. II корпус подошел бы к полю боя значительно позднее, если бы не усилия его командира, генерала фон Франзецки, который хотел любой ценой поучаствовать в сражении.
Вечерняя атака II корпуса могла бы войти в военную историю как эталон бессмысленности. Мало того, что его частям так и не удалось продвинуться дальше Сен-Юбера; они еще и оказались вовлечены в перестрелку с находившимися здесь перемешавшимися подразделениями 1-й армии. Перед французами вновь открылась блестящая возможность нанести врагу чувствительный удар. Однако они опять проявили осторожность; подход II корпуса, заметный издали, был принят за появление мифической «резервной армии прусского короля». В конце концов, перед ними была поставлена оборонительная задача, и ни один французский командир не рискнул проявить инициативу. «Такая армия не заслуживала победы», — жестко, но справедливо отмечал Майкл Говард[351].
«Дружественный огонь» удалось быстро остановить, однако с наступлением ночи перед позициями левого фланга французов скопилась неуправляемая масса прусской пехоты, неспособная к каким-либо действиям. Только под покровом темноты части трех корпусов удалось отвести к Гравелоту и перегруппировать.
Король вместе со своей свитой находился в районе Резонвилля, когда на поле боя опустилась ночь. После увиденной паники настроение у монарха и его спутников было мрачным, тем более что никакой информацией они не владели; Мольтке находился ближе к полю боя, в Гравелоте. Когда на окраине Резонвилля появился Бронзарт, кто-то из окружения короля воскликнул: «Благодарение Господу! Там — офицер Генерального штаба!»[352]
Через некоторое время в Резонвилль прибыл и Мольтке со своими подчиненными. Как вспоминал впоследствии Верди, как раз в этот момент один офицер высокого ранга (вероятно, это был Роон) доказывал королю, что на следующий день следует занять оборону и ожидать французской атаки. «Тогда я не знаю, почему мы вообще атаковали сегодня!» — не выдержал Верди. В назревавший конфликт мгновенно вмешался Мольтке, заявив королю: «Ваше величество должны просто отдать приказ о возобновлении атаки в том случае, если завтра утром противник окажется за пределами Меца»[353].
Еще не зная о развитии ситуации на северном фланге, шеф Большого генерального штаба, тем не менее, настаивал на необходимости продолжить сражение на следующий день. Однако это уже не понадобилось; утром 19 августа французская армия отступила под защиту укреплений Меца. Сражение было проиграно, и о возобновлении активных действий в ближайшие несколько дней не приходилось и думать. Поле боя осталось за немцами.
Эта победа была куплена дорогой ценой: германские потери составили более 20 тысяч человек против 13 тысяч у французов. «Я больше не спрашиваю о судьбе своих знакомых, — писал домой Верди дю Вернуа, — потому что постоянно слышу в ответ, что они убиты или ранены»[354]. Практически теми же словами прусский король писал в Берлин своей супруге: «Я боюсь спрашивать о потерях и называть имена, поскольку среди них слишком много знакомых, тела которых часто еще не найдены»[355].
Особенно велики были потери младшего и среднего командного состава — двигаясь в первых рядах, офицеры часто погибали или получали тяжелые ранения. Нередко целые батальоны оказывались без единого офицера, после чего, как правило, уже не могли действовать эффективно. Учитывая, что в Пруссии большое значение придавали однородному социальному составу офицерского корпуса, его пополнение превратилось для военного министерства в хроническую головную боль до самого окончания войны. «Я отношусь с полным признанием к храбрым атакам пехоты, для которой до сих пор ни одна задача не казалась слишком трудной, — писал Мольтке от имени Вильгельма в приказе от 19 августа. — Но я ожидаю от разума офицеров, что им удастся в будущем достигать таких же успехов с меньшими жертвами посредством искусного использования местности, основательной подготовки наступления и применения соответствующих строев»[356]. Даже с учетом общего численного превосходства германских армий молодецкие атаки на сильную оборону противника стали обходиться слишком дорого. «Наша прекрасная, храбрая армия! Еще несколько таких побед, и ее не будет», — писал домой один из участников сражения[357].
Битва при Гравелот — Сен-Прива стала одним из самых масштабных сражений XIX в. «Я сражался при Кениггреце, — вспоминал один из ее участников, — но по сравнению с битвой при Гравелоте это была небольшая стычка»[358].
Знаменита эта битва не в последнюю очередь острыми дискуссиями среди военных и историков, пытавшихся осмыслить полученный опыт. В последующие десятилетия в спорах вокруг этого сражения пролилось, пожалуй, больше чернил, чем было пролито крови на поле брани. Каноническая версия утверждала, что битва была проведена немцами образцово — части центра и правого фланга сковывали французов, давая левому флангу возможность обойти противника и нанести ему смертельный удар. Авторы, смотревшие на вещи более реалистично, указывали на провал тактической разведки, серьезную несогласованность в действиях корпусов и ошибки Штайнмеца, из-за которого 1-я армия фактически проиграла свою часть боя. Критики Мольтке утверждали, что именно он стал причиной многих проблем, полностью утратив управление сражением, и только ошибки Базена спасли германскую армию от разгрома. Героем дня в этом случае называли командующего 2-й армией, действия которого и обеспечили финальную победу. «Весь успех операции в Меце следует связать с именем Фридриха Карла», — писал популярный в свое время публицист Карл Блейбтрой в предисловии к своей истории Франко-германской войны[359].
Безусловно, с германской стороны на самых разных уровнях были допущены весьма серьезные ошибки. Однако это не является чем-то из ряда вон выдающимся. Как правило, в битве побеждает не тот, кто не делает ошибок, а тот, кто делает их в меньшем количестве, чем противник. С позиций послезнания, располагая полной информацией о силах, действиях и планах обеих сторон, легко указывать военачальникам на их промахи и обсуждать упущенные возможности. При этом так просто забыть о том, что на поле боя все выглядит иначе, позиции и планы противника окутывает «туман войны», кусочки информации (верной и не очень) складываются в противоречивую мозаику, десятки неожиданностей подстерегают на каждом шагу. Свою победу немцы одержали благодаря общему замыслу Мольтке, включавшему в себя охват правого фланга французов, и своему численному превосходству, позволившему этот замысел реализовать и заставлявшему Базена проявлять излишнюю осторожность. «Я вновь научился тому, что на поле боя невозможно быть слишком сильным», — сказал шеф Большого генерального штаба своим подчиненным после битвы[360].
Фридрих Карл, конечно, сыграл в этом сражении важную роль — но он был далеко не единственным героем дня. Более того, на протяжении 16–18 августа «красный принц» сделал немало для того, чтобы немцы потерпели поражение. Именно он направил корпуса своей армии к Маасу, не позаботившись о том, чтобы перекрыть дорогу Мец-Верден достаточными силами, и создав угрозу разгрома III и Х корпусов; именно он 17 августа не пошевелил пальцем для того, чтобы провести разведку в достаточном объеме и определить позиции противника; благодаря его распоряжению о «рокировке» XII и Гвардейский корпуса потеряли 18 августа несколько часов, меняясь местами в боевом порядке армии и рискуя благодаря этому вовсе не вступить в бой до заката; наконец, он несет немалую ответственность за нескординированные действия своей армии при Сен-Прива, стоившие гвардейцам большой крови.
Битву при Гравелоте — Сен-Прива можно назвать кладбищем упущенных возможностей. Если бы Базен вовремя усилил свой правый фланг и нанес мощный контрудар в подходящий момент на левом фланге, 1-я армия потерпела бы поражение, а 2-я не добилась бы успеха. Разумеется, шансов наголову разгромить немцев у Рейнской армии не было. На следующий день в бой могли бы пойти III и Х корпуса, в пределах досягаемости были IV корпус и правофланговые части 3-й армии. Однако тот же результат (оттеснение Базена в Мец) стоил бы немцам куда большей крови и усилий, а Мак-Магон получил бы более длительную передышку.
Более грандиозное зрелище представляют собой упущенные возможности с немецкой стороны. Достаточно допустить, что верховное командование утром 18 августа располагало бы информацией о реальной протяженности французского фронта. В этом случае 2-я армия в первой половине дня не плутала бы в «тумане войны», а форсированным маршем двигалась навстречу правому флангу неприятеля. Даже если бы скоординированного вступления корпусов в бой добиться все равно не удалось, даже если бы Штайнмец совершил все свои ошибки, потери немцев (особенно гвардии) все равно были бы существенно меньше, а Сен-Прива был бы взят как минимум на пару часов раньше, чем в действительности. Бой бы не прекратился в связи с наступлением темноты, и саксонцы и гвардейцы продолжали бы сворачивать фронт французов и выходить им в тыл. Насколько серьезным бы в этом случае оказалось поражение Рейнской армии, трудно даже себе представить.
Как уже говорилось выше, результат был в значительной степени парадоксальным: обе стороны добились своих целей. Немцы одержали трудную победу и не позволили Рейнской армии отойти вглубь страны; французы избежали разгрома и в полном порядке отступили под защиту крепостных стен. Здесь они будут оставаться больше двух месяцев, сковывая половину немецкой полевой армии. В конечном счете это была не самая плохая услуга, какую Базен мог оказать Франции. Маршал с самого начала сражения 18 августа предполагал отход своей армии к Мецу; Шлиффену это дало впоследствии повод утверждать, что немцы лишь вынудили противника начать уже запланированный отход на несколько часов раньше