и и бородой, и сложил руки для короткой молитвы. <…> После этого он сказал: «Как будет угодно Господу. Доложите Его Высочеству командиру корпуса, что завтра в восемь часов утра раздастся первый пушечный выстрел, а в девять я буду в Ле Бурже»»[579].
Утром 30 октября после длительной артподготовки прусские гвардейцы пошли в атаку. Часть сил атаковала в обход деревни, чтобы окружить ее защитников, остальные нанесли фронтальный удар. Наступление большинства гвардейских подразделений было отлично организовано: солдаты наступали небольшими группами, используя все возможные укрытия и оказывая взаимную поддержку. В результате зону губительного огня винтовок Шаспо им удалось преодолеть без особых проблем[580]. Исключение составляли лишь батальоны, атаковавшие Ле Бурже с севера; ими командовали офицеры, только недавно вернувшиеся в строй после полученных при Сен-Прива ранений и не знавшие об изменении пехотной тактики. Атака ротными колоннами на этом участке вызвала вопль ужаса у офицеров штаба корпуса, наблюдавших за боем; именно здесь были понесены наибольшие потери[581]. В конечном счете гвардейцам удалось ворваться в Ле Бурже. Развернулись ожесточенные уличные бои, продолжавшиеся до полудня. В итоге немцы заняли деревню; спешившие на помощь французам подкрепления отошли под плотным огнем полевой артиллерии.
Французы потеряли 1200 человек только пленными. Потери гвардейцев выглядели значительно скромнее — около 500 человек, — однако это было больше, чем потерял весь Гвардейский корпус при Седане[582]. Тем не менее, по крайней мере с одной точки зрения эти потери были не напрасны. В Париже, где еще недавно царило шумное ликование, новость о поражении произвела эффект разорвавшейся бомбы. Беллемар публично обвинял в произошедшем Трошю, который отказал в необходимых подкреплениях. Благодаря поступившим одновременно новостям о капитуляции Меца ситуация в городе достигла точки кипения.
Восстание в Париже началось на следующий день. Части Национальной гвардии во главе с несколькими представителями парижских левых ворвались в зал заседаний правительства и объявили его низложенным. Однако на этом их энергия иссякла. Дюкро предпринял попытку подавить мятеж силой, но благодаря Ферри удалось обойтись без кровопролития. Мятежники, не поддержанные народной массой, добровольно сдали захваченные позиции. Революция в этот раз не состоялась.
Тем временем к востоку от Парижа происходили события, оказавшие критическое влияние на ход военных действий. В течение сентября немцы были заняты тем, что одну за другой брали французские крепости в своем тылу. 23 сентября пал Туль, вследствие чего открылась критически важная железнодорожная линия, шедшая в направлении французской столицы. Более крепким орешком оказался Страсбург. Гарнизон крепости составляли около 17 тысяч солдат, ядро которых образовывали части регулярной армии[583]. В состав осаждавшей Страсбург группировки генерала Вердера входила баденская дивизия, а также формирования прусского ландвера.
В конце августа, после того как гарнизон крепости отказался сдаться, немцы начали артиллерийский обстрел. Причина была проста: война, казалось, близится к скорому завершению, и обладание Страсбургом могло стать сильным козырем на мирных переговорах[584]. Обстрел имел опустошающие последствия: сгорели целые городские кварталы и ряд памятников архитектуры, включая знаменитую на всю Европу библиотеку, в которой хранились тысячи уникальных книг. Впоследствии этот эпизод широко использовался во французской пропаганде как пример «германского варварства». Немцы, в свою очередь, оправдывали свои действия тем, что французы обстреляли баденский городок Кель, находившийся на другом берегу Рейна.
Спустя несколько дней Вердер прекратил обстрел. Причиной этого решения был не внезапный приступ гуманности, а банальная нехватка боеприпасов. «Результат обстрела совершенно негативный, — ядовито записал Бронзарт в своем дневнике. — Растрата очень дорогих боеприпасов, <…> разрушение города, который мы хотим оставить себе и потому будем вынуждены восстанавливать, ненависть в сердцах жителей, которые безвинно и бессмысленно потеряли родных. Станет ли это уроком?»[585]
После этого начался штурм крепости по всем правилам осадного искусства Нового времени. 29 августа была заложена первая параллель, 17 сентября артиллерия проделала брешь в крепостной стене. 28 сентября город капитулировал. Часть сил после этого была переброшена к Парижу, а оставшиеся, объединенные в XIV армейский корпус, начали наступление в направлении верхнего течения Сены[586]. Их задачей было прикрытие с юга немецких коммуникаций.
Взятие Страсбурга стало значимой победой, однако главной проблемой для немцев оставался Мец. Здесь находилось в общей сложности пять армейских корпусов — более 150 тысяч солдат и офицеров профессиональной армии. После революции в Париже осажденные в Меце войска оказались в странном положении; они не поддерживали никаких контактов с новой властью, а Базен по-прежнему считал себя солдатом императора. Фактически Мец являлся осколком Второй империи, а окруженную армию рассчитывали использовать в своих интересах самые разные силы.
Что было делать в этой ситуации Базену? Перед маршалом, и без того не отличавшимся решительностью, встал непростой выбор. Он мог попробовать прорваться из города в южном направлении и выйти в подконтрольную Правительству национальной обороны часть Франции. Здесь его корпуса могли бы образовать боеспособное ядро новой армии. Сам по себе прорыв немецкой обороны был вполне реален; проблема, однако, заключалась в том, что последовало бы за ним. Маршевая дисциплина французов была хуже, чем у немцев; не существовало никаких сомнений в том, что Фридрих Карл смог бы в течение нескольких дней догнать Рейнскую армию и вынудить ее принять бой. На юг прорвались бы в лучшем случае остатки некогда мощной группировки. И, хуже того, германское командование смогло бы свободно распоряжаться войсками, до этого блокировавшими Мец. Некоторые германские военные — например, командир III корпуса Альвенслебен — предлагали специально выпустить Базена из Меца, чтобы разгромить его в открытом поле[587].
Пока Рейнская армия находилась в крепости, силы под командованием Фридриха Карла оставались прикованными к ней. Чем дольше продолжалась осада, тем сильнее ощущалась нехватка этих сил под Парижем. Тянуть время было не самой плохой стратегией для Базена в создавшейся ситуации. Как справедливо отмечает современный немецкий исследователь, «каждый день, в течение которого Рейнская армия продолжала держаться в Меце <…> был днем, выигранным для Парижа»[588]. Проблема заключалась в том, что эта игра не могла продолжаться бесконечно.
Маршал Базен до сих пор является одной из самых спорных фигур Франко-германской войны. После войны он предстал перед общественностью как один из главных виновников поражения. Дискуссии о том, мог ли маршал спасти свою страну, продолжались еще многие десятилетия. И сегодня некоторые историки продолжают говорить о том, что именно он являлся главным виновником поражения Франции в войне.
Разумеется, возлагать ответственность за все случившееся на одного человека было бы неправильно. Базен явно не соответствовал высокому посту, на который был назначен — и в этом его личная трагедия. В течение сентября он выжидал, не зная, как дальше будет развиваться ситуация. В свою очередь, немцы активно работали над строительством укреплений; уже 4 сентября генерал Войтс-Рец оптимистично писал жене: «Думаю, о прорыве главной французской армии не может быть и речи»[589]. Укрепления строили и французы — возможно, в большей степени для того, чтобы занять солдат делом и отвлечь их от мрачных мыслей.
Примерно той же цели — а также сбору запасов продовольствия, имевшихся в расположенных неподалеку селениях, — были подчинены вылазки, начавшиеся в двадцатых числах сентября. Они проходили примерно по одному сценарию: под прикрытием огня фортов пехота выдвигалась вперед и атаковала немецкие передовые позиции. За ней следовали повозки, предназначенные для продуктов. Вылазки в восточ- ном направлении состоялись 22 и 23 сентября. 27 сентября вылазка была направлена на юго-восток. Потери с каждым разом оказывались все серьезнее, а «добыча» — все меньше. В первых числах октября было предпринято несколько ночных вылазок для захвата германских форпостов.
В начале октября командованию Рейнской армии стало очевидно, что война и не думает завершаться, запасы продовольствия тают на глазах, а настроение войск неуклонно падает. Городские власти также стали проявлять недовольство; уже 24 сентября маршал принял их делегацию, настаивавшую на том, чтобы солдаты предприняли хоть что-нибудь.
Ни для немцев, ни для французов осада Меца не являлась легким делом. «Окопная война» показала себя с самой неприглядной стороны. Сентябрь принес с собой затяжные дожди. Вода заполняла траншеи и делала невыносимой жизнь немецких солдат, для размещения которых катастрофически не хватало укрытий. «Все солдаты сидят в болоте, на большинстве нет сухой нитки», — грустно констатировал Войтс-Рец[590]. Может показаться парадоксальным, но при этом немцы испытывали серьезный недостаток питьевой воды. «Ты не представляешь себе, какая здесь погода, — писал Кречман жене 9 сентября. — Канавки для стока воды превратились в бурлящие потоки; лошади с трудом вытаскивают ноги из глубокой глины. При этом холод такой, что хочется затопить печь»