Наш сарай
Мы держим оборону или идем в атаку в сарае у тетки Матренадуры на самом краю населенного пункта Н. Нас девять душ. Часть из них я уже назвал: это — Дон Игуан (самый выдающийся бабник в бригаде), Кандидат (самый выдающийся математик бригады), Комиссар (самый политически грамотный в бригаде), Токарь (самый горький пьяница в бригаде), Иван Васильевич (самый старый в бригаде). Остальные четверо — я, Лоб (самый здоровый и самый ленивый в бригаде), Костя (самый молодой, самый хилый и самый работящий в бригаде) и МНС (самый бесцветный в бригаде). Так что, как видите, самые выдающиеся личности бригады собрались почему-то в нашем сарае. Вы, конечно, спросите, почему в такую компанию затесался Комиссар? Ему как парторгу положено жить вместе с бригадиром в комнатушке при клубе. А он... Но тут все хитро придумано. Раз Комиссар, значит, должен находиться в толще народных масс, среди рядовых бойцов на самой линии фронта, можно сказать — в окопах. А то, что линия фронта проходит сразу же за нашим сараем, это очевидно без слов. Достаточно понюхать: рядом расположен свинарник. Хотя свиней — кот наплакал, вонь от свинарника идет ужасающая. Кроме того, то, что Комиссар живет в нашем сарае, есть чистая демагогия. Он только числится у нас. На самом деле он дрыхнет с Матренадурой на мягком тюфяке, набитом тем самым свежим пахучим сеном. И все же мы Комиссару не завидуем. Во-первых, спать с такой старой, неопрятной и страшной бабой можно только от непроходимой тоски и от жуткой бесперспективности. А во-вторых, Комиссара едят блохи и клопы, а это похуже крыс, так как крысы нас еще не едят, а только пугают морально. Впрочем, Костя считает моральные муки более тяжкими, чем физические. И он с удовольствием подменил бы Комиссара, поскольку Матренадура не такая уж старая и страшная, да боится, что его после этого засмеют.
Из мыслей Матренадуры о Западе
— В Англии, — говорит Матренадура, — на каждом углу традиции. Без традиции шагу ступить нельзя.
— Выходит, и там свободы нет.
— Свободы там хватает. Просто они там без традиции делать ничего не умеют.
— Какие же традиции, к примеру?
— Всякие. Например, соберутся все вместе, о погоде говорят и смеются сквозь зубы, хотя совсем не смешно: погода-то дрянь, еще хуже нашей.
Разговоры на площадке
— Вы, конечно, слышали о физике П., которого полгода назад выпустили на Запад.
— Так его недавно убили.
— Сплетни.
— Нет, это точно. Просто западные подонки (а их и там хватает) решили не подымать шума, чтобы не ухудшать отношений с нашими подонками. И потому заявили, что у них нет полной уверенности в том, что П. убили. Хотя с медицинской точки зрения случай странный. Они даже не предприняли попытку поискать возможных убийц.
— А к чему все это?
— А вот к чему. Физик П. взбунтовался из-за чего-то. Его наказали, лишили возможности продолжать исследования, из партии выгнали. Он подался в диссиденты. И вот его судьбой занялась куча всяких высокопоставленных подонков. Они не могут вести с П. открытую полемику, ибо П. прав. Они решают, как нейтрализовать и наказать его. Они имеют в своем распоряжении могучий аппарат власти и практически неограниченные возможности расправиться с П. И вот они решают, как это лучше сделать. Обдумывают, рассчитывают. Намерение уничтожить П. физически предполагается с самого начала как нечто само собой разумеющееся. Никаких правовых и моральных ограничений нет. Лишь голый расчет: как убить ни в чем не повинного человека, чтобы наша власть выглядела гуманной и совершенно непричастной к убийству? Вот в чем проблема: надо убить человека, именно за то, что он прав и что дерзнул отстаивать свою правоту открыто, но чтобы это выглядело вовсе не как убийство. Если посадить П. в тюрьму или убить из-за угла здесь, у себя дома, будет шум по этому поводу. В данной ситуации это невыгодно для государства, как считают эти подонки. И решают выпустить П. на Запад (смотрите, мол, мы гуманизм проявляем), но убить его там (мол, туда ему дорога!). И вот могучая организация разыгрывает грандиозный тайный спектакль — работают, сволочи! Убийство тщательно готовят. Используют новейшие достижения науки и техники — до сих пор на Западе не могут выяснить, каким ядом его убили. Делают это чужими руками — они, мол, ни при чем! Какие огромные усилия были приложены! Какие расходы! Вы только вообразите: мощнейшая организация, не считаясь с тратами, уничтожает невинного человека! Убивает просто потому, что он попал в ее расчеты. И это — «в конце двадцатого столетия. Что это такое?
— Ритуальная жертва.
— Но они же все-таки думают об интересах государства.
— Чушь! Они думают, будто они думают об интересах государства. На самом деле они ни о чем другом не думают, кроме исполнения Своих формальных функций и своих эгоистических интересов. Они не думают, а рассчитывают. Эта операция с П. наверняка осуществлялась как великое сражение. Люди жили в ней, действовали, делали карьеру. Сколько подонков за границу съездило! Какие заседания проводились! Представляю, на каком уровне решался вопрос о характере яда и выборе исполнителей. Это — спектакль, для участников которого П. есть не человек, а всего лишь объект их деятельности.
И разговоры в сарае
— Я готов принять любой ход жизни, лишь бы он был естественный, а не выдуманный.
— А что ты считаешь естественным ходом жизни и что выдуманным?
— Дождь, например, и холод — это естественно. А вот то, что мы тут мокнем и дрожим от холода, — это противоестественно, выдумано нашими руководящими кретинами.
— Руководящие кретины — это цивилизация, а цивилизация вообще есть нечто искусственное, изобретенное, выдуманное.
— Не придирайся к словам. Я просто хочу сказать, что противоестественно для человека быть единичкой в чьих-то расчетах. Представляете, там, где-то в верхах, в теплых и уютных кабинетах собираются вши-руководители и решают с такими-то людьми поступить так-то (например, направить на уборку в деревню и в строительные отряды), а с такими-то поступить так-то (например, посадить в тюрьмы и психушки, выгнать из страны). В таких расчетах ты фигурируешь не как существо, наделенное неповторимым «я», а просто как элементарная частичка, единичка.
— Ты прав. Обидно быть такой единичкой в расчетах каких-то подонков, которые воображают себя вершителями судеб, богами.
— А какая разница, подонки или настоящие боги вершат твою судьбу? Раньше человек чувствовал себя тоже такой единичкой в каких-то неведомых ему расчетах Бога.
— Тут есть разница. В расчетах Бога человек фигурирует как существо с этим своим неповторимым «я», то есть именно как человек. А в расчетах наших руководящих кретинов мы фигурируем просто как десятки, сотни, миллионы, десятки миллионов.
— Так в чем же все-таки состоит естественный ход жизни?
— Есть определенные правила поведения (борьбы, игры), которые мы принимаем как естественные, и такие формы поведения, которые мы воспринимаем как не соответствующие им. Например, А и В ведут теоретическую полемику. Есть некие идеальные правила такой полемики, допустим — не искажать позицию противника, не фальсифицировать факты, признавать силу логики. Если А искажает позицию В, врет, использует настроения аудитории, нарушает правила логики, это мы воспринимаем как отклонение от нормы.
— Если понимаем это. А если нет?
— Тогда и проблемы нет. А если А использует против В свое положение в системе власти и уничтожает В, это совсем выходит за рамки человечески естественных форм поведения. Возьмите, например, борьбу Сталина против своих противников...
— Ленин, Энгельс и Маркс немногим были лучше.
— Вся история состоит из таких отклонений от нормы. А соблюдение нормы бывает лишь в качестве исключения.
— А я и не спорю. Я лишь утверждаю, что, когда люди над этим начинают задумываться, они и сталкиваются с проблемой естественности и противоестественности того или иного хода жизни.
Основной постулат
Но если вас вопрос о выходе интересует серьезно, я такой выход вам подскажу: живите во сне, а не наяву — вот мой основной постулат на этот счет. Живите во сне, а жизнь наяву (то есть в состоянии бодрствования) используйте лишь как подготовку ко сну, как тренировку ко сну, как создание необходимых предпосылок и благоприятных условий для сна. При таком подходе не такой уж плохой вам покажется и жизнь наяву. Вы к ней будете относиться так же, как сейчас относитесь к кошмарным снам, — отношение бодрствования и сна у вас станет обратным обычному. И подобно тому, как сейчас есть толкователи снов (сплошь шарлатаны, между прочим), среди вас появятся толкователи яви (и тоже, разумеется, шарлатаны). Что же касается жизни во сне, то ее преимущества очевидны и бесспорны. Она в принципе неподконтрольна Партии и Правительству. Последние не смогут вторгнуться в нее со своими маниакальными планами, вооруженными силами и Великими Стройками Коммунизма. Не смогут забросить в нее оружие и агентов — это Им не Африка какая-нибудь. Неподконтрольна жизнь во сне и родному коллективу. И на субботники ходить в ней не надо. И на овощную базу. На собрания можно наплевать. И стукачи не подглядят за вами и не донесут. Друзья не затыркают дружескими советами и критическими замечаниями. Одним словом:
Во сне никто не отберет
Из рук твоих пивную кружку.
И на собрании народ
За то с тебя не снимет стружку.
А какие тут открываются возможности для благородных порывов нашей интеллигенции!
Ругать спокойно можешь тут
Руководящую верхушку.
За то тебя не отведут
В спецлагеря или в психушку.
Хотите — верьте, хотите — нет, но на прошлой неделе, сидючи в научном кабинете, я за каких-то полчаса нанес удар по нашим притязаниям в Африке, воссоединил Германию, отделил Прибалтийские республики, освободил поляков и чехов, разгромил нашу хоккейную сборную и сделал многое другое. А я довольно терпимо и миролюбиво настроен к нашему обществу и руководству. Так что можете натворить вы, если у вас в душе накипело?! Уверен, что вы даже сможете в первом раунде нокаутировать Мухаммеда Али, как он того и заслуживает. Этот «простой американский спортсмен», как он сам о себе выразился (дважды чемпион мира, миллионер, ру