Это всё какая-то полнейшая бредятина, — думал я, выходя из родового дворца. — Невозможная. Абсурдная. «Изгнание Пети»⁈ Серьёзно⁈
Будто я какой-то бес, вселившийся в тело несчастного аристократа. Между прочим, я этого не выбирал! Я сам не понимаю, как я тут оказался!
Отчаянная, иррациональная злоба проснулась у меня к этому Игнату. К тому, кого я никогда не видел.
Какой он тебе брат, Петя, очнись! — одёрнул я сам себя. — Он тебе никто. Ты в первую очередь — Петя. Не забывай. Ты здесь гость. Случайный попутчик.
Но эта тайна, это странное открытие, не давало мне покоя. Я снова чувствовал себя слепым котёнком в этом фантастическом мире.
Я вышел на улицу. Мне нужно было отвлечься. Почувствовать, что я живой.
Я просто пошёл, куда глаза глядят. Бродил по широким, вымощенным брусчаткой проспектам. Здесь было не так шумно, как я ожидал. Вместо рёва моторов — тихое гудение магических карет, скользящих по воздуху, и цокот копыт призрачных лошадей.
Я смотрел на людей. Аристократы в дорогих одеждах, с гербами своих Родов, неспешно прогуливались по набережным. Студенты, такие же, как я, стайками высыпали из кафе, где подавали дымящийся шоколад и пирожные, которые левитировали на подносах. Служащие в серых одеждах спешили по своим делам, ловко лавируя в толпе.
Я заглядывал в витрины магазинов. В одной, как живые, двигались манекены, демонстрируя платья, меняющие цвет и фасон. В другой, над бархатными подушками, парили в воздухе зачарованные украшения, переливающиеся всеми цветами радуги. В третьей, книжной лавке, книги сами слетали с полок и раскрывались перед заинтересованными покупателями.
Это был город магии. Город чудес. И я был его частью.
Я свернул на боковую улочку и оказался на небольшом, шумном рынке. Здесь всё было проще. Пахло жареными пирожками, пряностями и травами. Торговцы громко зазывали покупателей. Крестьяне продавали овощи со своих огородов. Ремесленники предлагали простые, но добротные вещи — глиняную посуду, кожаные сапоги, тёплые платки.
Это был другой Петербург. Живой, настоящий.
Я стоял у лотка гончара, когда услышал этот крик. «Держи вора!». Обернувшись, я увидел картину, которая была до боли знакома по любому рынку в любом мире: худой, оборванный мальчишка лет десяти, сжимающий в руке украденную буханку хлеба, и разъярённый пекарь, бегущий следом. Но здесь, в этом мире, в эту простую, вечную сцену вмешалась магия.
Ленивый взмах руки проходящего мимо аристократа, каменная подножка, выросшая из брусчатки, и мальчик летит на землю, роняя свою добычу. Пекарь, дородный мужчина с красным лицом, тут же подскочил к нему.
— Попался, ворюга! Сейчас я тебя в стражу сдам!
Мальчишка не кричал от боли. Он тихо плакал, уткнувшись лицом в грязные ладони. От унижения. От голода. Толпа вокруг смотрела равнодушно. Аристократ, сотворивший это, уже шёл дальше, брезгливо поправляя перчатки. Ему было всё равно.
И в этот момент во мне что-то щёлкнуло. Не ярость, как раньше. А что-то другое. Глухое, твёрдое, как сталь.
Я шагнул вперёд, растолкав зевак.
— Постой, — сказал я спокойно, обращаясь к пекарю.
Он обернулся, готовый излить на меня свой гнев, но, увидев мой костюм и спокойное лицо, запнулся.
— Ваша милость?.. — пробормотал он. — Этот… этот паршивец украл у меня хлеб!
— Я вижу, — кивнул я. — Сколько он стоит?
Пекарь опешил.
— Две медяшки, ваша милость…
Я полез в карман. Денег, которые мне выдал ректор, было с избытком. Я достал не две медяшки. Я достал серебряный империал. Целое состояние для этого человека.
— Вот, — я протянул ему монету. — Это за хлеб. И за твоё потраченное время. А теперь отпусти его.
Глаза пекаря расширились при виде серебра. Он тут же отпустил мальчишку и, раболепно кланяясь, схватил монету.
— Конечно, ваша милость! Благодарю, ваша милость!
Но когда я наклонился, чтобы помочь мальчику подняться, пекарь, осмелев от моей щедрости, решил меня «проучить».
— А с вами-то что не так, господин? — пробасил он. — Потакать воровству — не дворянское это дело! Порядок должен быть!
Он шагнул ко мне, выставляя грудь колесом. Он был вдвое больше меня. Но я даже не посмотрел на него. Я просто поднял руку, ладонью вперёд, и слегка коснулся его груди своим эфиром. Не атаковал. Просто создал… стену. Невидимую, но абсолютно реальную.
Пекарь, идущий на меня, наткнулся на эту стену, как на скалу. Он сделал ещё шаг, упёрся, покраснел от натуги, но не смог сдвинуться ни на сантиметр. Он ошарашенно посмотрел на меня, потом на свои ноги, не понимая, что происходит.
— Порядок, — сказал я тихо, глядя на него, — это когда дети не воруют хлеб от голода. Иди.
Он побледнел, всё понял и, пятясь, скрылся в толпе.
Я повернулся к мальчику. Он смотрел на меня огромными, испуганными, но уже не плачущими глазами. Я помог ему подняться, отряхнул с его курточки пыль и поднял с земли буханку хлеба.
— Держи, — я протянул её ему. — Это теперь твоё. По праву.
Он нерешительно взял хлеб.
— Пойдём, — сказал я. — Ты, наверное, голоден.
Я отвёл его в сторону, к небольшой харчевне, заказал ему миску горячей похлёбки и ещё хлеба. Он ел. Ел жадно, обжигаясь, давясь, словно не ел несколько дней. Я сидел напротив и молча ждал.
Когда он покончил с едой и немного пришёл в себя, я спросил:
— Как тебя зовут?
— Мишка, — ответил он тихо.
— А где твои родители, Мишка?
Он опустил глаза.
— Их… их сослали. На Север. Год назад. Они… они были целителями. Лечили людей без разрешения гильдии. Сказали, что это подрывает устои.
— А ты?
— А меня оставили бабушке, — он шмыгнул носом. — А она… она умерла. Месяц назад. Мне пришло письмо из приюта… а я… я сбежал.
Я слушал его, и моё сердце сжималось. Вот она. Жизнь простого человека в этой «великой» Империи. Я смотрел на этого маленького, никому не нужного мальчишку и сочувственно кивнул. А потом… я «посмотрел» на него по-другому.
Я увидел его эфирное поле. Оно было слабым, истощённым от голода и страха. Но внутри… внутри него горел огонёк. Маленькая, но чистая и ясная искра. Дар. Способность к магии. Очень слабая, неродовая, но она была.
И он об этом даже не догадывался.
— Мишка, — сказал я серьёзно. — А ты хочешь… хочешь учиться?
— Учиться? — он не понял. — Чему? Сапоги тачать?
— Нет, — я улыбнулся. — Магии.
Он уставился на меня как на сумасшедшего.
— М-магии? — пролепетал он. — Но я же… я же простолюдин…
— Это неважно, — сказал я. — У тебя есть дар. Маленький, но есть. Я могу всё устроить. Ты будешь учиться в Академии. У тебя будет еда, одежда, крыша над головой. Ты станешь сильным. И сможешь сам решать свою судьбу.
Мальчик смотрел на меня, и его лицо было маской абсолютного, тотального шока. Он не мог поверить в то, что слышит. Слёзы снова навернулись ему на глаза, но на этот раз — от надежды.
— Вы… вы не шутите?
— Я никогда не шучу такими вещами, — ответил я.
Я отвёл его во дворец. Слуги, увидев меня с оборванным мальчишкой, замерли в ужасе.
— Это мой гость, — объявил я властным тоном. — Подготовить для него комнату. Вымыть. Накормить. И приготовить к дороге. Через пару дней он отправится со мной в Академию.
Слуги, кланяясь, бросились выполнять приказ. Мишка смотрел на позолоченные потолки, на слуг, на меня, и не мог поверить в реальность происходящего.
А я ушёл к себе в комнату. Я чувствовал себя уставшим, но… правильным. Впервые за долгое время я сделал что-то не для себя. Не ради выживания или мести. А просто потому, что так было нужно. Я лёг на кровать и почти сразу уснул.
…Я проснулся посреди ночи от странного звука.
Тук… тук-тук… тук…
Звук был резким, настойчивым. Будто кто-то барабанит по окну. Я сел на кровати, пытаясь понять, что происходит. За окном высился шпиль соседнего дворца, освещённый двумя лунами.
Я встал и подошёл к окну.
На подоконнике, с другой стороны стекла, сидел он. Огромный чёрный ворон. Он не каркал. Он просто методично стучал клювом по оконной раме. Но самым жутким были его глаза. Они не были птичьими. Они горели зловещим, неестественным красноватым светом, как два тлеющих угля.
Я подошёл ещё ближе, вглядываясь в эти глаза, пытаясь понять, что это такое. И вдруг ворон расправил крылья и взмыл в ночное небо.
Я выдохнул с облегчением. Странная птица…
А затем я повернулся.
И ворон уже был в комнате. Он сидел на спинке моего кресла и смотрел на меня своими красными глазами.
Я не успел ничего сделать. Он снова взмахнул крыльями, но вместо того чтобы взлететь, он… распался. Превратился в облако густого, чёрного, как дёготь, дыма. Этот дым метнулся ко мне и окутал меня, проникая в лёгкие, в глаза, в уши.
И мир вокруг погас. Я не мог пошевелиться. Не мог закричать. Я чувствовал, как эта тень, эта злобная, чужеродная воля проникает в меня, пытается добраться до моего сознания, до моей души.
Я попытался воззвать к магии. «Кокон»! «Лезвие»! Ничего. Магия просто не работала. Эта тень блокировала мой доступ к эфиру.
Я «посмотрел» на неё своим внутренним зрением. У неё не было эфирного тела. Это была не тварь из Нижних Миров. Это было нечто другое. Чистая, концентрированная воля. Пустота.
Я попытался «сдвинуться». Совершить прыжок. Но почувствовал, как моё собственное тело начинает рассыпаться, как песок. Эта тень разрушала саму связь между моими клетками.
Я умирал. По-настоящему.
И в этот момент, на грани небытия, в панике, я ухватился за единственное, что у меня оставалось. За то, что было ярче и сильнее всего. За моё собственное эфирное тело. За тот самый «чистый» эфир, который удивил князя Шуйского.
Я силой воли, последним отчаянным усилием, схватил его. Я представил, как оно сжимается, уплотняется, становится единым целым. А затем я использовал «Пространственный якорь»