ати лет формируется как социальный индивид. Известно также, что дети, прошедшие через детские сады и ясли и выросшие в крестьянских и рабочих семьях, оказываются неизмеримо менее развитыми интеллектуально, чем выросшие в зажиточных интеллигентных семьях и получившие добавочное образование (иностранные языки, чтение книг, разговоры). При всех прочих одинаковых данных обстоятельствах мальчику из крестьянской семьи, окончившему десятилетку в Чухломе, неизмеримо труднее поступить в Московский университет на математический факультет, чем мальчику из интеллигентной семьи, окончившему специальную математическую школу в Москве. Вопрос о способностях очевиден. Но в подавляющем большинстве случаев он не столь важен, как воспитание и профессиональная подготовка. А в воспитании наиболее важную роль играет развитие способности быть максимально адекватным социальной среде и использовать свои природные данные и преимущества своего происхождения в своих интересах. А это в огромной степени зависит от условий жизни индивида до восемнадцати лет. Поскольку в обществе занятие человеком определенной точки деятельности зависит от других людей, осуществляющих отбор и дающих на это санкцию, то личные связи и контакты, данные от рождения и приобретенные в ходе подготовки к деятельности, оказываются решающими, что тоже очевидно.
Короче говоря, имеются социальные факторы, от которых зависит распределение индивидов по точкам деятельности, и эти факторы начисто отвергают все прекраснодушные утопии на этот счет. Того, кто пишет стихи и прилично живет за их счет, не заставишь пахать землю. Разве что для «собирания материала» или из иных шкурнических соображений (вроде поездок Евтушенко и Глазунова на БАМ, которых за это прозвали «бамскими угодниками»). Нынешние принудительные поездки служащих и рабочих из городов на уборку урожая в деревню не есть реализация светлых идей утопистов, ибо эти поездки суть просто печальная необходимость, связанная с плохой организацией сельского хозяйства и скрытой, «размытой», безработицей в городах.
Обратимся к распределению произведенных ценностей. Поскольку речь идет о миллионах людей, разбросанных в пространстве, то одно это требует сложной системы распределения, то есть определенной системы власти над ценностями. А если учесть разнообразие людей и разнообразие ценностей, то следует увеличить степень сложности этой системы и усилить ее социальную важность. Власть над производимыми ценностями и над их распределением есть основа общественной жизни. Власть над распределением точек деятельности есть лишь одно из ее средств (пожалуй, главное).
В области разговоров о распределении ценностей царствуют утопические идеи распределения по труду и распределения по потребностям, а также идея общества изобилия, которое обеспечит это «по потребностям». Во-первых, изобилие всего в принципе невозможно. Даже природные ресурсы планеты ограничены, а производительная мощь общества всегда как-то ограничена. Большинство ценностей, производимых обществом и даваемых природой, в принципе являются дефицитом и не могут быть в изобилии. Кроме того, свой жизненный уровень люди определяют не по тому, что есть в изобилии, а по тому, что есть дефицит. Так что система распределения должна справляться с проблемой распределения ценностей, которых хватает далеко не всем.
Идея распределения по труду имеет весьма узкую сферу приложения — лишь в тех случаях, когда можно непосредственно сравнить деятельность индивидов. Идея распределения по потребностям давно выродилась в идею распределения «по разумным» потребностям, то есть по потребностям, регламентируемым обществом (коллективом, особыми организациями). В реальном исполнении все эти прекраснодушные идеи требуют определенных критериев сравнения и ограничений. И само собой разумеется, определенной категории лиц и организаций, уполномоченных на это. В результате социальная справедливость проявляется в таких фактически действующих принципах распределения жизненных благ: 1) индивиды получают жизненные блага в соответствии с их социальным положением; 2) если социальная позиция индивида А выше таковой В, то уровень потребления А (то есть получаемые им блага) выше, чем В; 3) лица одного социального уровня получают примерно одинаковые жизненные блага. Конечно, в конкретной реальности действуют многочисленные факторы, «нарушающие» действие этих принципов, маскирующие их. Но они образуют так или иначе самые фундаментальные тенденции в системе распределения жизненных благ.
Личность и коллектив
Коллективист — это существо без всяких принципов, но готовое принять любые принципы сообразно обстоятельствам, причем искренне, как свои собственные. И готовое тут же отказаться от них сообразно изменившимся обстоятельствам. И тоже искренне. Это — существо, имеющее принципы, но не в себе, а вовне. А в себе имеющее способность признавать те или иные внешние принципы в качестве своих собственных, если того требуют обстоятельства. Боюсь, что и тут я не выразился достаточно точно. Коллективист есть существо, не имеющее в себе самом никаких личных принципов поведения в коллективе, но отражающее в себе самом безликие принципы поведения коллектива и переживающее их как личные принципы. Для начала, пожалуй, хватит. Со временем надо подумать на эту тему серьезнее. Ибо все-таки собака зарыта тут.
Так вот, хотя склока в нашей группе идет по отношению к работе (работяги вкалывают и тянут на себе основную тяжесть работы, филоны делают вид, что работают), более серьезное расхождение лежит в иной плоскости, а именно — в плоскости индивидуалистов (Иван Васильевич и МНС) и коллективистов (все остальные). Во время очередной перебранки эту истину неожиданно для всех открыл Лоб, которого мы вообще не принимали в расчет. Бросьте выпендриваться! — сказал он Ивану Васильевичу и МНС. Оба вы друг друга стоите. Оба вы свое «я» показать хотите, и все. А ведь и в самом деле все! Когда наш народ говорит о ком-то, что он «выпендривается», хочет свое «я» показать, народ тем самым касается самой глубокой сути дела. И разница между Иваном Васильевичем и МНС лишь в том способе, каким они это свое «я» показывают. В одном случае — безотчетное стремление отдать себя на благо общества и тем самым заслужить личное признание, в другом — сознательное презрение к коллективу и противопоставление себя ему.
Я не верю в то, что Иван Васильевич и Костя лезут из кожи за просто так. За просто так не бывает, это противоречит природе вещей. Они не отдают отчета в природе своего порыва. Костя — начинающий, у него это — неосознанная реакция, переживаемая в извращенных формах. Ведь порой и страдания приносят удовлетворение. Иван Васильевич возвел свою способность в принцип и придумал целую концепцию. Не исключено, что за его долгую и, по всей вероятности, нелегкую жизнь это его качество не раз давало ему возможность как-то выделиться и быть отмеченным начальством. У нас в институте есть один сотрудник такого типа. Он признался, что остался жив только благодаря этой своей способности. Первый раз он самоотверженно рыл яму для нужника, начальство заметило и не включило его в список отправляемых на фронт. Ребята все погибли, а он уцелел. Другой раз уже в лагере его как образцового работника оставили закапывать трупы расстрелянных заключенных (у них почти весь лагерь расстреляли перед реабилитацией), а потом не то забыли, не то не успели расстрелять самого.
Различие этих двух типов индивидуалистов есть различие субъективно сильного (Иван Васильевич) и слабого (МНС) типов. Я очень подозреваю, что мое отношение к МНС подобно отношению Ивана Васильевича к Косте, только я оказался в разных с ним лагерях по работе. Это и путает общую картину. И то, что я часто узнаю в МНС самого себя, меня «раздражает. До сих пор я внутренне считал себя исключительным явлением и наслаждался этим. Теперь я вижу, что я не одинок. И вижу, что мой преемник превосходит меня многократно. Интересно, как реагирует Иван Васильевич на Костю? В принципе такие люди не любят, когда нарушается их исключительность. Но он добрый и сильный человек, он имеет в себе силы сдержать свои чувства. А я? Я не добрый и не сильный. И не хочу сдерживать свои чувства. Вот, кстати, проблема для теоретиков гармонического коммунизма. Как быть, если один только факт существования человека становится жизненно важной проблемой для другого, наполняет его жизнь терзаниями и исключает какие бы то ни было положительные решения?
Матренадура о Западе
— Тамошняя жизнь не про нас. Что это за жизнь, если там даже плюнуть некуда?
— Почему некуда?
— Неудобно. Чисто кругом.
— Не везде чисто. В Италии и Испании, говорят, мусора не меньше, чем у нас.
— Зато там террористы. И коммунисты того гляди власть захватят. Так что там почти что Советский Союз.
— А зачем непременно плеваться?
— А как же? Племянник рассказывал, куда ни глянешь, сразу плюнуть хочется. Тьфу, мол, живут сволочи! А мы?!
— Но ведь и на Западе есть достоинства.
— Есть, конечно, там тоже люди живут, а не скоты. Раз живут, значит, и там жить можно. Пусть себе живут. Мы разве против?
Введение в спунологию
Сонология есть общее учение о сне, а спунология — учение об активном сне. Рассмотрим ряд вопросов, касающихся чисто внешних условий сна (где спать, в каких позах, сытым или голодным и т.п.) и образа жизни спуна. Общий ответ банален: спи всегда и везде и при любых обстоятельствах. Но не все обстоятельства одинаково благоприятны жизни во сне.
Наименее благоприятными для жизни во сне являются условия, считаемые наилучшими с медицинской, психологической, бытовой и других точек зрения, то есть отдельная, чистая и изолированная от посторонних звуков комната, свежий воздух, удобная кровать со свежими простынями, прогулка перед сном, легкий ужин за несколько часов до сна, строгий режим дня. Практика показывает (а она есть высший критерий истины, не забывайте об этом!), что ни один человек с идеальными (с обычной точки зрения) условиями для спанья не смог стать даже кандидатом в спуны. Я нашел научное