Я постарался, чтобы моё лицо выражало не панику, а озадаченность.
— Ректор, не пугайте меня так. Скажите конкретно, в чём суть?
Ректор Разумовский медленно обошёл вокруг меня, не сводя с меня своего изучающего взгляда, словно я был редким и непонятным экспонатом.
— Суть, княжич… — он остановился передо мной. — Суть в том, что я вижу два поля, наложенных одно на другое.
Он поднял палец.
— Первое — эфирное поле Алексея Воронцова. То, которое я знаю. Слабое, нестабильное, с врождённым даром к магии Пространства. Оно сейчас… спит. Оно подавлено.
Он поднял второй палец.
— А поверх него, как доспех, как вторая кожа, сидит другое поле. Ваше. Оно… другое. У него нет родовой предрасположенности. Оно как чистый лист. Но оно невероятно… восприимчивое. Оно не создаёт магию. Оно понимает её. Оно впитывает её, как губка. Оно видит структуру плетений, чувствует потоки стихий, находит резонанс там, где его быть не должно. Именно поэтому вы смогли смешать Землю и Огонь. Вы не заставили их. Вы просто поняли, как они могут существовать вместе.
Он посмотрел на меня в упор.
— Я не знаю, что это за «Ритуал Эха», который вы, как я теперь понимаю, нашли в Запретной секции. Но он не сработал так, как вы планировали. Он не дал вам силу. Он… он вложил в ваше тело другую душу.
Он замолчал, произнеся вслух самую страшную правду. Он всё понял.
Ритуал Эха, он знал! Вот же чёрт подери!
Паника на мгновение сковала меня, но я тут же задавил её. Нужно было играть. Играть самую важную роль в своей жизни.
— Но… разве в ритуале не говорилось о том, что нужна другая душа… для… для пробуждения силы? — я посмотрел на него с видом увлечённого, но немного наивного исследователя. — Вот… получается, что всё как раз и получилось так, как я планировал. Вот тут какая-то душа, в эфирном поле…
Я кашлянул, пытаясь скрыть нервную дрожь в голосе.
— … но самое главное, что я, Алексей Воронцов, ей управляю! Верно?
Я подмигнул ему, как будто мы с ним были двумя заговорщиками, обсуждающими успешный эксперимент. А сам похолодел от собственной наглости.
Ректор Разумовский смотрел на меня. И я впервые увидел, как его непроницаемая маска дала трещину. Он был не просто удивлён. Он был ошеломлён. Мой ответ был настолько абсурдным, настолько наглым и нелогичным, что он просто не укладывался у него в голове.
Он ожидал мольбы, отрицания, страха. А получил… хвастовство.
— Управляете? — переспросил он медленно, словно не веря своим ушам. — Вы хотите сказать, что вы… намеренно подселили в своё тело чужую душу, чтобы использовать её как… магический процессор? Как живой артефакт для понимания магии?
Он смотрел на меня, и в его глазах боролись ужас от самой идеи и восхищение её безумным изяществом.
— Княжич… — прошептал он. — Вы либо гений, превзошедший всех тёмных магов в истории… либо вы самый безумный лжец, которого я когда-либо встречал.
Он обошёл меня ещё раз.
— И знаете, что самое страшное? Я почти готов поверить в первый вариант.
Он остановился передо мной.
— Хорошо, «Алексей Воронцов». Допустим, вы всем управляете. Докажите.
Я молчал. Как доказать то, чего нет? Любая попытка сотворить что-то «необычное» будет лишь подтверждением его теории, но не моего контроля.
И тут в памяти всплыл образ Веры. Её насмешливый взгляд. И боль. Не моя. Боль Алексея.
Идея!
— Хорошо… — я поднял на ректора глаза, и мой взгляд был полон неподдельной, глубокой печали. — Я докажу… но эта идея мне не нравится. И я объясню, почему. Потому что вы вынуждаете меня бередить кровоточащую рану в моей душе.
Мой голос задрожал. Я не играл. Я позволил чувствам Алексея, его унижению и его тоске, захлестнуть себя.
— Я… я всё ещё люблю Веру Оболенскую… — прошептал я. — Безумно. Без памяти… Но… она причинила мне такую боль, что я лучше сотру её из своей памяти навсегда…
Я опустил голову, и мои плечи ссутулились.
— … к тому же я теперь помолвлен. С Голицыной… Представляете, каково мне сейчас? А тут ещё и этот дар! Будь он неладен!
Я поник, превратившись из дерзкого бунтаря обратно в того несчастного, сломленного аристократа, каким был Алексей. Я показал ему не свою силу. Я показал ему свою «слабость». Слабость, которая была лучшим доказательством того, что я — это я. Алексей Воронцов.
Ректор Разумовский смотрел на меня, и его лицо было непроницаемым. Но я «видел» его реакцию. Его эфирное поле, до этого напряжённое и анализирующее, на мгновение смягчилось. Он почувствовал мою (Алексея) боль. Она была подлинной.
Он поверил.
Не в то, что я управляю чужой душой. А в то, что передо ним стоит сломленный, раздираемый противоречиями, но всё ещё Алексей Воронцов, который пытается скрыть свою боль за бравадой и дерзостью. Мой спектакль сработал. Я не доказал ему свою ложь. Я убедил его в другой лжи, более удобной для него.
— Достаточно, — сказал он наконец, и его голос был на удивление мягким. — Я понял, княжич. Прошу прощения. Я был… излишне резок.
Он отошёл к своему столу.
— То, что с вами происходит… это действительно уникальный случай. И он требует не давления, а изучения. — Он посмотрел на меня. — Я не буду больше пытаться «диагностировать» вас. Вместо этого… мы будем учиться. Я научу вас контролировать то, чем вы стали. А вы… вы позволите мне наблюдать.
Он предложил перемирие. И новый контракт.
Я медленно поднял голову. Моё лицо всё ещё выражало печаль и смирение.
— Магистр… это честь — учиться у вас. Мне ещё многому нужно научиться.
Я изобразил покорность, признавая его авторитет и власть. Я показал ему, что «усвоил урок» и готов сотрудничать.
Ректор Разумовский удовлетворённо кивнул. Он получил то, что хотел — моё подчинение. Или, по крайней мере, его видимость.
— Хорошо, — сказал он своим обычным деловым тоном. — Тогда на сегодня достаточно эмоций. Перейдём к практике.
Он подошёл к одной из стен своего кабинета, которая казалась абсолютно гладкой. Приложил к ней ладонь, что-то прошептал, и стена… растворилась, открывая за собой другой зал.
Это был не полигон. Это был его личный тренировочный зал. Помещение без окон, со стенами из тёмного металла, на которых светились сложные рунические узоры. В центре зала в воздухе парило несколько сфер разного размера.
— Идите сюда, — приказал он.
Я вошёл в зал. Стена за мной снова закрылась.
— Ваш дар, как я понял, заключается в интуитивном понимании структуры магии, — начал он, расхаживая по залу. — Вы не плетёте заклинания. Вы их… собираете, как конструктор. Это даёт вам невероятную гибкость, но лишает вас фундамента. Вы не знаете основ.
Он остановился.
— Сегодня мы займёмся самым базовым, но и самым важным. Управлением чистым эфиром. Без примесей стихий. Без сложных форм. Просто… контроль над энергией.
Он указал на самую маленькую сферу, размером с яблоко, парившую в воздухе.
— Ваша задача проста, Алексей. Возьмите эту сферу.
— Руками? — снова усмехнулся я.
— Нет, — его губы тронула тень улыбки. — Эфиром. Создайте вокруг неё поле и переместите её ко мне. Именно переместите. Плавно. Контролируемо.
Это казалось простой задачей.
— Что ж… звучит несложно.
Я посмотрел на сферу. Сосредоточился. И в этот момент, пытаясь «дотянуться» до неё своим эфиром, я увидел то, чего не видел раньше.
Пространство было не пустым. Оно было пронизано… чем-то. Сетью. Миллиардами тончайших, почти невидимых, пульсирующих нитей, похожих на провода или нейронную сеть. Она была повсюду, просто раньше я не обращал на неё внимания, не мог её различить.
А что, если… — мелькнула мысль. — … если я пущу эфир не просто от себя, а по этим «проводам»? Прямо до этой сферы?
Так я и сделал.
Я «выдохнул» из себя порцию чистой энергии, но не просто в пространство, а направил её в ближайшую «нить». И она потекла. Я чувствовал, как мой эфир бежит по этой невидимой сети, разветвляясь, находя кратчайший путь.
Он достиг сферы и, словно по команде, со всех сторон одновременно окутал её, облепил, создав тонкую, плотную, послушную моей воле скорлупу.
Теперь я чувствовал, что могу управлять этой скорлупой своим сознанием.
И я повёл её к ректору. Плавно, без рывков, она полетела по воздуху и остановилась прямо перед ним.
Ректор Разумовский не смотрел на сферу. Он смотрел на меня. Его глаза были широко раскрыты. Его лицо выражало абсолютное, тотальное потрясение. Такого шока я не видел на нём даже тогда, когда он диагностировал моё поле.
— Что… — прошептал он, и его голос дрогнул. — Что… ты… сейчас… сделал?
Он смотрел на меня не как на студента. Не как на феномен. А как на… нечто немыслимое.
— Ты… ты что, видишь… Сеть? — его голос был полон благоговейного ужаса.
Я искренне не понимал его удивления. Мой поступок казался мне абсолютно логичным.
— Ректор, я думал… все её видят. Разве нет?
Я развёл руками, пытаясь объяснить.
— Просто… я раньше не обращал на неё внимания. Она просто была. А тут я подумал, что могу её как-то использовать. Запускать эфир просто силой — это невыгодно, большие потери. Мне нужно было что-то устойчивое. Идея пришла сама собой…
Ректор Разумовский смотрел на меня, и я видел, как в его голове рушится всё его представление о магии.
— «Все её видят»… — прошептал он, качая головой. — Нет, Алексей… никто… никто её не видит.
Он подошёл ко мне. Его волнение было почти осязаемым.
— Мы, маги, знаем, что она есть. Сеть Акаши. Основа мироздания. Эфирная решётка, которая связывает всё со всем. Мы можем подключаться к ней через сложнейшие ритуалы, медитации, которые занимают десятилетия. Мы можем чувствовать её отголоски. Но видеть её… напрямую… и тем более использовать её как… провод… — он замолчал, не в силах подобрать слов.
Он посмотрел на меня, и в его глазах был не страх. В них был… священный трепет.