В дверь постучали. Падильо впустил в гостиную Мустафу Али, и они приветствовали друг друга на арабском.
— Вы отлично знаете язык, — перешел Маш на английский. — Как поживаете, Мак?
— Все нормально.
— Хард просил привезти вас к Бетти. Вы готовы?
— Готовы, — кивнул Падильо. — Я только положу вот это в сейф, — и он взял со стола папку с семнадцатью тысячами фунтов, которые мог бы заработать, не убив Ван Зандта.
Мы спустились в вестибюль, нашли помощника управляющего, убедились, что папка оставлена в надежном месте, и проследовали к «бьюику». Он стоял под знаком «Стоянка запрещена», но на ветровом стекле мы не обнаружили штрафной квитанции.
— Телевизор и телефон в кабине наводят их на мысль, что владелец машины достаточно влиятелен, чтобы отмазаться от штрафа, — пояснил Маш. — Они ничем не хуже дипломатических номеров.
С Семнадцатой улицы мы свернули на Массачусетс-авеню, объехали площадь Скотта, взяли курс на Джорджия-авеню. В половине пятого дня машины еще не запрудили улицы, а потому ехали мы достаточно быстро.
— Если возникает необходимость защищаться, каким пистолетом вы посоветовали бы воспользоваться? — неожиданно спросил Падильо.
Маш искоса глянул на него.
— Для ближнего боя или на дальнюю цель?
— Для ближнего боя.
— Лучше «смит и вессон» калибра 38 с укороченным стволом не найти.
— Вы можете достать пару штук?
— Нет проблем.
— Сколько с нас?
— По сотне за каждый.
— Заметано. А к кому мне обратиться, если я захочу приобрести нож?
— Раскладной или финку?
— Раскладной.
— Будете бросать?
— Нет.
— Я его достану. Пятнадцать долларов.
— Тебе нужен нож, Мак? — повернулся ко мне Падильо.
— Только с перламутровой рукояткой. Я всегда мечтал о таком.
— А если перламутр будет искусственный? — спросил Маш.
— Ничего страшного, — заверил его Падильо.
Маш высадил нас перед домом Бетти и умчался, вероятно, на поиски нашего арсенала. Мы поднялись по лестнице, Падильо постучал, а я присел, развязывая шнурки.
— Белый ковер, — напомнил я Падильо.
Дверь открыл Хардман, в носках. Развязал шнурки и Падильо.
— Маш приехал не слишком рано? — осведомился Хардман.
— В самое время, — заверил его я.
— Есть хороший вариант в четвертом забеге на Шенандоу Даунз[8]. На Верную Сью ставят девять к двум.
— На таких условиях я готов расстаться с десятью долларами.
— Вы их приумножите, — и Хардман что-то черкнул в маленькой записной книжке.
— Ты когда-нибудь выигрывал? — поинтересовался Падильо.
— Прошлой весной… или зимой?
— Вы же часто выигрываете, Мак, — укорил меня Хардман.
— Он хочет сказать, что долгов за мной нет.
Из спальни появилась Бетти, поздоровалась, глянула на наши ноги, дабы убедиться, что ее белому ковру ничего не грозит, и уплыла на кухню.
— Я отправляю ее в кино, — пояснил Хардман. — Вы хотите, чтобы я остался или пошел с ней?
— Мы бы предпочли, чтобы вы остались, — ответил Падильо.
— А кто должен прийти?
— Трое моих друзей — поляк, полувенгерка-полусирийка и англичанин.
— Сборная солянка.
— Они могут помочь, да и кой-чего мне задолжали.
Бетти вновь продефилировала через гостиную, на этот раз в спальню. И тут же вернулась в великолепной норковой накидке. Остановилась перед Хардманом, вытянула правую руку. В левой она держала туфли.
— Мне нужны пятьдесят долларов.
— Женщина, ты же идешь в кино!
— Я могу заглянуть и в магазин.
— Понятно, — Хардман вытащил из кармана пачку денег. — Только не заходи в тот, где продавались эти вот накидки. А то хозяева захотят ее вернуть.
— Так она краденая?
— Как будто ты этого не знала.
Бетти повела плечами.
— Все равно я пойду в ней.
— Вот тебе пятьдесят долларов. Ты можешь вернуться к девяти.
Бетти взяла деньги, привычным жестом сунула их в сумочку. Направилась к двери, открыла ее, обернулась.
— Ты будешь здесь? — в голосе послышались просительные нотки.
— Еще не знаю.
— Мне бы этого хотелось, — вновь те же нотки.
Хардмана буквально расперло от гордости.
— Поживем — увидим. А теперь иди.
— Кофейник на плите, — и она отбыла.
Мы решили выпить кофе, и Хардман умело обслужил нас.
— Наверное, вы не знаете, что в свое время я работал в вагоне-ресторане?
Но о своей работе на железной дороге он рассказать не успел, потому что в дверь позвонили. Хардман пошел открывать, и мужской голос осведомился, здесь ли Падильо. Хардман ответил «да», и мужчина переступил порог.
— Привет, Димек, — руки Падильо не протянул.
— Привет, Падильо.
— Это Хардман. Маккоркл.
Димек поочередно кивнул нам и огляделся.
— Вас не затруднит разуться? — спросил его Хардман.
Мужчина посмотрел на него. Лет тридцати четырех или пяти, с грубым, словно вырубленным из бетона лицом, серой кожей, за исключением двух пятнышек румянца на скулах. То ли от ветра, то ли от туберкулеза. Я бы поставил на ветер. Димек не производил впечатления больного.
— Зачем? — спросил он Хардмана.
— Ковер, дорогой. Хозяйка дома не хочет, чтобы его пачкали.
Димек глянул на наши ноги, сел на стул, снял туфли.
— Как поживаешь, Димек?
— Я слышал, вы умерли.
— Хочешь кофе?
Димек кивнул. Светлые, коротко стриженные волосы, большие уши, маленькие серые глаза.
— Со сливками, — говорил он, едва разлепляя губы.
Хардман принес ему чашку кофе, и Димек поставил ее на подлокотник кресла.
— А что поделываете вы, Падильо?
— Мы подождем двух других. Чтобы мне не повторяться.
— Здесь и так двое лишних.
— Ты, я вижу, в совершенстве освоил английский.
— Вы имели право позвонить мне в этот раз, — продолжил Димек. — Но более я бы этого не делал.
Падильо пожал плечами, откинулся на спинку кресла, приложил руку к боку. Повязку следовало бы переменить.
Опять звякнул звонок. Хардман открыл дверь.
— Если не ошибаюсь, меня ждет мистер Падильо, — другой мужской голос.
— Проходите.
— Это Филип Прайс, — представил его Падильо. — У двери — Хардман, в этом кресле — Димек, в том — Маккоркл. Как идут дела. Прайс?
— Нормально, — ответил мужчина. — Полный порядок.
— Вас не затруднит разуться? — повторил Хардман. — Нам влетит, если мы попачкаем ковер.
— Привет, Димек, — Прайс кивнул поляку. — Не ожидал увидеть вас здесь.
— Туфли, дорогой, — настаивал Хардман.
— Я свои снял, — Димек пошевелил пальцами ног. — Как и говорит этот господин, мы стараемся сохранить ковер в чистоте.
Прайс присел, разулся, аккуратно поставил туфли у стула.
— Где же мы встречались последний раз? — он вопросительно посмотрел на Димека. — В Париже, не так ли? Если не ошибаюсь, что-то связанное с НАТО? Но тогда вы представлялись не Димеком?
— И вы были не Прайсом.
— Совершенно верно. Ну, Падильо, раз вы воскресли из мертвых, позвольте узнать, как вам жилось все это время?
— Отлично. Хотите кофе?
— Не откажусь. Где мне сесть?
— Выбирайте сами.
Англичанину приглянулось кресло напротив двери, сидя в котором он мог видеть нас всех. Хардман принес из кухни чашку кофе.
— Вам со сливками или с сахаром?
— Благодарю, предпочитаю черный.
Мы молча пили кофе, изредка поглядывая друг на друга. Англичанин, похоже, процветал. Дорогой, синевато-серый твидовый костюм, белая рубашка, галстук в сине-черную полоску. Черные туфли, черные же носки. Хрупкого, казалось, телосложения, но могучие плечи говорили о том, что силы ему не занимать. Карие глаза, полуприкрытые веками. Я прикинул, что ему никак не меньше сорока пяти, но седина еще не тронула его каштановые волосы. А может, он их красил.
— Мне действительно говорили, что вы пропали без вести, а может, и погибли, — прервал затянувшуюся паузу Прайс. — Не могу сказать, что я сильно горевал.
— Устроил себе небольшой отпуск, — ответил Падильо.
— Судя по загару, побывали в южных странах.
— Побывал, — не стал отрицать Падильо.
— В Африке?
Губы Падильо разошлись в улыбке.
— Не вы ли…
— В Западной Африке, — вмешался Димек. — Я слышал об этом. Кто-то продал там гору оружия. Автоматы и карабины калибра 7,62.
— Тебе легко даются языки, Димек. Сейчас ты говоришь как американец. А когда мы впервые встретились, ты более напоминал уроженца Манчестера.
— Он говорит не хуже меня, — внес свою лепту в беседу и Хардман.
Прайс демонстративно посмотрел на золотые наручные часы.
— Мы кого-то ждем или…
— Ждем, — подтвердил Падильо.
Так мы и сидели, разутые, в уютной квартире в северо-западной части Вашингтона, округ Колумбия, негр, сын испанца и эстонки, поляк, англичанин и ресторатор шотландско-ирландского происхождения, ожидая прибытия полувенгерки-полусирийки. Прошло пятнадцать минут, прежде чем в дверь вновь позвонили.
— Я сам, — Падильо встал, направился к двери, открыл.
— Привет, Мэгги, заходи.
Она вошла, и мне сразу стало ясно, что ждали мы не напрасно. Лет двадцати шести, с длинными темными волосами, окаймляющими овал лица, огромными черными глазами, разом окинувшими всех присутствующих. Идеально прямой нос, рот, растянутый ослепительной улыбкой, ради которой многие продали бы душу дьяволу. Вязаное шерстяное» пальто свободного покроя, в крупную черную, коричневую и белую клетку. Она поздоровалась с Падильо и повернулась, чтобы он помог ей снять пальто. Оказавшееся под ним белое облегающее платье только подчеркивало совершенство фигуры Мэгги. Она знала, как стоять, как ходить, как показать себя в лучшем виде. Падильо положил пальто на стул.
— Позвольте представить вам мисс Магду Шадид, — при этих словах Падильо мы все встали. — Мистер Маккоркл, мистер Хардман, мистер Димек и мистер Прайс.
Она кивнула каждому и повернулась к Падильо.