ия теоретических проблем коммунизма?! Вообразим себе дом отдыха даже более высокого уровня, чем этот. Это несложно, ибо таковые есть на самом деле, и многие из нас в них бывали. Пусть и наш будет таким. Пусть будет хорошая еда на выбор, каждому отдельная комната, чудная природа, свободный распорядок дня, разнообразный контингент отдыхающих (на все вкусы). Изменится ли наша жизнь здесь в принципе? Мы по опыту знаем, что нет. И, теоретически рассуждая, не должна измениться. Что придает смысл нашей призрачной жизни здесь? Исключительно наша реальная жизнь там, до этого дома отдыха и за его пределами. Уничтожьте ее, то есть заключите нас на очень длительный срок или насовсем в такие условия, и посмотрите, что из этого получится. Согласно легенде, люди будут трудиться, участвовать в управлении, воспитывать детей и друг друга. Верно. Но согласно легенде, это все не играет роли в социальном положении человека и в его обеспечении жизненными благами. Играет или нет? Если играет, мы получим то, что имеем, но лишь с некоторыми модификациями. Если не играет, то и в этом случае мы воспроизведем в нашей прекрасной жизни здесь все то, что имеем за пределами ее, а именно — распадение на группы, выделение лидеров, иерархию групп и ливров, привилегии и неравенство (мы и это изобретем) и все прочее. Это будет нечто вроде армейской жизни, только улучшенное согласно легенде, но неизвестно, улучшенное или нет в реальности. Скорее всего, ухудшенное. Армия существует хотя бы как часть нормального целого. А тут все обшество будет по типу армии, но с одним коррективом: более сытое и комфортабельное (на первых порах) и целиком состоящее из сачков. Во-первых, проблема обслуживающего персонала. Как он будет жить? Лучше, хуже, так же? Если так же, зачем им работать, они могут быть в числе отдыхающих. Если хуже, их придется силой заставлять трудиться, что противоречит легенде. Если лучше, то это будет привилегией, а за нее начнут драться. И через несколько лет (я уж не говорю о поколениях!) вы свой первоначальный дом отдыха не узнаете. Начнется активная деятельность людей в большом коллективе, в результате которой будут воспроизведены все феномены социальной жизни: группировка, выделение лидеров, иерархия групп и руководителей, система контроля и наказания и прочее. И с палатами все пересмотрят соответственно с социальной структурой коллектива: в одних палатах поселят по нескольку человек, будут однокомнатные, двухкомнатные и более престижные палаты. И в питании произойдет дифференциация. Можно не продолжать. Законы социальности все равно заставят и тут жить так же, как мы и живем в обычных условиях. Сознательность возрастет? Нужно быть круглым идиотом, чтобы на это надеяться. Сознание человеку дано исторически исключительно для того, чтобы адекватно оценивать свое положение в обществе, предвидеть последствия своих поступков и поступков многих других людей, обеспечить самосохранение. Сознание есть орган самосохранения, выживания, приспособления, а не орган для выполнения лозунгов сумасшедших старух и политических проходимцев.
Письмо к Ней
Они смеялись: вот беда!
Вот анекдот! Потеха!
Начало Страшного Суда!
Космическая веха!
Замыслил, значит, ты, щенок,
Нам повторить Христа?!
Но не надейся на венок,
Не будет и креста.
Не будет речь твою внимать
Толпа людей-ослов.
И не сумеешь ты поймать
Их души в сети слов.
Не повстречаешь на пути
Своем ученика.
Если способен, засуди
Хотя бы нас пока.
Обсуждение
На сцене повесили портрет Брежнева. Под ним поставили живые цветы в корзинах. Одна такая корзиночка сказал Универсал, стоит не меньше тридцатки. А тут их... раз, два, три... Ничего себе! На одни цветочки три сотни убухали. А портретик наверняка не меньше пятисот обошелся. Вот б...и! В президиум совещания помимо директора и заведующего клубом прошли инструктор райкома партии, увешанный медалями ветеран войны — участник боев на Малой земле, писатель, недавно получивший Государственную премию за книгу о Брежневе, доктор философских наук, написавший восторженную рецензию на воспоминания Брежнева в толстом литературном журнале, в которой назвал эти воспоминания крупнейшим явлением в послевоенной советской и мировой литературе, доктор философоких наук, опубликовавший статью о воспоминаниях как о выдающемся вкладе в марксистскую философию, и другие важные лица. Всю эту банду, продолжал комментировать события Универсал, предпринимая одновременно малоуспешную попытку залезть под юбку Доброй Девицы, надо привезти и отвезти, накормить и напоить. А это — еще пара сотен. А сколько таких совещаний по всей стране!
Совещание открыл сам директор. Дорогие товарищи, сказал он так, что всем послышалось родное и знакомое «Дарахые таварышы!». У нас сегодня большой и радостный праздник. Мы собрались здесь, чтобы выразить свое безмерное восхищение... И битый час зал гремел аплодисментами и приветственными возгласами. Не хватает только салюта, сказал Универсал, выскальзывая из зала и отплевываясь нехорошими словами. За ним выскользнули МНС, Кандидат, Ехидная Девица. А когда на трибуну вылез ветеран, повалили и прочие. Директор был вынужден призвать собравшихся к порядку. Беззубая Докторица предложила запереть зал на ключ. Предложение встретили аплодисментами. Но пока искали ключ (куда-то запропастилась уборщица), еще половина оставшихся в зале успела смыться. Это хорошо, сказал Старик, поскольку на всех донос не напишешь. Когда нужно писать много доносов, у нас их перестают писать совсем. Почему бы это? А при Сталине разве мало писали? — спросил Кандидат. Представьте себе, сказал Старик, в каждой конкретной ситуации мало. Это по стране в целом и с учетом времени набиралось много. У нас в академии (пока я там был) было всего несколько случаев. При Сталине такая массовая демонстрация, какую мы устроили сейчас, была в принципе невозможна. Если бы произошло нечто подобное, ввели бы войска НКВД и весь район расстреляли бы. Есть предложение, сказал Универсал, продолжить обсуждение эпохального сочинения Леонида Ильича в другом месте. Пошли к нам, сказала Добрая Девица. Наши соседки по палате собираются выступать и потому до отбоя не появятся.
Вот вы говорите, что при Сталине такое было невозможно, сказал Кандидат после того, как расселись по койкам и прикончили первую бутылку. Значит, прогресс все-таки есть! Прогресс есть, сказал Старик, но Брежнев тут ни при чем. К тому же мы можем иронизировать на эту тему отчасти потому, что соратники Брежнева по Политбюро сами терпеть его не могут и ждут не дождутся подходящего момента, чтобы его скинуть. Он у них самих в печенках сидит. А КГБ, как мне кажется, специально старается дискредитировать его и свалить все на ЦК. Наша правящая верхушка — отнюдь не дружная семья любящих и уважающих друг друга единомышленников. В воспоминаниях Брежнева есть одно комичное место, сказал Инженер. Сталин сделал какое-то заявление, а Брежнев по этому поводу, как он пишет, имел свое особое мнение. Представляете, полковник из политотдела, имеющий свое особое мнение! Через четверть века после смерти Сталина, конечно. А ну Их всех в ... — сказал Универсал, разливая последнюю бутылку. Выпьем за то, чтобы Они все сдохли!
Другое обсуждение
А на другой день состоялось другое обсуждение, но гораздо более содержательное и интересное, как справедливо заметила Ехидная Девица. Произошло это после того, как отдыхающие проглотили макаронную запеканку, разбрелись по комнатам и по кустам, удовлетворили свои возросшие потребности, а затем снова сбились в толпы, не зная, чем заполнить неизбежную пустоту до обеда. Повод для литературной беседы подала Беззубая Докторица. Она сказала, что язык Леонида Ильича по красоте, выразительности и кристальной ясности нисколько не уступает последним рассказам Толстого для детей. И между прочим сказала она многозначительно, для взрослых тоже. Вот послушайте, я вам прочитаю отрывок! Перед обедом папа сказал: «Дети, мы купили сливы, будем кушать их после обеда». Петя ходил вокруг слив. Ему очень хотелось съесть хотя бы одну. Он не выдержал и съел одну сливу. После обеда папа сказал: «Здесь не хватает одной сливы, кто ее съел?!» Ну, каково? А теперь я прочитаю вам отрывок из книги Леонида Ильича... Умоляю вас, не надо! — воскликнула Членкорица. Между прочим, вы прекрасный чтец-декламатор. Вам бы не наукой заниматься, а в Большом театре выступать. В Большом театре поют, а не декламируют, сказала Добрая Девица. Тем более, сказала Ехидная Девица, когда поют, содержание текста все равно не поймешь. А под музыку любая ерунда сойдет. Как дурная закуска под водочку, добавил Универсал. Готов держать пари, сказал Инженер, что по книгам Брежнева поставят фильмы. И оперы, добавил Старик. Балет, резюмировала Ехидная Девица. Кстати, сказал Кандидат, Толстой стал писать эту «кристально ясную» прозу, когда впал в старческий маразм. Прошу не искажать меня! — закричала Беззубая Докторица.
Вот после этой легкой словесной закуски и началась содержательная беседа о классической русской литературе. Универсал сказал, что он русскую литературу вообще читать не может, что это — занудная скука, что он предпочитает «Трех мушкетеров», «Графа Монте-Кристо» и «Старика и море». Последнюю книжку он прочитал недавно! Здорово! Целый день человек ловил рыбу, столько сил потратил, а так ни ... и не поймал. Здорово написано. И отвращение к русской литературе у него началось еще в школе, когда стали «проходить» Пушкина. Им велели выучить начало из «Евгения Онегина». Помните: «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог...» Он, конечно, не выучил и попросил одного парня во дворе помочь. Тот и выдал ему то самое окончание этого куплета, которое знает вся Россия: «...своей кухарке так правил, что повар вытащить не смог». Он и выдал это в классе. С тех пор ему больше тройки по литературе не ставили. Старик сказал, что у многих русских людей конфликт с родной литературой начался именно с таких пустяков. У них одного парня исключили из школы за то, что он сказал, будто Пушкин был в стельку пьян во время дуэли и потому промазал. На педагогическом совете его допытывали, откуда у него такая информация. Он сказал, что об этом написано у Лермонтова в стихотворении «На смерть поэта». Там написано: «Погиб поэт, невольник чести, пал, оклеветанный молвой, с свинцом в груди...» С