Мои вопросы, как удары, посыпались на него. Теперь уже он был в обороне.
Дамиан на мгновение замер. Он не ожидал такого напора.
— Я… — он запнулся, и его маска невозмутимости дала трещину.
Он тяжело вздохнул и провёл рукой по лицу.
— Хорошо, Воронцов. Ты прав. Хватит игр.
Он посмотрел на меня, и в его глазах была мрачная усталость.
— Я знаю, потому что я следил за тобой. С самого первого дня. С того момента, как ты пришёл в себя в лазарете.
Я опешил.
— Я видел, как ты говорил с лекарем. Видел, как ты вышел на площадь. Видел твой разговор с братом Шуйского. Я всё видел. — Он усмехнулся. — Твой браслет «Тихого шага» — хорошая вещь, Полонская молодец. Но против моих «теней» он бесполезен.
Он подошёл к стене и прислонился к ней.
— Зачем я это делал? Потому что я не верил тебе. Не верил в твою «амнезию», в твой «пробудившийся дар». Я думал, ты — самозванец. Или шпион. Я пытался понять, кто ты такой и чего хочешь.
Он посмотрел на меня.
— А теперь… теперь я всё ещё не знаю, кто ты. Но я знаю, что ты не враг. И я знаю, что ты — единственный, кто может мне помочь.
Он ждал моей реакции на его шокирующее признание.
— Так, стоп.
Я медленно подошёл к нему. Мой гнев, до этого приглушённый, начал закипать.
— Ты говоришь, следил за мной от лазарета? Тогда ещё о моём «пробудившемся даре» не знал никто. Даже я сам.
Я встал прямо перед ним, глядя ему в глаза. Я чувствовал, как от подступающей холодной ярости кончики моих пальцев начинают покалывать, а в глазах, должно быть, появляется какое-то свечение.
— Скажи мне правду, мать твою.
Дамиан смотрел на меня, на мои светящиеся от ярости глаза, и я впервые увидел на его лице… страх. Не за свою жизнь. А страх быть разоблачённым.
Он отвёл взгляд.
— Ты прав, — сказал он глухо. — Я соврал.
Он снова посмотрел на меня, и в его взгляде было отчаяние.
— Я следил не за тобой, Воронцов. Я следил за ним. За Костей Шуйским. Уже несколько недель. Я знал, что он связан с чем-то грязным. Я видел, как он получает деньги, как встречается с этим отбросом Корфом. Я пытался понять, на кого он работает. Я хотел остановить их сам, тихо.
Он усмехнулся безрадостно.
— А потом появился ты. Со своим «пробудившимся даром», со своим безумным поведением. Ты влез в мою операцию и спутал мне все карты. Ты привлёк к этому делу внимание всех — ректора, Голицыных, своего отца… Ты устроил хаос.
Он выпрямился, и в его голосе зазвенела сталь.
— Вот тебе правда. Я вёл своё собственное расследование, потому что «Химеры»… они не просто культ для меня. У меня с ними личные счёты. Очень личные. А теперь из-за тебя моё тихое расследование превратилось в грёбаный цирк с участием всего Совета Родов.
Он раскрыл мне свою тайну. У него был свой, глубоко личный мотив.
— Расскажи мне всё, — сказал я уже спокойнее, но так же настойчиво. — Чтобы я поверил тебе, мне нужно знать всё. Что это за личный мотив, Дамиан? О чём ты говоришь?
Дамиан надолго замолчал. Он смотрел в тёмный провал люка, ведущего в крипту, словно видел там что-то, чего не видел я.
— Моя сестра, — сказал он наконец, и его голос был глухим, лишённым эмоций. — У меня была младшая сестра. Лидия.
Он сжал кулаки.
— У неё был редкий дар. Она могла исцелять эфирные тела. Не просто раны. А саму структуру души. Пять лет назад… её похитили. Прямо из нашего родового гнезда. Мы искали её везде. Нашли… через год. То, что от неё осталось.
Он замолчал, и тишина в склепе стала тяжёлой, как могильная плита.
— «Химеры», — продолжил он, и в его голосе зазвенела замороженная ненависть. — Они использовали её. Её дар. Чтобы «сшивать» своих ублюдков. Чтобы стабилизировать их разваливающиеся тела. Они выпили её досуха. А потом… выбросили.
Он поднял на меня свои тёмные, пустые глаза.
— Мой Род, Одоевские, хранители тёмных знаний… мы не смогли её защитить. Мы не смогли её найти вовремя. Мы не смогли её спасти. Это — позор, который мы никогда не смоем.
Он усмехнулся страшной, сломанной усмешкой.
— Вот мой «личный мотив», Воронцов. Я не просто хочу их остановить. Я хочу стереть с лица земли каждого из них. Каждого, кто причастен. И их Магистра — в первую очередь.
Я стоял и слушал его. Его история была ужасной. Она объясняла его ненависть, его одержимость. Но…
Всё ещё не складывается картина. Что это за «тени», которые позволили ему слышать мой разговор с Шуйским? Он сказал не всё.
Я смотрел на него, и моё сочувствие боролось с холодным расчётом. Доверие — это роскошь.
— Это всё? — спросил я тихо, и мой голос был лишён всякого тепла. — Ты мне всё рассказал? Потому что если нет… ты не оставишь мне выбора.
И прежде, чем он успел ответить, я сделал это.
Я перешёл на другой уровень восприятия. Увидел Сеть. Увидел его тёмное, кристаллическое поле. И, используя своё интуитивное понимание, я «протянул» тончайшую нить своего эфира и коснулся его. Не его тела. А его сознания. Того места, где хранятся воспоминания.
Это было не вторжение. Не атака. Это был… лёгкий, почти невесомый укол, как прикосновение кончика иглы. Предупреждение.
Дамиан вздрогнул, как от удара. Его глаза расширились от шока и… ужаса. Он почувствовал меня. Он почувствовал, как чужая воля коснулась самого сокровенного.
— Ты… — прохрипел он, отступая на шаг. — Ты… менталист?.. Как?..
Он смотрел на меня не как на союзника. А как на монстра.
— Нет, — ответил я холодно. — Я не менталист. Я просто… понимаю. Так ты мне всё рассказал, Дамиан? Или мне придётся «понять» самому?
Моя угроза была прямой и абсолютной. Я показал ему, что могу влезть в его голову и взять всё, что мне нужно.
Он смотрел на меня несколько секунд, и в его взгляде была борьба — гордость, страх, ненависть. А потом он сдался.
— Хорошо, — выдохнул он. — Хорошо. Ты прав. Есть ещё кое-что.
Он опёрся о стену.
— Мой дар, Воронцов… «тёмные и запретные знания»… это не просто книги. Я — Теневой Ходок. Я могу… сливаться с тенями. Перемещаться через них. Слышать то, что говорят в темноте. Видеть то, что скрыто во мраке. Это — проклятие моего Рода.
Он усмехнулся.
— Я не следил за тобой физически. Я просто «слушал» тень от той скамейки, на которой ты сидел. Поэтому я и знаю.
Он раскрыл свой последний, самый главный секрет. Свою уникальную способность.
— А теперь ты знаешь всё, — сказал он устало. — Доволен?
Он стоял передо мной, полностью безоружный, выложив все свои карты на стол.
Я слушал его, и моя холодная ярость ушла. Остался только стыд. Я перешёл черту.
Я опустил голову, как после тяжёлого, грязного боя.
— Да, — сказал я тихо.
Я чувствовал себя опустошённым.
— У меня не было выбора. «Химеры»… они охотятся на меня. Я им нужен, как главный «ингредиент». Поэтому… я не мог просто так тебе поверить.
Я поднял на него глаза.
— Теперь верю. — Я сделал паузу. — Я прошу прощения за такие методы. Хоть и понимаю, что, наверное, тебе будет непросто меня простить.
Я стоял перед ним, не скрывая своего стыда.
Дамиан смотрел на меня, и его лицо было непроницаемым. Он медленно выпрямился, оттолкнувшись от стены.
— Простить? — он криво усмехнулся, но в его усмешке уже не было злости. Только усталость. — Воронцов, ты только что доказал, что ты самый опасный человек из всех, кого я знаю. Ты не просто силён. Ты безжалостен, когда это необходимо. А в нашей войне… это самое ценное качество.
Он подошёл ко мне.
— Не извиняйся. Никогда. Это — слабость. А мы не можем себе её позволить.
Он кивнул на люк, ведущий в крипту.
— Ты прав. Мы потратили слишком много времени на разговоры.
Он снова стал моим союзником. Настороженным, но союзником. Наш странный, основанный на страхе и уважении, альянс был восстановлен.
— Ну что, — я посмотрел на люк. — Пойдём вниз?
Он кивнул.
— Я пойду первым. Я знаю, как «думают» тени.
С этими словами он подошёл к люку, без труда поднял тяжёлую каменную крышку и, не колеблясь, шагнул в темноту.
Я последовал за ним.
Глава 8
Я последовал за Дамианом, шагнув в тёмный провал. Мы оказались на вершине крутой, вырубленной в камне лестницы, уходящей глубоко вниз. Воздух здесь был другим. Тяжёлый, спертый, с резким запахом сырой земли и чего-то химического, похожего на формалин.
Дамиан зажёг свою световую сферу, и она озарила пространство тусклым, фиолетовым светом, который делал тени густыми и зловещими. Я зажёг свою, голубую.
— Иди за мной, — прошептал он. — И не отставай. Становись точно в мои следы. Здесь могут быть контактные руны на полу.
Я кивнул. Я шёл за ним, но почему-то инстинктивно продолжал следить не только за дорогой, но и за ним самим. Доверие — это одно, а привычка выживать — совсем другое.
Мы спустились по лестнице и оказались в длинном, узком катакомбе. Стены были из грубого, необработанного камня, а с потолка свисали корни деревьев. Было очевидно, что это очень древнее сооружение.
Мы шли в тишине минут десять. Коридор несколько раз поворачивал, разветвлялся, но Дамиан уверенно вёл нас по какому-то одному, ему известному, пути.
— Сюда, — сказал он наконец, останавливаясь у неприметного прохода, заваленного камнями. — След ведёт сюда.
Мы с трудом протиснулись через завал и оказались в другом помещении.
Это была она. Лаборатория.
Помещение было больше, чем склеп наверху. Вдоль стен стояли длинные деревянные столы, заваленные жутким «инструментом»: пилами, скальпелями, иглами с присоединёнными к ним трубками. В больших стеклянных колбах плавало в мутной жидкости что-то, на что не хотелось смотреть.
В центре комнаты стоял огромный операционный стол из камня, покрытый желобами для стока жидкости. Над ним висела сложная система линз и кристаллов.