Я встал и подошёл к его столу.
— Сначала меня чуть не убили в вашем отделении. Затем выясняется, что органами ваших же студентов, покойников и не только, питается древний культ. Представляете, как это выглядит со стороны?
Я не угрожал. Я просто констатировал факты. Холодные, упрямые факты.
Лицо лекаря Матвеева помрачнело. Он прекрасно всё понимал.
— Я понимаю, княжич, — сказал он тихо, и в его голосе была горечь. — Я понимаю, что в глазах Совета и вашего отца я сейчас — либо некомпетентный дурак, либо предатель. И если правда о Шуйском вскроется, ректор не сможет меня защитить.
Он поднял на меня свои уставшие глаза.
— Поэтому я и должен найти Магистра. Не только ради Академии. Но и ради спасения собственной шкуры и чести моего имени. Вы правы, не доверять мне — это самое разумное, что вы можете делать.
Он сделал паузу.
— Но я также скажу вот что. Если вы найдёте что-то… что-то, что нельзя нести ректору или отцу… вы можете принести это мне. Я не задам лишних вопросов. И, возможно, смогу помочь так, как не сможет никто другой.
Он предложил мне не просто союз. Он предложил себя в качестве «чёрного ящика». Места, куда можно принести самую опасную информацию.
Я слушал его и криво усмехнулся. Принести ему самую ценную информацию. Хех.
— Вы сами понимаете, что я не могу вам доверять полностью, — сказал я, возвращаясь к своему стулу. — Но при этом предлагаете принести вам самые опасные секреты. Это, как минимум, нелогично, Степан Игнатьевич.
Я сел и посмотрел на него.
— Докажите, что вы на моей стороне. Найдите мне доказательства. Улики. Следы. И тогда, возможно, я поверю вам до конца. Не просто как человек, который интуитивно чувствует в вас правду, но как… — я сделал многозначительную паузу, — … как тот, кто сейчас расследует это дело.
Я не знал, в курсе ли он решения Совета, но я сделал этот акцент намеренно, показывая свой новый статус.
Лекарь Матвеев на мгновение замер. Мои слова о «расследовании» явно застали его врасплох.
— Вам… поручили расследование? — переспросил он с нескрываемым изумлением.
— Мне и княжне Голицыной, — уточнил я. — С полными полномочиями от Совета.
Степан Игнатьевич откинулся на спинку стула. Он несколько секунд молчал, обдумывая эту новость. А потом на его лице появилось выражение… облегчения. И мрачной решимости.
— Понятно, — кивнул он. — Ректор идёт ва-банк… Хорошо.
Он посмотрел на меня, и теперь в его взгляде не было ни тени сомнения.
— Вы правы, княжич. Слова ничего не стоят. Нужны дела. — Он открыл ящик своего стола и достал оттуда тонкую папку. — Я уже начал своё расследование. Как только прочёл «Вестник».
Он положил папку на стол и пододвинул её ко мне.
— Это списки всех студентов, чья смерть за последние два года была классифицирована как «несчастный случай» или «последствия неудачного эксперимента». Я сравнил их с отчётами о пропавших «биологических образцах» из морга. Есть три совпадения. Три студента, у которых после смерти «пропали» те или иные органы.
Он ткнул пальцем в одно из имён.
— Особенно интересен вот этот. Игорь Вяземский. Третий курс. Официальная версия — самоубийство через эфирное истощение. Неофициально — у него был уникальный дар к регенерации костной ткани. А после вскрытия у него «пропало» сердце.
Он посмотрел на меня в упор.
— Это — моя первая улика. Это — моё доказательство. Этого достаточно, чтобы вы начали мне доверять?
Он сделал свой ход. Он не просто пообещал. Он уже начал работать и поделился со мной первой, смертельно опасной информацией.
Я посмотрел на папку, которую он мне протянул, но не притронулся к ней.
— Этого недостаточно, лекарь, — сказал я холодно.
Он удивлённо поднял на меня брови.
— Это лишь доказывает, что в вашем лазарете творится бардак. Мне нужны следы. В вашем отделении есть кто-то, кто сотрудничает с «Химерами». Наверняка. Вряд ли дело ограничилось одним Шуйским. Мне нужно проследить, куда шли эти органы. К кому они шли.
Я встал.
— Продолжайте искать все подозрительные случаи. Подготовьте полный список, как можно скорее.
Я подошёл к двери.
— И… зайдите ко мне в Башню Магистров, если что-то узнаете.
Я сделал паузу, мой тон чуть смягчился.
— И спасибо за карту. Доброго дня.
Степан Игнатьевич остался сидеть за своим столом, глядя мне вслед. На его лице была сложная смесь эмоций: удивление от моей наглости, уважение к моей хватке и… мрачное понимание. Он только что из главы лазарета превратился в исполнителя в расследовании, которое ведёт студент-второкурсник. И он принял эту роль. Он понял, что у него нет другого выбора.
Я ушёл, не дожидаясь ответа, и тихо прикрыл за собой дверь.
Я вышел из душных коридоров лазарета, и моя рука сама сжала в кармане нарисованную лекарем карту. Но я не пошёл обратно в Башню. Мне нужен был воздух. Настоящий, а не иллюзорный.
Ориентируясь по схеме, я нашёл выход в один из центральных дворов Академии.
Здесь кипела жизнь. Яркое солнце, которого я не видел уже несколько дней, слепило глаза. Десятки студентов в синей форме сидели на траве под деревьями, стояли группами у фонтана, спешили по вымощенным дорожкам. Смех, обрывки разговоров, тихие хлопки от тренировочных заклинаний — всё это сливалось в единый гул.
Я встал под аркой, оставаясь в тени, и просто наблюдал. Смотрел, как живут эти люди. Как они общаются, как смеются. Это был другой мир. Мир, в котором я теперь должен был жить.
И тут я их увидел.
Недалеко от фонтана стояла «золотая» компания. В центре — Родион Голицын. Он что-то оживлённо рассказывал, а его свита подобострастно смеялась. Рядом с ним стояла и она, Анастасия. Безупречная и холодная, как всегда.
Но была там и третья знаковая фигура, которую я узнал по воспоминаниям Алексея. Княжна Вера Оболенская. Девушка с тёмной косой и хитрыми, насмешливыми глазами. Та самая, из-за которой и случилась дуэль. Она стояла рядом с Родионом, смеялась его шуткам и бросала на него восхищённые взгляды. Но я заметил, как её глаза то и дело быстро, почти незаметно, стреляют в мою сторону, оценивая и изучая.
Анастасия не участвовала в общем веселье. Она смотрела не на брата и не на Оболенскую. Она смотрела… на меня. Наши взгляды встретились через весь двор. Она не улыбнулась. Просто смотрела. Долго. А затем медленно отвернулась.
Я отвёл взгляд от них и продолжил наблюдать за толпой. И тут моё внимание привлёк знакомый студент.
Это был тот самый паренёк из рода Шуйских, у которого я утром спрашивал дорогу к лазарету. Он сидел один, на скамейке в стороне от всех. Теперь, при свете дня и без спешки, я мог рассмотреть его лучше. Он был худым, с нервным, затравленным лицом. Он делал вид, что читает книгу, но я видел, что его глаза бегают по строчкам, ничего не воспринимая. Он постоянно озирался по сторонам, словно боялся чего-то. Его руки, державшие книгу, мелко дрожали.
Я не знал, кто он. Но я почувствовал исходящий от него эфирный след. Слабый, но знакомый. Такой же, какой я ощущал в Запретной секции, рядом с телом Кости. Они были связаны. Возможно родные братья. Или близкие родственники. И он был напуган до смерти.
Он был ключом. Слабым звеном.
Глава 2
Когда я увидел её, Веру Оболенскую, смеющуюся рядом с Родионом, внутри что-то взревело. Это был не я. Это был Алексей. Из самых глубин его души поднялась волна ревности, обиды и униженного восхищения.
Какого хрена⁈ — мысленно рявкнул я на него. — Так, спокойно, Алексей! Если ты меня слышишь, напоминаю: ты из-за неё чуть коней не двинул! Остудись маленько!
Но с этим было сложно что-то сделать. Чувства уже нахлынули, горячие и чужие. Я понял, что сейчас мне к ним нельзя. Эта встреча неизбежна, но я к ней не готов.
А вот тот Шуйский… Его реакция на меня утром в коридоре. Его страх сейчас. Может быть, он что-то знает.
Я принял решение.
Спокойным, размеренным шагом я пошёл через площадь, прямо к его скамейке. Пока шёл, я ещё раз бросил взгляд на «золотую молодёжь». Я заметил, как Вера Оболенская, увидев, что я иду не к ним, а в другую сторону, удивлённо приподняла бровь. Родион же просто проводил меня полным ненависти взглядом. Анастасия… Анастасия делала вид, что не смотрит, но я чувствовал её внимание.
Я подошёл к скамейке, на которой сидел дрожащий студент.
Он был так погружён в свой страх, что заметил меня, только когда я встал прямо перед ним, отбрасывая на его книгу тень.
Он поднял голову. Увидел меня. И его лицо исказилось от ужаса. Он вскочил, роняя книгу, и инстинктивно сделал шаг назад, словно собирался бежать.
— К-княжич Воронцов! — пролепетал он. — Я… я ничего не знаю! Я ничего не делал!
Он был на грани истерики.
— Так! Спокойствие! Без паники! — сказал я, подняв руки в примирительном жесте. Я постарался, чтобы мой голос звучал как можно мягче и спокойнее. — Я пришёл с миром.
Он замер, тяжело дыша, готовый в любую секунду сорваться с места.
— Сядь, — попросил я. — Сядь, прошу тебя. Прошу по-хорошему.
Я улыбнулся ему. Открыто. По-дружески. Без тени угрозы или насмешки.
Моё поведение его сбило с толку. Он ожидал чего угодно — угроз, обвинений, драки. Но не спокойной просьбы и улыбки.
Он колебался несколько секунд, его бегающие глаза смотрели то на меня, то на «золотую молодёжь» вдалеке, словно ища там защиты или, наоборот, опасности.
Наконец, медленно, очень неохотно, он снова опустился на скамейку. Он не сел расслабленно, а лишь на самый краешек, готовый в любой момент вскочить. Он поднял с земли свою книгу и вцепился в неё так, будто это был его единственный щит.
— Что… что вам угодно, княжич? — спросил он дрожащим голосом.
Он всё ещё был напуган, но он не сбежал. Он был готов слушать.
Я не стал садиться рядом, чтобы не пугать его ещё больше. Я просто остался стоять перед ним.