ода нет!) зовет ее Дунькой. Несколько лет назад заезжий московский остряк прозвал ее Мао Цзэ-Дунькой. Остряка посадили в психушку. И даже борьба диссидентов против «карательной медицины» не могла спасти его. Диссиденты, когда им рассказывали об этом случае, смеяться смеялись, но мер не принимали. Ха-ха-ха! — смеялись они, какой нормальный человек будет такие шуточки отпускать?! Явно свихнулся парень! Прозвище это, однако, в народе не привилось, хотя китайцев и Мао Цзэдуна поносили вовсю на всех уровнях. Наш народ над китайцами хохочет, между собой тихонько признает, что и у нас то же самое было, но все-таки считает, что мы лучше китайцев.
Прозвище Мао Цзэ-Дунька появилось при таких обстоятельствах. Евдокия Тимофеевна решила как-то поговорить с москвичами по душам, то есть «просто как человек с человеком, а не как партийный руководитель». В этом разговоре она и произнесла принцип «Пусть расцветут все цветы!» именно так, как его и следует произносить в наших условиях: «Пусть, мол, попробуют расцветут!..» Конечно, произнесла не в таком высокопоэтическом выражении, а попроще, по-нашенски. Мы никому ничего не запрещаем, сказала она. Пусть говорят что угодно... А слово «пусть» с произнесла именно так, что никаких сомнений насчет его смысла не оставалось: «Пусть, мол, попробуют! Мы им покажем кузькину мать и где раки зимуют!»
Я на том выступлении Мао Цзэ-Дуньки не был. Я впервые ее увидел, когда она обвиняла во всем наш климат, делая ударение в этом слове на букве «а». Во всем климат виноват, сказала она. Климат у нас хороший, не то что на Западе. Но вот насчет урожая подвел нас малость. Если бы не климат, мы бы им показали! Никто не стал спрашивать, кому это «им», ибо это было ясно без слов: империалистам, сионистам, диссидентам. Было заранее ясно и что мы им показали бы: где раки зимуют и кузькину мать.
Мао Цзэ-Дунька довольно часто появляется в наших краях. Каждый раз с новым хахалем. Любит поболтать с «народом». И «народ» ее за это любит: болтать — не работать. И выпить она не дурак. В каждой ее речи обязательно присутствуют выражения вроде «Не обедняем!», «Выдюжим!», «Преодолеем!», «Не привыкать!», «Не такое видали!». А ну, мужики! — обращается она к бабам. Преодолеем! Нам не привыкать! И не такое видали! А ну, бабоньки! — обращается она к мужикам. Преодолеем! Нам не привыкать! И не такое видали!
Над ней подшучивают, но беззлобно. Ее скорее любят, чем ненавидят, ибо она тут своя. Она тут родилась и выросла. Тут сделала головокружительную по местным масштабам карьеру. Тут она и умрет, и ее именем назовут колхоз, в котором она родилась и в котором живут еще ее родственники. Она — плоть от плоти народа своего. В один из ее приездов Комиссар обратил ее внимание на то, что свеклу оставили в поле, пропадет, разворуют. Свекла — не морква, ответила она (с ударением на букву «а» в слове «свекла»), много не сожрешь. И заработала аплодисменты собравшихся. А на другое утро обнаружилось, что свеклу все-таки разворовали.
Разговоры после работы
Мы разговариваем во время работы. А после работы начинается буквально оргия разговоров.
— А известно ли вам, что нам в пищу добавляют какие-то химические вещества, чтобы мы были менее активными и спокойнее относились к житейским проблемам и невзгодам?
— Вполне возможно. У нас монополия на все. И все централизовано. Так что Им ничего не стоит подсовывать нам какую-нибудь дрянь, влияющую на наше поведение в желаемом для Них духе.
— Путем таких неподконтрольных нам химических добавлений Они могут сделать из нас послушных скотов.
— Давно сделали уже, причем без химии.
— Еще не совсем. Мы еще рыпаемся порой. Диссиденты вот появились. А тут будет полное соответствие с идеалами начальства. Закрепят нужные Им качества в нас навечно, сделав их наследственными. Наука идет к этому.
— А кто такие диссиденты?
— Буквально это инакомыслящие. Но у нас это скорее инакодействующие, то есть действующие так, что это вызывает гнев начальства.
— Но формально они законов не нарушают же.
— Ты что, всерьез принимаешь наши законы?!
— На мой взгляд, эта борьба за соблюдение прав человека есть пустое дело. У нас таких прав вообще нет. А нарушить то, чего нет, невозможно. Те лица, которых у нас преследуют, на самом деле нарушают какие-то фактические нормы поведения в нашем обществе. И надо говорить не о нарушении неких мифических «прав человека», а о том, каковы на самом деле нормы нашей жизни.
— Хотя ты и шутишь, но в твоей шутке есть доля правды. Наше диссидентское движение приняло такую форму под влиянием Запада. Глубоких корней в нашем населении оно не имеет. Населению плевать на эти «права человека». Они ему вообще не нужны. Для него важнее проблемы еды, жилья, развлечений, устройства детей.
— Не совсем так. Раз такое движение существует долго, оно не может не пустить корни. Но я честно признаюсь, я толком не понимаю, что такое «права человека»?
— Выражение «права человека» весьма неопределенно. Например, право на труд — есть это право человека или нет? Смотря где. У нас, где труд есть обязанность, это звучит так же, как право солдат выполнять приказания начальства. Обязанность не есть право. У нас скорее наоборот, надо бороться за право жить, не будучи прикрепленным к постоянному месту работы, то есть за право не работать.
— А борьба против прав человека есть право человека?
— Это движение бесперспективно. Не будь альянса с Западом, оно заглохло бы в несколько месяцев.
— Но этот альянс с Западом есть теперь постоянно действующий фактор нашей внутренней жизни. Запад нам теперь нужен дозарезу.
— А также для того, чтобы зарезать его.
— В твоем каламбуре есть доля истины. Система такого типа не может существовать, не стремясь к мировому господству и единственности. Как в свое время биологические законы толкали людей расселяться по всей планете, так теперь социальные законы побуждают советских людей (то есть сверхлюдей) к установлению единого коммунистического строя жизни на всей планете. Этот факт надо признать и жить с сознанием его неотвратимости.
— Но палка о двух концах. Если две социальные системы долго контактируют, они стремятся уподобиться друг другу. Иначе контакты невозможны. Так что не только Запад влияет на нас, но и мы на него влияем. Например, мы стимулируем снижение качества продукции на Западе и вообше снижение уровня жизни. Западные власти начинают действовать по нашим образцам.
— Ничего себе разговорчики! Можно подумать, что мы на заседании тайного общества заговорщиков против нашего государства.
— Или на заседании Комитета интеллектуалов при КГБ.
— Неужели существует такой?
— Говорят, существует.
Идея МНС
Чтобы вызвать МНС на откровенный разговор, я пожаловался на убогость нашей жизни, на отсутствием людях и событиях интригующей тайны, на очевидность будущего. Он согласился со мной. И высказал довольно любопытную идею. У нас, сказал он, убогость и очевидность индивидуальных случаев компенсируется масштабами массовости. Вот, например, я скажу: некто А имеет связь с В на лестничной площадке, ибо другого более подходящего места для этого у него нет. Банально? Да. А если я скажу: в стране пять миллионов пар совокупляется на лестничных площадках, три миллиона под забором. Как? Впечатляет? Аналогично, например, с поступлением детей в учебные заведения после окончания школы. Каждый случай в отдельности тривиально прост и скучен. А дайте цифры в масштабах страны по различным социальным категориям родителей, и вы ужаснетесь. Если бы я сейчас вам рассказал, каковы расходы на начальнические спектакли в целом или каковы наши потери в масштабах страны из-за тупости руководства, вам стало бы дурно. Настало время взглянуть на жизнь нашей страны не с точки зрения судьбы отдельного обывателя, а с точки зрения масштабов всей страны и в масштабах десятилетий и даже столетий. При этом и наша индивидуальная судьба будет выглядеть совсем в ином свете. Понимаете, надо приобщить свою маленькую судьбу к великой истории Человечества. Но как это сделать? — спросил я. Есть много способов, ответил он. Один из них — преступление.
Секретарь
После того собрания я имел беседу с Секретарем партбюро. Он сказал, что мне пора кончать дурака валять, что ему надоело спасать меня от взысканий. Я спросил его, как часто он видит сны, каково соотношение приятных и неприятных, как часто он запоминает содержание снов, бывают ли случаи, когда его поведение подчиняется его воле. Он спросил, зачем это мне нужно. Я сказал, что хочу создать новую отрасль сонологии — спунологию. Он послал меня подальше.
Наш Секретарь неплохой мужик. В учреждении его уважают. Он секретарствует пятый или шестой раз. Вкладывает в это дело душу. Забросил личные дела и основательно дисквалифицировался. Время теперь сложное, а он — мастер улаживать всякие деликатные делишки. Райком это ценит. Ему каждый раз обещают улучшить квартирные условия. Но каждый раз происходит какая-нибудь непредвиденная неприятность, и решение его квартирной проблемы откладывается.
Вопрос о секретарях первичных партийных организаций не такой уж простой, как кажется на первый взгляд. Неверно думать, что все они суть злодеи в духе разоблачительных тенденций наших дней — карьеристы, хапуги, лжецы, трусы, приспособленцы. Я сам в партию вступал из лучших побуждений. И никаких благ от своего членства не имел. Скорее, наоборот, имел лишние хлопоты. И почти во всех известных мне случаях парторги и секретари первичных партийных организаций были далеко не самыми худшими гражданами. Иное дело — профессиональные работники партийного аппарата — работники райкомов, горкомов, обкомов и центральных комитетов партии. Эти учреждения суть типичные бюрократические учреждения, к тому же — самые привилегированные. Фиксировать это различие массы рядовых членов партии и первичных выборных партийных функционере с одной стороны, и партийного аппарата в виде иерархии партийных комитетов, профессионально занятых партийной деятельностью, с другой стороны, очень важно с точки зрени