О советском империализме
— Советский империализм — явление весьма своеобразное, — говорит Глеб. — Территории у нас своей в избытке, освоить не можем. Захваты территорий, как таковые, нам не нужны.
— А зачем же мы пол-Европы захватили, в Африку залезли, в Южную Америку лезем?
— Причин тому много. Вот некоторые из них. Мы стремимся сделать все наше окружение подобным нам, чтобы уничтожить базу для невыгодных для нас сравнений, исключить вредные влияния, исключить критику наших по рядков и поддержку диссидентов. Мы очень боимся разоблачений и критики. И вся наша идеологическая демагогия будет прочнее, если не будет капиталистического мира. Затем, мы хотим, чтобы на нас смотрели как на образец, чтобы восторгались нами. Наши вожди жаждут быть вождями в мировом масштабе. Они чуют, что где-то над ними смеются, а это — непорядок. Наш империализм особый — идеологический.
— Не думаю, что наши претензии ограничиваются идеологией.
— Конечно. Конечно, идеологические претензии легко перерастают в обычный захват и насилие. Но и в этом есть одна особенность. В наших захватах занято большое число людей. Им такой образ жизни нравится. Они имеют влияние в системе нашей власти и сами стимулируют наш империализм.
— А что же в этом нового? Обычное стремление населения колониальной державы превратиться в расу господ.
— Это все в перспективе. Я говорю о том, что сейчас и что лежит в основе.
Дома
— Где ты пропадал? Я заждалась.
— Гулял с очень интересным человеком. При Хрущеве и в первые годы при Брежневе был крупной шишкой. Потом ударился в реформаторство и покатился вниз. Живой пример тому, что реформаторство свыше заранее обречено на провал.
— А что не обречено?
— Пока не знаю. Но диссидентство само по себе тоже обречено. Скорее всего, эффект может дать только все вместе, в совокупности. Пока не стрясется какая-то крупная катастрофа в масштабах всей страны, которая затронет ощутимым образом все слои населения, до тех пор никаких существенных перемен не будет.
— Избави Боже от этого.
— Вот в этом-то все дело. Мы панически боимся того, что единство может способствовать улучшениям.
— А зачем еще улучшения? И так живем неплохо. Лишь бы хуже не было.
— Очень интересный мужик. Знает уйму всего. И рассказывает здорово. Жаль, все это пропадает впустую.
— Пусть пишет.
— Говорит, стимулов нет. К тому же для этого надо сти трезвый образ жизни и иметь некоторое материала обеспечение. А он должен где попало халтурить. И в пьянство основательно втянулся, уже не может из него выкарабкаться.
— Все вы пьяницы.
— Но я пока еще не совсем.
— Все равно туда же скатишься.
— Смешно!
— Что смешно?
— Вспомнил, Глеб рассказывал о диалектике нашей жизни. Примеры смешные приводил. Вот, допустим, проблема преступлений. Возьмем два параметра: раскрываемость преступлений и снижение преступности. Согласно всем нашим идеологическим установкам, преступность у нас снижается. Но милиция, считается, с каждым годом лучше работает. А это значит, что растет раскрываемость преступлений. Но если растет раскрываемость, то не растет снижаемость самой преступности. Вот парадокс! Глеб говорит, что проводятся десятки и сотни всяких совещаний на всех уровнях, пока согласуют соответствующие цифры. Не пойму, как Они все-таки выходят из таких затруднений?!
Из доноса в КГБ
МНС все чаще стал встречаться со Степинским. О чем они разговаривают, мне неизвестно. Я сделал попытку присоединиться к ним, но Степинский грубо отшил меня и при всех обозвал стукачом. Как это понимать? Шляются они по глухим окраинам, заходят в самые низкопробные забегаловки, пьют и ведут компании со всяким сбродом.
Из распоряжении КГБ
Установить точно, где бывают МНС и Степинский и какими маршрутами передвигаются. Внедрить в эти точки оперативных работников под видом рабочих и пьяниц, снабдив их соответствующей аппаратурой. Поднять и изучить заново все материалы по делу группы Степинского. Установить наблюдение за всеми бывшими членами группы.
Беседа с Тваржинской
Тваржинская имела конфиденциальную беседу с МНС в своем кабинете. Она сказала, что заканчивает новую книгу и хотела бы дать особый раздел о роли современной логики в борьбе с антикоммунизмом. В духе того доклада. Она рассчитывает и т.д. МНС сказал, что он с удовольствием, но что ему нужно для этого недели две, а тут в институте работать невозможно. Тваржинская сказала, что она понимает, что она договорится в дирекции, чтобы МНС на это время разрешили работать «в библиотеке».
Чего хотят они и мы
— Никита считал себя великим специалистом в сельском хозяйстве, — говорит Глеб. — Он искренне хотел создать изобилие. Но чтобы сразу. Захотел, и готово. Отсюда — авантюризм и сумасбродство.
— Слишком дорого нам обходятся их добрые намерения. И что-то мне не верится в то, что это идет от доброты душевной. Это все то же насилование, но насилование заботой и добротой.
— Верно. Но сами-то они воспринимают это как проявление лучших качеств души.
Они все хотят, чтоб мы жили от пуза.
При коммунизме чтоб жили уж дети.
Решает один: нас спасет кукуруза!
Нет, соя! — решает другой благодетель.
А сами Они, нацепив побрякушки,
Хвастливые речи читают натужно.
Ракеты куют, самолеты и пушки
И лезут повсюду, где нужно — не нужно.
О гуманизме вопят до хрипоты
И требуют мудрости Их умиляться.
О Боже! Избавь нас от Ихней заботы,
Чтоб снять искушенье от Них избавляться!
— От них не избавишься уже. И от их доброты спасения нет и не будет. Сталин был куда умнее их. Он был циничен и страшен, а выглядел как настоящий благодетель. А эти умиляются на свое великодушие, а выглядят смешными и отвратными. Если хочешь, я тебе могу кучу всяких интересных фактов рассказать о них. Я ведь с ними встречался. И вращался в таких кругах, где о них все было известно.
— Чего Они хотят, ясно. А чего хотим мы?
— Я, например, хочу еще выпить. Но лучше уйдем отсюда, а то мне рожи вон тех «пролетариев» не очень нравятся. Я думал, что Они там про меня забыли. Что бы это могло значить? Придется сменить «точки». Давай двинем в центр. Там стукачей навалом, но им не до нас. Хотя лучше зайдем к одному знакомому. Тут недалеко. У него иногда угощают, так что мы немного сэкономим.
Но у знакомого ничего не вышло: он бросил пить. Вчера по телевизору, сказал он, была толковая лекция против пьянства. Лектор выдвинул три аргумента. Из-за пьянства, во-первых, падает производительность труда. Сокращается объем производства, во-вторых. И увеличивается число производственных аварий, в-третьих. Я, разумеется, против этого не мог устоять. К тому же у меня неправильная реакция на алкоголь: начав, не могу остановиться до тех пор, пока не будут исчерпаны все ресурсы и терпение общественных организаций. Поэтому я и завязал. Со вчерашнего вечера не пью. Но если вы не возражаете, я к вам присоединюсь.
Упившись, решили устроить хохму: позвонили Барабанову, у которого только что вышла вшивая статейка в «Коммунисте», и спросили от имени помощника начальника политуправления армии, не сможет ли он прочесть лекцию в МВС для высшего командования армии. С дрожью в голосе Барабанов пролепетал свое согласие. Всю ночь он не спал, репетировал. На другой день он ринулся в здание МВС на улице Фрунзе. Его, конечно, не пустили. Он учинил скандал, в результате которого его продержали под арестом до вечера, выясняя личность. Но кончилась эта история совершенно неожиданно: его действительно попросили прочитать эту лекцию. Лекция называлась «Человек как самооправляющаяся система». И она имела бешеный успех.
Из рукописи
Я понял, почему все-таки я Его не убил. Объяснение тривиально простое. Не пойму, почему оно так долго не давалось мне. Убить Его для меня было равносильно самоубийству. А самоубийство для меня было исключено, так как меня фактически не было. Нельзя уничтожить то, чего нет! Придя к такому выводу, я успокоился. Теперь я могу с чистой совестью набросать идеологический очерк, который, надеюсь, пригодится тем, кто будет делать «нового Сталина».
Я оставлю открытым вопрос о том, в какой мере следует при этом сохранить словесную марксистскую шелуху. Я буду излагать самую суть дела, которую можно будет облачить потом в любую словесную оболочку. Но если уж делать какие-то прогнозы, то я склоняюсь более к тому, что будущий идеологический реформатор постарается удержать из марксизма и ленинизма самый необходимый минимум, да и то чтобы не выглядеть выскочкой без исторических корней и традиций. Старого Сталина он, по всей вероятности, обойдет молчанием или уделит ему ничтожную долю внимания. О Хрущеве и Брежневе я вообще не говорю, ибо они — пустое место с идеологической точки зрения. Словечко «развитой социализм», которое подсунули Брежневу его бездарные помощники, ровным счетом ничего не значит. Будущий идеологический реформатор должен будет коренным образом изменить сам подход ко всем разделам идеологии. Я ограничусь рассмотрением именно этого изменения и особенностей нового подхода.
Прежде всего, чем диктуется необходимость этого изменения? Назову главные причины. Изменился весь строй мышления думающей части общества. Эта часть выросла количественно, совсем иной стала ее роль в жизни общества; ее влияние на все остальное население стало если не доминирующим, то близким к этому. Обнажилась сущность реального социализма (коммунизма). Наступило разочарование в нем, неверие в его светлые перспективы. Изменился тип наиболее активного индивида, в особенности — в образовательном и моральном плане. Западные страны стали перехватывать у социалистических стран знамя гуманизма и демократии. Диссидентское движение в социалистических странах. Спад религиозности на Западе и подъем ее У нас. Произошел раскол в коммунистическом движении на Западе (еврокоммунизм). Возросла угроза прихода к власти коммунистических партий в некоторых странах на Западе. Конфликт с Китаем. В такой обстановке сталинистский марксизм, фактически до сих пор господствующий у нас (пусть без упоминания имени Сталина, пусть замаскированный новыми словечками из науки и цитатами из речей Брежнева), уже не может быть стол