Если вдруг какой-то шпион решил бы разузнать, что это за дорога и куда она ведет, и проследовал бы по ней до самого поселка, он был бы удивлен тем, что двухколейная дорога, собственно, никем не используется, металл рельсов потемнел, а местами и подернулся налетом ржавчины. Да и в поселке не было абсолютно ничего, для чего могла бы понадобиться такая дорога: ни производства, ни казарм, ничего, даже склады стояли абсолютно пустыми.
Теперь пустыми.
Все, что в них хранилось, уже было использовано, израсходовано и истрачено.
Обер-бергмейстер айн Бюлоф погладил почтового голубя и подкинул его вверх.
Белая птица быстро превратилась в точку, исчезнувшую в направлении столицы. На лапке голубя, как и на лапках двух его предшественников, находился крохотный пенальчик со свернутой в рулон запиской. Бессмысленный набор букв, после расшифровки, передавал короткое послание. Короткое, всего из трех слов, но очень важное, послание, означающее, что баланс сил в Белых землях, да и на всем Западе, поменялся.
«Червь прогрыз гору».
Глава 44
Зеебург
Подвалы Изумрудного замка
2 число месяца Монаха 1855 года
Ваффенкнехт Фриц
Ваффенкнехт Озерного рыцаря, фактически, вся армия этого крохотного государства — по крайней мере, вся ее официальная часть — замер в дверях.
Ствол револьвера в его руке медленно обводил полутемное помещение, замирая у каждой смутной тени. Слева направо… Справа налево…
Длиннобородый ваффенкнехт не видел никого, кто мог бы проникнуть в подземелья замка и спрятаться в помещении тайной монетной мастерской. Если быть честным — он и не знал таких людей и даже не слышал о них. Но если мы о чем-то не слышали, это же не означает, что этого не существует, верно?
Никого не видно. Но чутье, чутье старого солдата говорит о том, что здесь, в помещении, кто-то есть…
— Выходи, — негромко произнес ваффенкнехт.
Таинственный вор отреагировал точно так же, как и убегающий — на окрик «Стой!». То есть — никак.
Неужели вправду никого нет?
Ваффенкнехт повернул вентиль, газовые светильники погасли. Осторожно вышел, запер дверь, прошагал по коридору… Бесшумно остановился, развернулся и замер, наблюдая за дверью.
Выход из монетной мастерской был только один и вор, если он существует в реальности, а не явился плодом воображения, сможет выйти только здесь.
Только здесь.
В непроглядной тьме, заполнившей мастерскую, засветился крохотный огонек. Совсем маленький, не освещавший ничего, кроме самого себя. Огонек медленно пополз вниз по стене. От темного угла под самым потолком, с обратной стороны арочного выступа, до самого пола, рядом с кучей мешков.
Темный силуэт, лишь чуть темнее окружающей тьмы, приблизился к одному из мешков, стоявшему открытым, провел ладонью левой руки по поверхности содержимого. Металл тихо звякнул о металл.
Монеты. Талеры. Серебро. Новенькие талеры Шнееланда. Как жаль, что нельзя взять эти милые мешочки и вытащить их отсюда так же, как проник сюда. Зато… Зато можно дождаться, пока их отсюда вывезут.
И перехватить.
Замечательно.
Шнееланд
Бранд. Королевский дворец. Королевская спальня
2 число месяца Монаха 1855 года
Королева Амалия
Королеву Шнееланда Амалию считали несчастной женщиной. Да, королева, да не самого маленького и не самого бедного королевства, но… Женского счастья не было. Любви — не было. Королевы редко выходят замуж по любви, да и то, в основном — на страницах любовных романов. Брак — по расчету, да еще и не по твоему расчету. Муж — толстяк и жуир, да еще и, по слухам, с наклонностями, осуждаемыми богом и людьми. Любовники… Их нет. Вернее, по тем же самым слухам, в постели королевы перебывали все более или менее известные личности государства, от Первого маршала до мэра Бранда Грауфогеля. Но те, кто знаком с жизнью дворца не понаслышке, знали, что любовников у королевы не было. Или она их очень старательно скрывала. А что это за любовь, если тайком, украдкой и урывкой? Так, одно сердечное расстройство.
Никто не знал, что на самом деле Амалия была счастлива. Ей повезло встретиться с человеком, который полюбил ее, так же, как она полюбила его, настоящего мужчину, умного, сильного телом и душой, ей повезло родить от этого человека двух замечательных сыновей и дочку, красавицу и умницу. И пусть об этой любви никто не знал — королеве было наплевать. Вот именно так, по-простонародному — на-пле-вать.
Любовь не нуждается в аудитории. Иначе это не любовь.
Королеве было хорошо.
— А-ах! А-ах! А-аах!
Особенно сейчас.
— А-ах! А-ах! А-а-А-а-А-ах!
Тонкие пальцы впились в твердые мышцы, которыми бугрилась спина ее возлюбленного, двигающаяся вверх-вниз, подобно огромному поршню неутомимой машины.
— Душа моя… — простонала она.
— Сердце мое, — произнес Известный Неизвестный.
Глава 45
Брумос
Викт. Улица Зеленого ордена. Клуб «Вулкан»
26 число месяца Мастера 1855 года
Сэр Гай и сэр Бриан
Облачко сигарного дыма взлетело к потолку клуба.
— Что слышно об исчезновении дочери герцога Голдмурского? — лениво поинтересовался сэр Гай у сэра Бриана.
Является ли исчезновение дочери какого-то герцога предметом разговора двух уважаемых лордов, даже если учесть, что герцогских родов в Викте — два десятка? Разумеется, нет. Если не учитывать, конечно, что «герцог Голдмурский» — один из титулов наследника престола. И пусть он останется наследником еще очень долго, в конце концов королеве всего пятьдесят лет и она крепка, как брумосский дуб, да не оскорбит ее такое сравнение, пусть дочка принца в очереди наследования находится в конце первой сотни… Пусть.
Всё должно быть под контролем. А исчезновение глупой девчонки — нарушение контроля.
— Вероятнее всего — погибла. Никаких следов, никакой информации, никакого тела, — хладнокровно ответил сэр Бриан.
В конце концов, смерть — всего лишь часть жизни.
— Очень жаль, очень жаль… — покачал головой его собеседник, — У нас были на нее определенные планы. Может быть, привлечь к ее поискам этого своенравного мальчишку, Римуса?
— Рауль Римус с недавних пор исчез. Видимо, отправился в путешествие или расследует какое-то другое преступление, которое посчитал более важным.
— Никогда не доверял питландцам. Каждый раз, когда они нужны — или пьяны, или их нет рядом.
Сэр Гай отпил виски из стакана:
— Как вы думаете, что ожидается во взаимоотношениях Шнееланда и Грюнвальда?
Когда говорят такие люди, «ожидается» означает «непременно произойдет».
— Послезавтра, — коротко ответил сэр Бриан.
Сэр Гай молча наклонил голову, дав понять, что принял информацию к сведению. К чему лишние слова, когда и так понятно, что уже послезавтра, 28 числа, проблема Шнееланда, маленькая, незначительная, будет решена.
Проблема появится у самого Шнееланда.
Под названием «война».
Грюнвальд
Флебс. Королевская Берг-коллегия.
27 число месяца Мастера 1855 года
Король Карл Второй
— …таким образом, господа, необходима мобилизация не менее сотни шахтеров для формирования саперных рот. Война ожидается быстрой, поэтому отрицательно воздействовать на работы шахт эта мобилизация не успеет…
Король Грюнвальда Карл Второй, сорокалетний красавец, стройный, затянутый в мундир, волосы русой волной, брови вразлет, усы стрелками, изящно вскинул голову, подумав о том, что пора, наверное, прекращать эту нелепую традицию называть вещи своими именами. Война… Все сразу начинают думать о плохом, представлять всякие ужасы, вроде стрельбы, взрывов, грязи, крови… Назвать предстоящее… мероприятие… или, скажем… операцию… как-нибудь красиво…
Что это за звук?
— Что это тикает? — остановил свою речь король. Обвел взглядом сидящих перед ним министров, генералов, горных чинов.
Все молчали.
— Простите, ваше величество? — наконец осмелился подать голос старик-премьер-министр.
— Ну вот это, — Карл покрутил рукой у своего уха, — Тикает. Разве не слышите?
Если король говорит, что что-то тикает — разумным будет с ним согласиться. В конце концов, он же король.
— Возможно, жук-точильщик? — поднялся президент Берг-коллегии, — Есть такие жуки, они грызут древесину, издавая при этом звуки, поразительно схожие с тиканьем часов…
— Ну вы уж тогда сделайте с ними что-нибудь, выведите как-то. А то рано или поздно потолок рухнет на головы, — пошутил король.
Все посмеялись, после чего обсуждение продолжилось.
Тиканье тоже продолжалось. А потом остановилось.
Глава 46
Беренд
Нахайск
1 число месяца Монаха 1855 года
1
Когда-то, давным-давно, одна могущественная богиня взяла в руки кнут и, размахнувшись изо всех божественных сил, хлестанула им по Шварцвальским горам. Горы раздались в стороны, отхлынув, как волны, а кнут… Кнут превратился в реку, и так с тех пор и лежит, протянувшись от Белых земель до самого Беренда.
Цайт даже не знал, почему ему пришел в голову именно такой образ. Богиня… ну, наверное, потому, что для того, чтобы располовинить горы, явно нужны божественные силы. А почему богиня, а не бог… Может, потому, что бог — только один и ему явно не придет в голову размахивать кнутами. А может, потому, что мужчина с кнутом — это никакой не бог, а всего лишь пастух, которому не хватает только флейты и соломенной шляпы. Куда уж ему горы раздвигать… А женщина с кнутом… есть в этом что-то такое… внушительное… подавляющее… доминирующее…
«Вертлявая Гретхен», пыхтя паровой машиной, упорно плыла вверх по течению Гнедена, реки, протянувшейся стальной полосой и вызвавшей у Цайта теологические ассоциации, выражаясь языком древних эстов.
Скоро уже конец путешествия, берендский городок Nahaisk — ох уж эти берендские названия… — где они заберут груз серебра, переплавленного в черный штейн, и вернутся обратно, в Зеебург. Где штейн превратится опять в серебро, а оно — в кругленькие новенькие монетки. И вот тут возникнет проблема…