Я не строил планов. Я не рвался в бой. Я просто отдыхал.
Князь Шуйский оказался гениальным целителем. Он прописал мне строгий режим: покой, особые бульоны, восстанавливающие эфир, и какие-то горькие, но действенные настойки. Я следовал всем его указаниям.
Дни проходили в тишине и покое поместья Шуйских. Я много спал. Гулял по их старому, заросшему саду. Сидел у камина, просто глядя на огонь.
Лина была почти всё время рядом. Мы мало говорили. Иногда она просто приносила мне книгу или чашку чая. Иногда мы сидели рядом в саду и молчали. Её присутствие было лучшим лекарством. Оно успокаивало.
Дамиан исчез. Он сказал, что «ушёл в тень», собирать информацию, и вернётся, когда я буду готов.
Князь Полонский уехал в столицу, «улаживать дела» в Совете.
Я остался на попечении Рода Шуйских. И с каждым днём я чувствовал, как ко мне возвращаются силы. Боль в руке прошла. Слабость уступала место знакомой энергии. Моё эфирное тело, мой «пустой сосуд», медленно наполнялся.
И вместе с силами возвращалась ясность мысли. Я много думал. О себе. О Пете. Об Алексее. О своём даре. Я перестал бояться его. Я начал принимать его как часть себя. Я учился жить с этой новой, невероятной силой, не теряя при этом… себя.
На четвёртый день я проснулся утром и почувствовал — я готов.
Я был полон сил. Даже больше, чем до «переливания». Мой эфир стал… другим. Более стабильным, более мощным.
Я встал, умылся холодной водой, оделся. Вдохнул полной грудью, и лёгкие наполнились утренней свежестью.
А затем я подошёл к окну и просто посмотрел на мир. Обычным зрением. Без «Сети», без анализа, без магии. Я смотрел на сад, на капли росы на листьях, на утреннее солнце. И впервые за долгое время я чувствовал, что я в ладу с самим собой. Гармония. Тот самый «якорь», о котором говорил ректор. Я его нашёл.
Я простоял так несколько минут, когда услышал тихий стук в дверь.
— Войдите.
В комнату вошла Лина.
— Доброе утро, — улыбнулась она. — Я видела, что ты уже проснулся. Как ты себя чувствуешь?
Она подошла и встала рядом со мной у окна.
— Ты… выглядишь по-другому, — сказала она, внимательно на меня посмотрев. — Спокойнее.
— Я и чувствую себя спокойнее, — кивнул я.
Мы помолчали, просто глядя на сад.
— Князь Шуйский и Пётр ждут внизу, — сказала она наконец. — И… Дамиан вернулся. Полчаса назад. Он тоже там. Ждёт тебя.
Я слушал её, но смотрел не на сад, а на неё. На то, как утреннее солнце играет в её рыжих волосах.
— Ты знаешь… — сказал я тихо, и это было не признание в любви, а что-то большее. — Ты делаешь меня счастливым, потому, что с тобой я могу быть самим собой. Спасибо тебе за это.
Я взял её за руку. Её пальцы привычно легли в мою ладонь. Тёплые. Настоящие.
Лина посмотрела на меня, и в её зелёных глазах зажглись огоньки. Она не смутилась. Она улыбнулась своей самой широкой, самой искренней улыбкой.
— Ты тоже делаешь меня счастливой, Алексей, — ответила она. — Потому что ты единственный, кто видит во мне не «княжну Полонскую» и не «чокнутую железячницу», а просто… Лину.
Она сжала мою руку.
— И я всегда буду на твоей стороне. Что бы ни случилось.
Она встала на цыпочки и быстро, почти невесомо, поцеловала меня в щёку.
— А теперь пойдём. Твоя армия ждёт своего генерала.
Она потянула меня за собой из комнаты.
Мы спустились вниз, держась за руки. Они все были там, в главном холле. Дамиан, старый князь и Пётр. Увидев нас, Дамиан едва заметно приподнял бровь, но ничего не сказал.
— Всем доброе утро, — сказал я, входя в холл. Лина всё ещё держала меня за руку. — Я, кажется, полностью восстановился и чувствую себя теперь лучше, чем прежде. Физически и морально.
Я взглянул на Лину, затем снова на них.
— Для начала, расскажите мне, какова сейчас ситуация. В Академии, в Совете, в городе. Всё, что знаете или слышали.
Первым заговорил Дамиан, как самый информированный. Он шагнул вперёд.
— Ситуация — это затишье перед бурей, — сказал он своим ровным тоном. — В Академии — хаос. Все только и говорят, что о тебе, о разорванной помолвке и о смерти Шуйского. Студенты боятся выходить из комнат после отбоя. Стража усилена вдвое.
Он посмотрел на меня.
— В Совете — раскол. Твой отец и Голицын формируют свою фракцию. Они пытаются продавить решение о твоём официальном аресте, но Полонские, Шуйские и я… мой отец… блокируют его. Ректор уже сохраняет нейтралитет, но это надолго не продлится. Они ждут, кто сделает следующий ход.
Затем слово взял старый князь Шуйский.
— А в городе… мои люди донесли, что в трущобах Нижнего Петербурга активизировались тёмные личности. Торговцы редкими ингредиентами. Контрабандисты. Они что-то ищут. Или кого-то. Скорее всего, это люди Магистра. Он напуган и пытается пополнить запасы или найти новое убежище.
Они выложили мне всю картину. Академия в напряжении. Совет на грани войны. А враг затаился, но действует.
— Что ж. Ясно.
Я отпустил руку Лины и вышел в центр холла. Почесал голову.
— Для начала… — я посмотрел на Лину, — с разрешения твоего отца… я бы хотел официально объявить о нашей помолвке.
В комнате повисла тишина.
— Можешь уточнить у него, готов ли он на этот шаг сейчас? В такой момент?
Лина на мгновение растерялась, но потом её глаза решительно блеснули.
— Он будет готов, — сказала она твёрдо. — Я сама с ним поговорю.
— Отлично, — кивнул я. Этот шаг был важен. Он свяжет наши Рода официально и покажет всем, что я не один.
Я снова посмотрел на всех.
— Затем… Ректор. Дамиан, ты сказал, он сохраняет нейтралитет. А совсем недавно он был за меня. Что случилось?
Дамиан покачал головой.
— Он не против тебя, Воронцов, — пояснил он. — Он — политик. И он играет в свою игру. Он не может открыто встать на твою сторону против двух Великих Родов, не имея на руках неопровержимых доказательств вины твоего отца или «Химер». Это вызовет гражданскую войну внутри Совета, и Империя рухнет.
Он посмотрел на меня.
— Он ждёт. Он ждёт, пока ты дашь ему эти доказательства. Пока ты дашь ему повод действовать. Он сохраняет нейтралитет, чтобы сохранить баланс сил, пока ты не сделаешь свой ход.
Я понял. Ректор не предал меня. Он просто ждал, когда я предоставлю ему оружие.
— Хорошо. Тогда… мы дадим ему это оружие.
Я повернулся к старому князю Шуйскому.
— Князь, подготовьте комнату. Для «гостей». Такую, чтобы из неё невозможно было выбраться. Если они ещё живы, — я посмотрел на Дамиана, — я приведу их сюда. Комната должна хорошо охраняться.
Старый князь кивнул.
— Будет сделано, княжич. В подземельях нашего поместья есть камеры, которые держали и не таких тварей.
— Отлично. — Затем я снова обвёл всех взглядом. — И ещё. Знаете ли вы, как ко всему этому относится сам Император? В курсе ли он всех этих событий?
При упоминании Императора все напряглись.
— Император… — начал Дамиан, — находится в своей зимней резиденции. Он стар. И он уже давно напрямую не вмешивается в дела Совета, предоставляя им самим решать свои… дрязги.
— Но он в курсе, — добавил старый князь. — Ректор обязан докладывать ему обо всех значимых событиях. Особенно о тех, что касаются стабильности Великих Родов.
— И какова его позиция? — надавил я.
— Его позиция, — усмехнулся Дамиан, — всегда одна. Сила. Он уважает только силу. Кто бы ни победил в этой вашей… возне… он примет сторону победителя. Если ты докажешь, что твой отец — преступник, а Голицыны — лжецы, Император поддержит тебя. Если они докажут, что ты — сумасшедший бунтарь, он лично подпишет твой смертный приговор. Для него важна не правда. А стабильность Империи.
Я понял. Помощи сверху ждать не приходилось. Я должен был победить сам.
— Ясно, — кивнул я.
Глава 18
— Что ж, выходит, они ждут моего шага, — я усмехнулся. — Они его получат.
Я прошёлся по холлу.
— На этом пока всё. Дальше мне нужно уладить кое-какие дела самостоятельно.
Я остановился.
— Ещё вопрос. Получается, пока что арестовать меня нельзя? И в Академии мне всё-таки можно появляться?
— Формально — да, — ответил Дамиан. — Пока помолвка с Голицыной официально не разорвана по обоюдному согласию (а они на это не пойдут, это будет признанием их неправоты), и пока Совет не вынес окончательного вердикта, ты всё ещё… под защитой протокола. Они не могут просто так схватить жениха наследницы Великого Рода.
— Но это не значит, что это безопасно, — добавила Лина с тревогой. — Появиться в Академии сейчас — это как войти в клетку со змеями. Они будут провоцировать тебя, пытаться заставить тебя совершить ошибку.
— Что ж, — я обвёл их всех взглядом. — Тогда благодарю вас всех. И раз уж мы теперь команда, я озвучу вам свои планы.
Я поднял палец.
— Первое: Если те двое наёмников, что напали на меня в лазарете, ещё живы, я намерен доставить их сюда. Они — главные свидетели против моего отца.
Я поднял второй палец.
— Второе: Я займусь Родионом Голицыным. Он должен ответить за свою связь с «Химерами».
Я поднял третий палец.
— И третье: Меня заинтересовали эти люди в трущобах Петербурга. Мне нужно узнать, кто они. Я хочу, чтобы они вывели меня на Магистра.
Я изложил свой план. Дерзкий, многозадачный, почти самоубийственный.
Они слушали меня, и на их лицах было разное.
Старый князь Шуйский:
Он смотрел с тревогой и уважением. «Доставить» наёмников из родовой темницы Воронцовых — это немыслимо.
Лина:
Она была в ужасе. Каждый пункт моего плана был смертельно опасен.
Дамиан:
Он единственный, кто не выглядел удивлённым. Он смотрел на меня с холодным, оценивающим интересом.
— Это не план, Воронцов, — сказал он наконец. — Это — объявление войны сразу на трёх фронтах. Против твоего отца, против Голицыных и против Магистра. Ты понимаешь, что у тебя почти нет шансов?