— Не могу согласиться. Это — чисто психологический барьер. Лиха беда начало. Если кто-то решится на это и добьется успеха, потом может начаться эпидемия такого рода.
— Хорошо. Предложи достаточно разумный с твоей точки зрения проект, и я берусь раздолбать его без всякого труда. Вопрос первый: откуда взять точную информацию о местонахождении интересующего тебя лица в заданное время и о маршрутах его передвижения? Мы общаемся с людьми, которые вхожи в более высокие сферы и имеют массу сведений об образе жизни наших руководителей, а много ли нам перепадает на этот счет? Да и сами они не знают большего, ибо все, что знают, выбалтывают. Если, допустим, у тебя есть сверхмощная бомба, ты ее не сможешь использовать надежным образом. Будешь дежурить на Калининском проспекте? Через два часа заметут и без бомбы, и без намерений. Ждать случай? Вероятность его близка к нулю. Вопрос второй: откуда взять достаточно надежное средство покушения? Современная наука и техника? А ты попробуй, сконструируй хотя бы хлопушку. Когда делали машины для наших вождей, приняли во внимание все возможные варианты. Там не дураки сидят. Между прочим, эти новые черные махины пробовали подрывать на стокилограммовых бомбах. Переворачивается, отлетает метров на двадцать, а люди в ней остаются целыми и невредимыми. Не надо строить, ребята, иллюзий. И бросьте мозги ломать в этом направлении. Это для Них не самое страшное.
— А что страшнее?
— Смех. Презрение.
— Для этого, брат, нужно иметь талант и тяжко трудиться. А что делать простому смертному, если он...
— Что «если»?
— Ну, допустим, пылает страстным желанием дать Им в морду?
— Проблема теоретически неразрешимая. Но пошли,
— Боже, успокоение его пылающей душе!
Мечта Идиота
Мечтаю я, без сна лежа,
Сквозь стены прямо к Ним пробиться,
И чтобы не смогла сдержать
Меня вся свора кагэбистов.
Вплотную подобраться к Ним.
Коснуться лбов пустых перстами.
И острым взглядом лишь одним
Творить, чего хочу, заставить.
И изменился б жизни ход —
Он стал бы сыт, свободен, весел.
А благодарный наш народ
Меня б за это все... повесил.
Явление девятое
Ночь. Комната в общежитии. Ничего не видно.
Ж. Вась, а Вась! давай банк ограбим, что ли!
В. Зачем?
Ж. Денег много будет.
В. Что с ними делать?
Ж. Продадим.
В. Они теперь дешевые, не купят.
Ж. А мы иностранцам продадим за валюту. Таньке нов трусики купим. А что ты пишешь?
В. Доносы.
Ж. Доносы теперь невыгодно писать. Всего по двадцать копеек за штуку платят.
В. Не скажи! Десять штук — два рубля. Неделю жить можно.
Ж. Вась, а древние гречанки в трусах ходили или нет?
В. Без. Трусы изобрели в девятнадцатом веке. Кто изобрел? Лапоть! Джемс Уатт мужские трусы, а Чарльз Дарвин женские.
Ж. А я думал, Маркс и Энгельс.
В. Они открыли подштанники. Ленин конкретизировал. Он учил, что в переходный период трусы будут служить пролетариату и беднейшему крестьянству, а при полном коммунизме отомрут вместе с государством. Хватит! Давай спать! Завтра экзамен по истории КПСС!
Ж. Вась, прости — последний вопрос. Железный Феликс носил трусы?
В. Он вообще ходил без штанов. В шинели до пят. Чтобы быть всегда начеку. Х-р-р-р! Х-р-р-р-р! Фью-и-и-и-ть!
Х-р-р-
Явление десятое
Ночь. Комната в общежитии. Ни... не видно.
К. Тань, а Тань! И почему ты такая недоступная? Я бы с твоими способностями такое вытворяла бы!
Т. Меня наука захватила. Первый параграф уже готов, Владилен привез. Второй Зураб пишет. Третий — Шкурников. Четвертый — Васька обещал. Так что с дипломом, пожалуй, уложусь в срок. Считай, что я аспирантка.
К. Тань, одолжи мне твои трусы. Я тоже хочу в аспирантуру.
Т. Мои на твою задницу не полезут. Расскажи, что там творилось на XI съезде КПСС?
К. Не помню. Зураб заходил. Предлагает устроить спецсеминар по групповому сексу. Запишемся? Только для этого надо два иностранных языка знать.
Т. Освоим.
К. Тань, а что ты читаешь?
Т. Балладу о Гомосеке. За границей напечатали, в «тамиздате».
К. А кто такой Гомосек?
Т. Пока не знаю. Скорее всего — секретарь ЦК по гуманизму.
К. А кто автор?
Т. Скорее всего — Женька. Но и Васька мог. У него связи с иностранцами.
Грустная баллада о Гомосеке
Жил-был
когда-то...
Нет, не Генсек. Берите
ниже
намного. А вшивый,
представьте себе,
Гомосек.
И жил он
довольно
убого.
Схож был
со всеми
сей педераст. И внешно-
стию,
и чином.
Только питал он
преступную
страсть
Не к бабам,
как мы,
а к мужчинам.
Задумал этот
подлец
учинить
Преступление
нашего
века.
Страшно подумать,
решил
соблазнить Самого...
хи-хи-хи!..
Генсека.
Самого Генсека
решил негодяй
Опозорить
на всю
Европу!
Какое нахальство!
Ай-яй-яй-яй!
Покусился
на главную
ж...у!
При этом
не ради простого
греха
Он волю
решил дать
члену.
Хотел через это,
хи-хи,
ха-ха-ха,
Вызвать
в стране
перемену.
Коварен
и гнусен
расчет был его:
Раком поставив
Генсека,
Он думал
тем самым
добиться легко
Соблюдения
прав
человека.
Но выполнить,
к счастию,
он не посмел
Свой замысел
этот
гордый,
Поскольку, ха-ха,
уяснить
не сумел,
Где зад
у Генсека,
где морда.
И пока унимал
неудачи
злость,
Успокаивал
темные
страсти,
Ему самому
предоставить пришлось
Свой зад
в услужение
власти.
Не пошел Гомосеку
на пользу
порок.
Избежать
повторения
дабы,
Извлечем для себя
подходящий
урок:
Нам, мужчинам,
сподручнее
бабы.
Из рукописи
Я не могу ответить на вопрос, почему у меня стало складываться намерение убить Его. Я знал многих людей, которые были жертвами сталинистов и лично Сталина, по которые боготворили их и их режим. Я знал также много людей, процветавших именно благодаря их режиму и ненавидевших этот режим и его носителей. Я встретил однажды человека, который под большим секретом признался мне, что считает Сталина личным врагом и готов пойти на все, лишь бы причинить хоть какой-то вред Ему и Его гнусной банде, но сам не испытал никакого ущерба лично для себя со стороны этой банды. Этот человек не был народолюбом и правдоборцем. Я могу лишь описать, как складывалось мое намерение. Конечно, весьма фрагментарно и, по всей вероятности, не очень убедительно. Вот некоторые случаи этой эволюции в последовательности.
Случай первый. Был я в гостях у одного видного деятеля партии, впоследствии расстрелянного. Говорили, естественно, о Нем. Тогда везде говорили о Нем. Ничего в этом особенного нет. И дело тут не в Нем лично. Он олицетворял и выражал генеральную линию происходящего. Люди думали и говорили о том, что творится и будет, очевидно, твориться в усиливающейся степени, часто не отдавая себе отчета в этом, но делали это в форме размышлений и разговоров о конкретной личности. Каждый поступок этого человека и каждая черта Его характера символизировали и отражали черты эпохи и становящегося общества. Думать об эпохе и рождающемся обществе было удобнее и интереснее в такой персонифицированной форме. К тому же революция с ее чаяниями, жертвами, романтикой еще была жива в сердцах людей. Таких, кто был способен усмотреть в происходящем нечто неотвратимое, вытекающее из самой сущности созидаемого светлого общества будущего, было ничтожно мало. Я лично не встретил ни одного такого.
Разговор о Нем меня сначала удивил: собравшиеся поносили Его последними словами. Потом рассердился: они смеялись над Его «теоретическими» упражнениями, называя их идиотскими. Но в конце концов меня заинтересовал стиль их мышления и его психологические основания. Абсолютно ничего такого, что было бы лучше моих «идиотских измышлений», они высказать не смогли. И мне стало от этого весело. Я почувствовал, что Он выше их на самом деле на голову. Стоп, вдруг сказал я себе. Почему Он?! Я! Я, а не Он! Эта мысль мелькнула на мгновение и заглохла. Конечно Он. Кто же еще? Меня же нет!
Разошлись далеко за полночь. Я решил пройтись пешком (мне предлагали подвезти на машине, но я отказался). Ко мне присоединился довольно крупный работник Совнаркома. Впоследствии он тоже был расстрелян. Впрочем, все остальные тоже. На душе у моего спутника, видать, накипело. Всю дорогу он мне рассказывал про ужасы, которые творятся во всех уголках страны и во всех звеньях системы власти и управления. Меня это ничуть не трогало. Я вежливо слушал, думая свою думу: доносить или нет? Он говорил, а я твердил про себя одно и то же. Об этих разговорчиках надо немедленно сообщить! Но почему я должен сообщать? Я не стукач. Я — совсем другое. И это совсем не мое дело. Пускай они сами между собой разбираются. Сначала я решил вести себя так, как будто ничего не случилось. Но на другой день, проспавшись, все же написал донос. Но без особого желания: так, по привычке!
Между прочим, хочу обратить внимание на одно странное обстоятельство. Когда впоследствии все участники того вечера стали один за другим исчезать в связи с враждебными «уклонами», «заговорами», «группами», «оппозициями» и т.п., пачками выдавая своих «сообщников», ни один из них не упомянул моего имени. Случайность? Забывчивость? Желание спасти мне жизнь? Не думаю. А жизнь моя для них не стоила ломаного гроша. Может быть, именно в этом дело? Я был для них слишком ничтожен, чтобы помнить обо мне. Я для них просто не существовал!