал, что «неестественное отравление» в обязательном порядке означает, что некто совершил это действие.
Юва мгновенно поняла, что он пытается ей сказать. Для убийства требуется убийца, но никто не захочет связываться с вардари. В лучшем случае преступление окажется нераскрытым, в худшем закон прибегнет к простому выходу и обвинит её или, может, повара. Широкое толкование понятия «пищевое отравление» доктором Эмельстейном призвано было защитить их.
Эта тяжёлая, как камень, мысль тянула её вниз, ко всему увиденному и услышанному, ко всему мрачному и страшному. Потом Эмельстейн выдал ей клыкарышник и поинтересовался, как обстоят дела с сердцебиением и паническими атаками.
– Юфа…
Она вздрогнула. Броддмар произнёс её имя своим беззубым ртом, и в ней что-то оборвалось. Он привлёк её к себе одной рукой и дружески похлопал по спине. Он ни слова не сказал ни о маме, ни о том, как сожалеет.
– Ненастье есть ненастье, – пробормотал он. – Тут ничего не скажешь.
Юва отступила на шаг и вновь обрела равновесие.
– В следующий раз, когда ты облачишься в красное, я пойду с тобой. Мамино мнение больше не будет аргументом.
Броддмар украдкой огляделся и поволок её в тень под лестницей.
– Моим аргументом будет то, что я не хочу ещё раз приходить сюда, на бдение по тебе.
– Хочешь сказать, я не такой хороший охотник, как ты?
– Юва…
– Нет! Нет, Броддмар, больше никаких отговорок. Если не хочешь брать меня с собой, то так и скажи. Неужели я настолько плоха, что не могу охотиться с тобой?
Юва знала, что она хороша и что он никогда ничего другого не скажет, но он тянул, как будто хотел попытаться возразить.
– Значит, это всё, чего ты хочешь? – спросил он. – Разрешения охотиться на невинных больных людей и стрелять в них? Красный охотник. Кровопускатель. Кровавый пёс. Ты об этом мечтала в детстве?
Юва отвела глаза.
– Они не невинные. Они рабы крови, они знают, что могут заболеть, а заболевшие убивают!
Броддмар схватил её за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.
– Юва Саннсэйр, больные волчьей хворью не убивали ни Лагалуну, ни твоего отца. Ты презираешь всех, у кого есть клыки. Волков, больных волчьей хворью, вардари… Ты соединяешь их в образ единого врага, который существует только у тебя в голове. Это нездорово, понимаешь?
Юва вырвалась.
– Не смей, – прошипела она. – Только не ты, Броддмар. Всю жизнь она говорила мне то же самое, говорила, что всё это существует только у меня в голове. Я выросла в проклятом доме с матерью, которая заставляла меня думать, что я безумна. Больше никто так со мной не поступит. Я знаю, о чём говорю. Ты больше никогда не назовёшь меня сумасшедшей, слышишь? Я охочусь на волков по тем же причинам, что и ты: потому что это моя работа. Потому что городу нужна кровь для каменных врат. Но от того, чем мы живём, другие умирают. Я охочусь на волков и несу часть ответственности за волчью хворь. Ты считаешь, что это безумие, что я охочусь на кошмар, но правда в том, что наш чёртов долг – разобраться с этим!
Юва с трудом сдерживалась. Теперь ей следовало придержать язык и дать Броддмару время подумать над её аргументами. Ему не обязательно знать, что на самом деле движет Ювой. Для красного охотника все двери открыты. Она сможет носить оружие в городе и вырывать клыки. Она сможет подобраться ближе к настоящим виновникам случившегося, к тем, кто торгует кровью и создаёт зависимых.
Броддмар провёл рукой по впалым щекам. Его безутешный взгляд сообщил ей, что она выиграла.
– Мы можем это обсудить, – сказал он.
Юва не успела насладиться победой, потому что гости внезапно начали собираться в зале у входной двери. Сегодня пришло и ушло столько людей, что Юва не обратила внимания на очередной стук в дверь. Она вытянула шею, чтобы посмотреть, что там за переполох. Гонец от королевского двора с соболезнованиями от королевы Дрёфны. Сольде приняла послание, исполнив самый большой спектакль в своей жизни: она изобразила убитую горем, смиренную и благодарную девушку и при этом не переиграла.
Пока гости роились вокруг Сольде, Юва краем глаза заметила движение. Дверь в комнату чтения закрылась, будто кто-то туда зашёл. Наверное, Иве или кто-то из слуг. Кто-нибудь другой вряд ли осмелился бы без приглашения зайти в святыню дома посреди бдения, не так ли?
Дьявол. Не позволяй им заполучить его.
Юва оставила Броддмара и стала пробираться через толпу людей на другую сторону зала. Приоткрыла дверь. У стола стояла Огни, её рука лежала на шкатулке с картами, как будто она только что закрыла её. Она заметила Юву и рефлекторно отдёрнула руку. Чтица выдала себя, но попыталась замаскировать это, издав вздох облегчения и приложив руку к груди.