<…> Было бы очень желательно, чтобы неминуемый скорый кризис в Меце произошел до этого»[640].
Внимание обеих сторон было приковано в это время к району Орлеана. 21 октября Гамбетта получил из Парижа информацию о том, что ситуация в столице все сложнее и что в следующем месяце Трошю планирует прорыв германской блокады. Было очевидно, что эта операция может увенчаться успехом только при поддержке извне. Поэтому и командующий вновь созданной Луарской армией генерал Орель на юге и генерал Бурбаки на севере получили категорический приказ наступать. Несколько легче пришлось командующему на востоке страны генералу Камбриэлю. Последний сумел объяснить Гамбетте, что «предпринимать с этими бандами серьезную операцию — значит отправиться навстречу разгрому. Если Вы рассчитываете на Восточную армию, <…> Вы должны дать ей время»[641]. Тем не менее, после захвата немцами Дижона Камбриэль был смещен, а его войска переброшены на Луару в распоряжение Ореля.
Орель, ставший в эти месяцы одним из главных действующих лиц, принадлежит к числу многочисленных трагических фигур этой войны. Это был заслуженный генерал, командовавший дивизией еще в Крымскую войну. Прекрасно понимая, насколько низкой является боеспособность формируемых корпусов, он находился под постоянным неослабевающим давлением со стороны Гамбетты и Фрейсине, требовавших от него решительных действий, обвинявших в измене и грозивших трибуналом. Когда выполнение их приказов приводило к закономерным провалам, вина, опять же, возлагалась на командующего Луарской армией.
КАРТА 12. Общая схема военных действий во Франции осенью 1870 года.
Источник: Иссерсон Г.С. Военное искусство эпохи национальных войн второй половины XIX века. М., 1933. С. 232.
24 октября Фрейсине встретился с Орелем и потребовал от него начать наступление на Орлеан. О Париже речь пока не шла. Начало операции было назначено на 27 октября, однако при ближайшем рассмотрении выяснилось, что Луарская армия пока не готова. Гамбетта согласился на задержку и одновременно назначил командующим 16-м корпусом генерала Шанзи. Это было одно из самых удачных его кадровых решений.
К концу октября в распоряжении Ореля находились два корпуса — 15-й и 16-й — общей численностью около 70 тысяч человек. С немецкой стороны в районе Орлеана присутствовали лишь 20 тысяч баварцев фон дер Танна. 22-я пехотная дивизия вместе с кавалерией была направлена на северо-запад и 20 октября заняла Шартр. Примечательно, что городские власти сдали немцам город без боя в обмен на беспрепятственный отход гарнизона. Наступление на Шартр было, по сути, бесполезным «ударом по воздуху»; однако французам удалось ввести противника в заблуждение, убедив немецкое командование в том, что к юго-западу от Парижа присутствует достаточно крупная группировка. Тем самым они смогли заставить баварского генерала распылить свои и без того небольшие силы.
2 ноября верховное командование вновь приказало фон дер Танну «не пребывать в полной пассивности», а активными действиями разгромить противника[642]. В главной квартире считали, что французы не смогут сосредоточить на Луаре значительную по своим размерам группировку. Мольтке был уверен, что 2-й армии не будет никакой необходимости действовать в качестве целостного объединения; каждый из ее корпусов будет выполнять самостоятельную задачу[643].
Одновременно в Версале вспыхнул конфликт между верховным командованием и 3-й армией. Во многом он объяснялся «двойным подчинением» группировки фон дер Танна, формально входившей в состав 3-й армии, но в реальности находившейся под контролем главной квартиры. Блументаль требовал организовать наступление на юго-запад, в направлении Ле Мана, в то время как Мольтке считал необходимым подождать развития ситуации[644]. В конечном счете 7 ноября увидел свет приказ о передаче командования всеми немецкими силами на Луаре великому герцогу Мекленбургскому. Помимо I баварского корпуса и 22-й дивизии, под его командование передавалась 17-я дивизия. Герцог напрямую подчинялся верховному командованию[645].
В тот же день, 7 ноября, началось наступление Ореля. План французов заключался в том, чтобы окружить и уничтожить баварцев в Орлеане, после чего превратить город в мощный укрепленный лагерь, базу для дальнейших операций в направлении Парижа[646].
Практически сразу же французам удалось разбить небольшой передовой отряд баварцев. На следующий день фон дер Танн, не собираясь пассивно ожидать окружения и разгрома, приказал своим солдатам оставить Орлеан. Этот первый успех ободрил французов. 9 ноября они с воодушевлением атаковали противника, занявшего позиции в районе Кульмьера к северо-западу от Орлеана. Баварцы смогли выдержать вражеский натиск, однако в конечном счете фон дер Танн принял решение отступать на северо-восток, ввиду подавляющего численного превосходства противника. Потери немцев составляли около 1300 человек — лишь немногим меньше французских[647]. I баварский корпус начал отход в район Артене. Сражение при Кульмьере стало первым более-менее крупным поражением немцев в этой войне. Не означало ли это начала перелома? По крайней мере, в Туре на это очень рассчитывали.
Как уже говорилось выше, снабжение являлось постоянной головной болью германских тыловых служб. Быстрое продвижение немецких армий все дальше уводило их от линий снабжения, ситуация на которых была к тому же далеко не блестящей. Реквизиции с самого начала являлись необходимостью. Несколько сгущая краски, исследователь М. ван Кревельд пишет о том, что роль железных дорог в снабжении германской армии была вообще довольно невелика[648]. По данным Н. П. Михневича, за время войны немецкие армии получили из Германии лишь четверть от того объема продовольствия, который был им необходим; все остальное было получено за счет французских ресурсов[649].
«Узким местом» становились, в первую очередь, разгрузка эшелонов на конечных станциях и дальнейшая доставка продовольствия гужевым транспортом. С самого начала на железнодорожных линиях возникли заторы; оставшееся в вагонах или в местах выгрузки продовольствие нередко портилось. По состоянию на 5 сентября на железных дорогах стояло 2300 вагонов с 17 тысячами тонн грузов, предназначенных для одной только 2-й армии[650]. «От вокзала отъезжали колонны груженых повозок, — вспоминал один из участников событий, — другие как раз грузились, в то время как огромная масса продуктов, прибывших по железной дороге, лежала грудами для позднейшей перевозки. Было заметно, что наши быстрые успехи перечеркнули некоторые заранее продуманные меры»[651]. Гужевые повозки оставались дефицитом в течение всей войны.
Ситуация несколько улучшилась только к концу года, особенно после введения в строй железной дороги через Туль и Нанси, которую после ремонтных работ удалось продлить практически до самого Парижа. На пике пропускной способности по этой линии проходило 16 эшелонов в сутки[652]. Постепенно восстанавливалась сеть французских железных дорог — к концу войны общая протяженность действовавших на оккупированной территории линий достигла 5300 км.[653]
«Вести войну во Франции — двигаться, размещать и кормить армию — легко по сравнению с той ситуацией, которая была у нас во время войны с мятежниками, — с некоторой завистью писал Шеридан. — Страна богата, красива и густо населена, продукты есть в изобилии, а все дороги — мощеные шоссе»[654]. Дневная потребность армейского корпуса в продовольствии составляла около 30 тонн хлеба, 7 тонн мяса, 3,5 тонн овощей, 2000 литров крепких спиртных напитков и почти тонну соли. Индивидуальный рацион пехотинца был установлен в августе 1870 г. на уровне фунта мяса, трети фунта риса, полутора фунтов хлеба (или фунта сухарей), полулитра пива (или четверти литра вина, или 40 грамм крепкого алкоголя), 40 грамм кофе, 25 грамм соли[655]. Помимо армейских инстанций, снабжением занимались и частные поставщики — традиционное решение со своими традиционными недостатками.
Ф. Кюлих делит реквизиции на три вида в зависимости от того, кто их взимал. На самом «верху» находились упорядоченные реквизиции, которые высшие командные инстанции требовали с местных французских властей. Второй тип составляли реквизиции, предпринимаемые непосредственно подразделениями под контролем офицеров. Наконец, в самом низу находились «дикие» реквизиции, которые производили отдельные солдаты или группы солдат[656]. Так, одним из любимых развлечений при занятии французского населенного пункта был поиск спрятанных запасов продовольствия. Как это происходило, достаточно откровенно описывалось в немецких мемуарах: «Священник сделал глупость и не отдал нам ничего, заявив, что у него все украли гарибальдийцы. Именно этого мы и ждали. Если Вы ничего не даете, мы поищем, — священник в ответ лишь пожал плечами. Однако солдаты уже давно прояснили ситуацию и начали свои поиски. Сад примыкал к изрезанной трещинами скале, и из одной расщелины предательски торчал пучок соломы. Принесли лестницу, и большой, созданный природой погреб с припасами был обнаружен и опустошен