Желтый дом. Том 2 — страница 76 из 104

свое удостоверение сотрудника КГБ, что в конце концов потерял его. Универсал помог Леночке раздеть высокого гостя и уложить его в... туалете, а сами предались любви на шикарной двухспальной кровати, покрытой красным шелковым покрывалом.

Затрапезный треп

Русский народ не имеет в себе внутренних опор, и потому он бесформен. Вот, например, в компании идет такой разговор.

— Евреи уезжают. Теперь немцы начали рыпаться. А там, глядишь, и наш брат русский захочет уехать. Так ведь все могут разбежаться.

— А на каком основании мы их должны выпускать?

— Кто «мы»?

— Государство. Человек есть все-таки ценность для государства. Рабочие руки. Головы. И для обороны.

— Но они же люди. У них есть свои желания.

— Мало ли кто чего захочет. Мы живем, не рыпаемся. А чем они лучше нас?!

Через несколько минут те же люди говорят следующее:

— Что они там, на Западе, распинаются перед нашими руководителями?! Противно смотреть.

— Боятся.

— И не понимают еще, что такое настоящий коммунизм. Вот когда генеральный секретарь ихней компартии станет во главе государства, когда он приедет к нам с визитом, прихватив с собой несколько вагонов роскошной жратвы и древних вин, конечно, с бандой своих холуев, а они, рядовые граждане, будут носиться по магазинам в поисках гнилой картошки и тухлого мяса, тогда поймут.

— Или в наших лагерях в Сибири будут подыхать.

— Вот распоясались, мерзавцы. Сталин себе такого не позволял, надо отдать ему должное в этом.

— Хотите анекдот? На восемнадцатом съезде комсомола Брежнев закончил речь, снял брови, поместил их на место усов и сказал: «Пашутылы, и хыватыт!»

И еще через несколько минут те же самые люди говорят следующее:

— И что им не жилось, этим Сахаровым, Григоренкам и прочим? Чины, звания, награды. Квартиры, дачи. Все было.

— Рехнулись.

— Славы мировой захотелось.

— Никакого чувства ответственности перед страной.

— Полное непонимание законов общественного развития и международной ситуации.

— Объективно, конечно, они встали на путь предательства родины.

— Откровенно говоря, «Архипелаг» Солженицына многом дает искаженную картину.

— Конечно, он тенденциозно подбирал факты. И истолковывал все односторонне.

— А эта его затея создать подлинную историю русской революции просто нелепа.

— Его метод в корне порочен. Он все время хочет доказать недоказуемое: мол, если бы в таком-то пункте тот-то (царь, Керенский) сделал бы то-то, революции не было бы.

О Боже, думает МНС, какая же вы мразь. Чтобы система из таких надежных элементов, как мы, была устойчивой нужен твердый каркас власти. Иного пути для нас в принципе не существует. И хватит думать об этом. Все ясно. Вот сделаю книгу этой суке. Защищу диссертацию. Проберусь в кандидаты. В партию, конечно, вступлю. Куплю квартиру в кооперативе. Женюсь. Детей разведу. Пару, не больше. Чего еще нужно?! Ишь чего захотел! — хихикает внутренний голос.


Не быть тебе, брат, кандидатом,

На партсобраньях не скучать.

По юбилейным важным датам

Наград, увы, не получать.

Насчет тепла перин из пуха

Твои мечтания вотще.

Не зреть, как собственного уха,

Домашних настоящих щей.

Не пережить такого факта,

Когда детишки подрастут.

Не слечь в больницу от инфаркта,

Ища им дырку в институт.

Хотя и слеплен ты из теста

Борцов, творцов и стукачей,

Таких на каждо свято место

Найдется сотня ловкачей.

Один дефект тебе к тому же

Засунул в гены кто-то встарь:

Хотя ты есть холуй снаружи,

Но про себя-то ты бунтарь.

Ночные разговоры

— Я все на свете передумал, — говорит Новый Друг. — Не сочти это за приспособленчество, но я пришел к выводу, что этот социальный строй наилучший. И он наш. Именно от этого нам плохо. Мы в глубине души не хотим ничего иного, но многое в нашей жизни нам омерзительно. А избавиться от этой омерзительности невозможно, ибо она есть неизбежная часть нашего добра. Возьми, например, отношение людей такого рода, как мы...

— Ты старший...

— Ну и что? Все равно рядовой. Денег побольше. И посвободнее. А так — то же самое. Так вот, отношение таких рядовых, как мы, к начальству. К заведующему сектором, отделом. К директору. Мы ведь можем и поспорить. И покричать. Даже дверью хлопнуть. Погрозить. И по душам потолковать. И вместе выпить. Мыслимо ли нечто подобное на Западе? Мы можем схалтурить, схитрить. Сравнительно с аналогичными работягами на Западе мы живем как у Христа за пазухой. Ведь факт? Получаем меньше? Конечно. Но ведь минимум-то мы имеем. Жратва плохая, но дешевая. Жилье плохое, но почти задаром. Вот мы с тобой тут загораем. Сколько ты заплатил? Вот видишь!

— У меня задание. На одну стерву ишачу.

— У меня тоже. Но какое это имеет значение? Все-таки лучше ишачить тут, чем в институте. А знаешь, сколько таких гавриков по стране?!

— Ну и что ты хочешь этим сказать?!

— До революции мы отставали от Запада. И что бы там ни говорили думающие «мальчики» тех времен, подспудно они мечтали догнать Запад. А теперь? Разве мы мечтаем завести у нас тут Запад? Ни в коем случае. Мы хотим лишь некоторые плюсы Запада перенести сюда, сохранив суть нашего строя, сохранив все наши плюсы. Хотим избежать наших минусов. Мы хотим невозможного, ибо западные плюсы невозможны без западных минусов, а наши плюсы невозможны без наших минусов. И западные плюсы несовместимы с нашими минусами.

— И что из этого следует?

— Надо искать внутренние источники для самоусовершенствования, соответствующие нашей натуре и истории. Подумай, почему мы так много говорим о Западе, сравниваем нас с Западом, ссылаемся на Запад? Что мы знаем о Западе? Что мы пережили там? Практически ничего. Мысль о Западе играет в нашей жизни отнюдь не роль образца для подражания и реальной возможности развития общества. Это есть лишь один из приемов общественного самопознания и самосознания. Чтобы осознать и познать себя, мы по законам самопознания должны противопоставить себя чему-то другому, с какой-то точки зрения противоположному нам. Вот мы и воображаем некий Запад. А на Западе с той же целью воображают нечто иное. Для многих аналогичную роль играем мы. Тяга к коммунизму на Западе отчасти объясняется и этим законом. Запад не есть для нас реальный способ решения наших проблем, как коммунизм не есть реальный способ решения проблем Запада. Здесь чисто идеологический процесс накладывается на реальную историю, но ни в коем случае не совпадает с ней и не дает ей некоего истинного отражения.

— Ты, возможно, прав. Но очень уж это заумно.

— Это очень просто. Фактическое соотношение идей и реальности куда более сложное. Только никто не хочет в нем разобраться.

— Вот ты и разберись.

— Пустое дело. Все равно никто не будет слушать. Чем глубже я понимаю, тем меньше шансов у меня быть понятым.

Окончание визита

В воскресенье был банкет в честь отбытия высокого гостя. Опять собрали по трешке с отдыхающих. Это вызвало сильное раздражение у непьющих. Но они проявили достаточно высокий идейно-политический уровень, по трояку внесли и свою положенную за это долю скушали. На сей раз гость явился в «полной форме», то есть без посторонней поддержки, шутил с дамами и с Членкорицей, в опочивальню тоже ушел на своих двоих, поддерживаемый Юрой и Универсалом, который на время визита стал главным собутыльником-адъютантом гостя.

В понедельник после завтрака состоялись проводы. Гость сказал на прощанье, что он доволен встречей, что считает дом отдыха в полном порядке, что будет ставить вопрос о присуждении дому отдыха Переходящего Красного Знамени в предъюбилейном социалистическом соревновании за звание лучшего оздоровительного учреждения подмосковног региона, что... Машина тронулась. Отдыхающие стройными рядами проводили ее до парадных ворот. Когда машина скрылась из виду, со стороны станции показалась быстро движущаяся точка. Скоро отдыхающие узнали ее: это был пес Диссидент, каким-то чудом удравший из милиции. На обед отдыхающим дали картофельный суп без мяса, пшенную кашу и компот из сухофруктов. Из коттеджа, в котором пребывал товарищ Сусликов, досрочно выпущенный на свободу истопник вывез на тачке несколько десятков бутылок. На сданные бутылки он упился и всю ночь орал вперемежку блатные и революционные песни, особенно часто повторяя «Сижу за решеткой» и «А мне, мальчишке, в эту пору цепями ногу закуют».

Во вторник с утра Беззубая Докторица бегала по палатам, собирая подписи под письмом трудящихся в Президиум Академии наук СССР с просьбой убрать истопника из дома отдыха как пьяницу, хулигана и антисоветчика. Пополз слух, что истопник есть личный агент академика Сахарова. Кандидат сказал, что надо диссидентские разговорчики кончать, иначе директор прикажет ввести танки.

Перед обедом заметили, что кто-то прижег сигаретой глаз Брежневу на фотографии в старой «Правде», трепыхавшейся от свежего ветерка на стенде перед столовой. Картина получилась страшная и смешная одновременно. Снимите это безобразие, сказала Беззубая Докторица. Это плохо кончится, сказала Членкорица. Весь ужас состоит в том, сказал Старик, что наши ужасы выглядят в конечном счете комично. Если хотите, я расскажу один забавный случай, который произошел... Лучше после обеда, сказал МНС.

Молодящийся Доктор соблазняет Официантку

Целую неделю Молодящийся Доктор держался, изображая из себя высоконравственную личность и осуждая «нынешнюю молодежь» за распущенность. Но не устоял и начал операцию по соблазнению молоденькой и довольно миленькой официантки. Первым делом он стал тщательно бриться и закрывать лысину реденькими липкими волосики с затылка, разоделся в пух и прах, наодеколонился до снотворности и стал бросать на Официантку совершено недвусмысленно явно двусмысленные взгляды, внимательно разглядывать ее ножки и волнующие движения, наха