Как только корабль пришвартовался в Бухте мёртвых, настроение пассажиров улучшилось. В храме Юль их ждало поминальное пиво, люди обсуждали Всеобщий забег. Длинная вереница тянулась вверх по холму и вдоль городской стены к храму Юль. Войдя в ворота, Юва внезапно что-то почувствовала. Слабое покалывание в сердце, биение более медленное, чем её собственное.
Вардари.
От липкой смеси страха и облегчения ладони Ювы вспотели, а колени ослабли. Они узнали, что городской совет больше не охраняет её, и вот они здесь. Этого долговечного она уже чуяла раньше. Юва порылась в памяти. Наверное, это женщина, которую она встретила у портного. Благородная дама лет сорока в высоких сапогах.
Что мне делать?
Юва подавила импульсивное желание оглядеться. Она не была уверена, что эта долговечная знала о способности Ювы чувствовать вардари, и это преимущество собиралась оставить за собой.
Она проследовала за остальными в зал Муун в храме Юль и уселась на скамью, онемев, словно в трансе.
Гнилобой оглядел зал, знаменитый своим сходством с вагиной.
– Слушайте… он и вправду похож… ну, вы знаете, – сказал он.
Парни сделали вид, что не понимают, о чём он говорит, и давились смехом от того, как он пытается описать зал, не называя самого слова. Юва почти не слышала, о чём они болтают. Она превратилась в комок нервов. Броддмар поинтересовался, всё ли у неё в порядке, и она заставила себя кивнуть.
Она знала, что этот момент наступит. Ей было необходимо, чтобы они явились, но прямо сейчас ей пришлось активно порыться в памяти, чтобы вспомнить почему. Этот страх был ей хорошо знаком, беспощадный, меняющий все планы и все пути. Он пожирал то, что казалось важным, оставляя одни лишь крошки.
Ещё не поздно было повернуться и сказать парням, что учуяла снаружи долговечных, и попросить их остаться в её доме на ночь.
До завтра. Или до послезавтра.
Нет – ей предоставилась возможность, и если она ею не воспользуется, то на неё так и будет охотиться каждый долговечный Наклава. И Нафраим. Надо отмыться от подозрений по поводу дьявола и озадачить вардари друг другом, и это надо сделать до Всеобщего забега. Сейчас или никогда.
Юва встала, натянуто улыбнулась, сказала, что неважно себя чувствует и пойдёт домой. Броддмар и Гнилобой вскочили, чтобы проводить её, но она жестом велела им сесть.
– Нет. Я пойду одна.
Гнилобой пожал плечами, а во взгляде Броддмара проступило понимание. Он побледнел. Юва кивнула ему и постаралась сказать глазами всё, что нужно, но объяснить нужно было слишком много.
– В худшем случае вам придётся отправить его домой, – прошептала она. – Тогда мы выиграем. В долгосрочной перспективе.
В худшем случае. Если я не вернусь.
Она развернулась и покинула зал. Сердце снова стало покалывать, как только она вышла за ворота храма Юль. Солнце опускалось к горизонту. Она заставила себя пойти по спокойной улочке вдоль городской стены по направлению к Ларёчному склону, чтобы они осмелились показаться.
Слишком скоро она услышала у себя за спиной быстрые шаги. Юва вздрогнула, но это оказался совсем нормальный мужчина. Никакого сердцебиения. Он спросил у неё кратчайшую дорогу к кругу Наклы, Юва объяснила и с облегчением выдохнула, он повернулся к ней спиной и скрылся за поворотом.
Юва прошла ещё пару шагов и внезапно поняла, как она устала. У неё кружилась голова. Тяжёлые дни, тяжёлые недели, слишком много смертей. Казалось, всё вокруг вращается, и она остановилась. Что-то не так. Что-то катастрофически не так.
Юва прислонилась к неровной каменной стене дома, которая купалась в горящем оранжевом солнечном свете, и вспомнила, что мужчина при прощании коснулся её руки. Стена приняла её в объятия, а силы покинули. Она прищурилась, взглянув на солнце, и потухла в этом огне.
Иглы
Где я?
Мысль была ясной и желанной, первая мысль, которую ей удалось сформулировать. Она потянула за собой лавину других и пульсирующую боль. У Ювы родилось удушающее ощущение, что она находится взаперти.
Она с трудом открыла глаза. Юва была одна, но не скована и не заточена. Наоборот, она находилась в громадном помещении, в бальном зале, наполненном десятками тысяч маленьких свечей. Насколько хватало глаз её окружало мягкое пламя.
Нет… Что-то не сходится. Юва снова зажмурила глаза, поморгала и попыталась сфокусироваться заново. Зал оказался меньше, чем она подумала, но его стены покрывали огромные зеркала в изящных рамах. Восковые свечи на высоких подсвечниках отражались в них бесконечно.
Бальный зал? Нет, здесь сотни лет не было никакой жизни. Зал носил печать упадка. Куски красной краски завивались по краям трещин в потолке, зеркала были покрыты тёмными пятнами. И пахло чем-то непонятным и острым. Уксус?
Юва с усилием поднялась. Она сидела в кресле с ушами, обтянутом красным бархатом. В отличие от зала, оно казалось новым. Рядом стоял простой кованый стул и стол с серебряным блюдом для фруктов. На нём лежала груда засохших яблок в коричневых пятнах.
В центре комнаты стоял чёрный шатёр с отверстием, которое представляло собой круглое окно из тёмного стекла. Интересно, внутри кто-то есть? За ней наблюдают?
Юва горько улыбнулась. Она на сцене. Это театральное действо было бы достойно её матери.
Покалывание в груди вернулось, неприятный пульс подсказывал, что она уже не одна. За спиной у Ювы раздались шаги, и в поле её зрения показалась женщина, бесчисленное количество раз отразившаяся в зеркалах. Она остановилась у чёрного шатра.
Юва видела её раньше у портного, когда снимала мерки для красного костюма, и, разумеется, их встреча не была случайной. В тот раз женщина практически не взглянула на неё, сейчас же она пялилась так бесстыдно, что это выглядело угрожающе. Удары её сердца иглами кололи сердце Ювы, что только ухудшало дело.
У женщины было аристократическое лицо с высокими, чётко очерченными скулами. Морщины на шее не могли, конечно, сказать ничего определённого о её реальном возрасте, но Юва предположила, что ей было лет пятьдесят, когда она стала долговечной. Взгляд её был острым, но тяжёлые веки придавали ей ауру превосходства, и это могло быть опасным. На её пальцах виднелись тёмные пятна. Пепел?
Ничего не говорило о том, что эта женщина представится. Тишина становилась всё более плотной и достигла того предела, когда нарушить её показалось невозможным.
Это игра. Трюку чтиц крови Юва научилась ещё до того, как выпила своё первое пиво. Молчание могло вмещать в себя всё что угодно, производило впечатление всезнания, вызывало страх и надежду.
Юва надеялась, что женщина избрала эту стратегию, поскольку ни одна из них не знает, что известно другой.
– С тобой оказалось не так-то просто вступить в контакт, – наконец произнесла женщина, как будто полноценно объяснила, зачем потребовалось похищать Юву.
Юва искала достойный ответ, болезненно ясно сознавая, что у неё только один шанс. Нельзя допустить, чтобы ей не поверили, поэтому надо постараться врать как можно меньше и следить за своим телом, которое часто говорило за неё раньше, чем она открывала рот.
– Ну, а от вас оказалось не так-то легко скрыться, – ответила она и потёрла виски, которые сковала боль.
Ленивая улыбка, которую Юва получила в ответ, указывала на то, что женщину позабавил её ответ.
– Тебе не надо меня бояться, – сказала она и отвела глаза в сторону, усаживаясь на кованый стул.
Она врёт.
От осознания этого факта в груди Ювы начал разрастаться холодный ужас. Женщина опасна, и будет слишком просто притвориться загнанной.
Она изучала Юву с близкого расстояния, как будто планировала нарисовать её.
– Я Эйдала, – сказала она. – Я слышала, ты ничего не боишься.
Юва не смогла сдержать смех. Режущее слух эхо металось между зеркальными стенами. Она? Не боится? Настолько нелепо, что граничит со злой насмешкой. Эйдалу, судя по всему, удовлетворил бессловесный ответ.
– Где я? – спросила Юва.
Эйдала не смотрела ей в глаза.
– Тебе не нравится? Эта утончённость никогда мне не надоедает. Каждая зима пожирает ещё одну часть комнаты и украшает её ещё больше. Когда-то здесь была зеркальная мастерская, ею владела одна семья из Ундста. Непостижимые люди, тебе не кажется? Они прибыли сюда со своим единым богом и беззубыми угрозами о том, что жадных ждут вечные муки. Можешь представить себе, какая требуется убеждённость, чтобы приехать сюда, в Наклав, и заниматься нравоучениями?
Она улыбнулась, гордо задрав подбородок. Юва догадалась, что так она смеётся. Беззвучно, лишь для себя самой.
Эйдала нагнулась вперёд и взяла зелёное, мохнатое от плесени яблоко. Там, где оно лежало, что-то зашевелилось и просочилось между другими гнилыми яблоками. Юва была на грани срыва. Она внимательно смотрела на Эйдалу, которая невозмутимо ела яблоко.
Игра. Расслабься. Это игра.
– Но у них, из Ундста, были и другие мысли, которые мы впитали, подобно материнскому молоку, – сказала Эйдала, разглядывая яблоко, которое ела безо всякого отвращения. – Идею о дьяволе, например. Искуситель. Отец лжи. Более приглаженный и… удобоваримый вариант нашего собственного волка, который дал женщинам силу видеть его, – она снова уставилась на Юву. – Сказка – старше, чем грех, и всё же мы здесь, в этих невообразимых обстоятельствах, когда ты, почти девчонка, рождённая чтицей крови охотница на волков, обладаешь этой силой.
Слова были произнесены.
Юва вздрогнула, уловив движение в зеркалах. Кто-то схватил её сзади. Она запаниковала. Юва дёргалась, пытаясь встать, но её плотно прижимала к сиденью сильная рука. Что-то затянулось вокруг её шеи и врезалось в кожу.
Эйдала подняла руку с покрытыми чёрными пятнами пальцами, будто хотела успокоить её.
– Это стальная струна. Чем больше ты будешь сопротивляться, тем больше будет крови. Кивни, если поняла.
Юва попыталась кивнуть, но боль стала невыносимой. Она смотрела на Эйдалу, чтобы не видеть собственного отражения в зеркале и нанесённого ей вреда. Дыхание застряло в груди, оно замерзало в ритме покалываний извращённого сердца Эйдалы.