[624]. Превращение «мобилей» в настоящих солдат требовало времени, которого катастрофически не хватало.
Тем не менее, к середине октября численность мобильной гвардии была доведена до 318 батальонов, которым были приданы 128 батарей артиллерии. На 13 сентября 198 батальонов были организованы в 66 полков под командованием подполковников. В течение последующего месяца создано еще 6 новых полков (итого 216 батальонов). Из этих 72 полков десять вошли в состав регулярной армии[625].
Собранные в городах батальоны национальной (оседлой) гвардии в лучшем случае были способны отпугивать немецкие конные патрули и небольшие отряды. Некоторые из них действовали довольно энергично. В частности, национальные гвардейцы Эр-и-Луары на территории «родного» департамента в течение всего сентября вступали в многочисленные мелкие стычки с фуражирами и разведывательными отрядами неприятеля и в процессе своих перемещений встречали самый теплый прием у населения. Однако с прибытием более или менее крупных подразделений прусской армии вооруженное сопротивление было прекращено. Появление неприятеля в Шартре обошлось без инцидентов и каких-либо ответных репрессий[626]. Тем не менее, даже подобные скромные результаты признавались удовлетворительными. Они, по крайней мере, должны были исключить повторение случая с Нанси, который был занят без боя и обложен контрибуцией отрядом прусских улан из 150 человек[627].
Унаследованные от Второй империи военные округа были сохранены и объединены в четыре больших региональных командования с центрами в Лилле (генерал Бурбаки), Ле-Мане (генерал Орель де Паладин), Бурже (генерал Поле) и Безансоне (генерал Камбриэль). Именно в этих центрах были сосредоточены усилия по формированию новых регулярных армий[628]. Бурбаки при этом отказался от верховного командования силами провинции. Его назначение в северные департаменты было продиктовано его же идеей развить наступление на Седан, где «находится огромное количество принадлежащей нам артиллерии»[629]. Делегация также предприняла в середине октября попытки сообщить Базену в Мец информацию о том, что в крепости Лонгви остались нетронутыми порядка 800 тыс. рационов, чтобы побудить его прорваться в этом направлении. Однако Базен, как известно, предпочел капитулировать, а Бурбаки был встречен в Лилле враждебно.
После рассмотрения «плана Трошю» Гамбетта сообщил Фавру 19 октября, что в Лионе, Безансоне, Бельфоре и на Западе Франции собрано более 200 тыс. человек. Но он откровенно признавался, что имеющиеся там «войска недостаточно стойки и не имеют хороших командиров», чтобы начать наступление[630]. Несмотря на громкие публичные заявления, Гамбетта с самого начала осознавал, что формируемые им силы могут сыграть в лучшем случае вспомогательную роль. Последние боеспособные войска, оставшиеся от армии Империи, были заперты в Париже. Воссоединение с ними, таким образом, было жизненно необходимым, дабы они могли составить ядро новой национальной армии. Гамбетта заявлял Фавру, что, «несмотря на воодушевление городов, сельские районы остаются неизменно очень пассивными». Но он верил, что ситуация изменится, когда «мы соберем армию». «Нужно со всей осмотрительностью и упорством вести с Пруссией войну на изматывание, и мы заставим ее признать, что, продолжая войну, она не увеличивает шансы на успех, а наоборот, рискует лишиться плодов своих побед», — писал Гамбетта[631].
Правительство продолжило объявленный с началом войны призыв рекрутов 1870 г. Однако его реализация с середины сентября отмечена рядом сложностей. Занятые противником департаменты поначалу остались не охвачены призывом. К середине октября было призвано лишь 120 тыс. человек, что было существенно меньше ожидаемого. 29 сентября призыв был распространен на всех несемейных от 21 до 40 лет, записанных в национальную гвардию. Наконец, 2 ноября запись в национальную гвардию была распространена и на женатых мужчин. Последние составили своего рода территориальные войска в тылу действующей армии, организованные властями департаментов в «легионы». На завершающем этапе войны некоторые из них даже приняли ограниченное участие в боевых действиях. Контингент «мобилизованной» гвардии насчитывал теоретически 578 тыс. человек, из которых в конечном счете 490 тыс. поступило под начало военных властей и еще 88 тыс. осталось в департаментах[632]. Однако учитывая, что возможности правительства по их военной подготовке, вооружению и обмундированию были крайне ограничены, реально можно было рассчитывать лишь на 260 тыс. из них[633].
Привлеченные ресурсы позволили на регулярной основе формировать все новые армейские корпуса. К концу октября самый боеспособный 15-й корпус насчитывал 60 тыс. человек и 128 орудий, 16-й — 35 тыс. человек и 120 орудий. В течение ноября были организованы 17-й, 18-й и 20-й корпуса и начато формирование 21-го и 22-го (последний — в северных департаментах Франции). Эти два корпуса наряду с 23-м были готовы к боевым действиям в течение декабря 1870 г. В январе к ним добавились 24-й и 25-й, а также начали свое формирование 19-й и 26-й. Каждый корпус состоял из трех пехотных дивизий и, в ряде случаев, одной кавалерийской дивизии. Все корпуса обеспечивались собственным артиллерийским резервом[634]. Стремительный рост числа формирований стал неразрешимой головной болью для воссозданной интендантской службы. Несмотря на все масштабные усилия, жалобы на недостаток и качество обмундирования и снаряжения неисчислимы. Мобилизация гражданских медиков и аптекарей обеспечила войска минимальным уровнем необходимой медицинской помощи. Организованные в тылу госпитали могли вместить до 100 тыс. пациентов[635].
Еще сложней было восполнить дефицит способных и опытных офицеров. Две меры Гамбетты особенно радикально ломали прежний порядок: декрет от 13 октября, отменявший прежний порядок чинопроизводства, и практика вмешательства гражданских лиц в механизм функционирования армии. Испытывая острую нехватку офицеров, французские власти, по примеру северян в Гражданской войне в США, приступили к широкой практике раздачи офицерских рангов на время войны, которые после ее окончания подлежали пересмотру. Несмотря на целый ряд удачных назначений, сформировать заново полноценный офицерский корпус оказалось невозможно. Даже в январе 1871 г. большинством бригад армии генерала Шанзи командовали полковники и даже майоры. Организация в департаментах лагерей подготовки новобранцев была возложена на гражданские власти; ширилась и практика назначения в армию облеченных личным доверием Гамбетты комиссаров. Так, в Нормандию комиссаром был отправлен инженер Сади Карно — будущий президент французской Третьей республики.
Назначение генералов стало прерогативой заместителя военного министра Фрейсине. Властная натура последнего, не склонного прислушиваться к доводам военных, оставляла свой отпечаток. Неудивительно, что многие французские генералы быстро прониклись враждебностью лично к Фрейсине и республиканским властям, имевшим склонность перекладывать ответственность за военные неудачи на командующих, а самих себя выставлять заложниками инициатив правительства в Париже[636]. Гамбетта и Фрейсине запрашивали мнение генералов при планировании операций, однако, как показывала практика, руководствовались им далеко не всегда. Подлинный генеральный штаб при военном министре создан не был. Фрейсине оправдывал это нехваткой кадров: все наиболее способные военачальники находились в войсках[637].
После войны генералы-монархисты, оказавшиеся на службе у Республики, не скупились на критику: генерал Орель называл Фрейсине «злым гением нашей родины», а генерал Мартен де Паллиер не менее ядовито клеймил новую военную администрацию целиком, «составленную из людей, несомненно, широкой подготовки, поскольку они не имели никакой подготовки специальной»[638]. Даже республиканец генерал Шанзи видел в Фрейсине прежде всего авторитарного человека, желавшего лишь навязать свою волю. Генерал Борель, начальник штаба Луарской армии, одним из немногих воздавал новой военной администрации должное как сделавшей все, «что только было в человеческих силах»[639].
Гамбетта был полон нетерпения и требовал скорейшего перехода к активным действиям. Военные терпеливо объясняли ему, что для превращения толп новобранцев в боеспособную армию нужно время. В начале октября французы предприняли попытку перерезать железную дорогу Страсбург — Париж, однако Вердер без труда отбросил их. 31 октября немцы заняли Дижон, 8 ноября — Безансон. От дальнейших поражений на этом участке французов спасало только отсутствие у немцев достаточных сил.
В течение октября во Франции возникли три ядра будущих армий — на северо-западе, в районе Амьена, в центре страны, к югу от Луары, и на востоке, в районе Лиона и Дижона. Германское командование следило за происходящим с возрастающей тревогой. «Конечно, все эти импровизированные «армии» не имеют внутреннего стержня, — писал Мольтке 20 октября командиру VIII армейского корпуса генералу фон Гебену. — И все же против них приходится направлять соединения, и мы вскоре будем вынуждены привлечь для этого силы с Мозеля