з «почтового ящика», живущий в нашем сарае) утверждает, что именно в этом состоит диалектика общественного развития. Именно потому, что воплотились в жизнь гениальные предначертания классиков марксизма, деревенские жители разбежались по городам, а те, которые остались, превратились в типичных халтурщиков. Поэтому-то нам и приходится временно подтверждать предсказания утопистов. В бытовом и культурном отношении деревня тоже стремительно приближается к породу. Холодильники, телевизоры, мотоциклы, джинсы, колготки стали тут обычными предметами обихода. Дон Игуан этим даже недоволен немного. С колготками, утверждает он, могли бы и не торопиться. А то местные девки носят их и в сорокаградусную жару, и в сорокаградусный мороз. А так как колготки стоят сумасшедших денег, девки всячески их берегут. И потому получить от них то, что требуется здоровому мужчине, необычайно трудно: девки боятся порвать эти проклятые колготки. Я сказал, что меня эта проблема удивляет: ведь можно на свидание ходить и без колготок, ночью же все равно их не видно. Дон Игуан сказал, что до такого высокого уровня сознания деревня еще не поднялась. И мы вспомнили анекдот про негра, которому белая женщина (из колонизаторов) велела надеть презерватив во избежание недоразумений и который спросил у своего партийного вождя после освобождения страны от колониального ига, можно ли ему теперь этот презерватив снять. Между прочим, и наша Матренадура имеет две пары колготок. Пара колготок — это на самом деле одни колготки, которые здесь считают почему-то парой (как говорят о паре брюк?). Одни колготки — совсем новые, их Матренадура надевает по праздникам. Другие — штопаные и перештопаные. Их она надевает в жаркие дни, когда ходит в юбке, а не в джинсах. Откуда нам известно об этом? Это проще простого. Весь свой интимный туалет Матренадура демонстративно стирает и сушит на веревке перед входом в наш сарай.
Но не все обитатели нашего сарая единодушны в решении проблемы города и деревни. Комиссар (экономист из какого-то патентного бюро) утверждает, что последние постановления Партии и Правительства, обязывающие жителей сельских местностей разводить коров, свиней, кроликов, кур и прочую съедобную живность (а не только клопов, блох и тараканов), сильно задержали процесс стирания граней между городом и деревней. Комиссар употребляет специальную терминологию политэкономии, и потому понять его вообще невозможно. Мы и не стараемся вникать в его речи, поскольку он зануда и парторг нашей бригады. Две трети нашей бригады члены партии, остальные почти все комсомольцы. Лишь несколько человек беспартийные. Поскольку они выросли из комсомольского возраста, их рассматривают наравне с членами партии. А так как у нас комсомольская группа объединяет комсомольцев нескольких бригад, что затрудняет комсомольскую работу, они тоже подчиняются Комиссару. Впрочем, хотя он и зануда, он мужик неплохой, работящий и справедливый. Мы зовем его Комиссаром, и он на эту кличку охотно отзывается. Кандидат математических наук из какого-то вычислительного центра считает, напротив, зти постановления Партии и Правительства новым ценнейшим вкладом в сокровищницу марксистско-ленинского учения о коммунизме. Иначе, говорит он, у нас совсем жрать нечего будет. Что лучше, спрашивает он, стереть грани и подыхать с голоду или оставить грани,зато быть сытыми? Комиссар говорит, что Кандидат не понимает азов марксизма, что, согласно марксизму, как раз наоборот, лишь стирание граней позволит... Но тут появляется Матренадура и делает знак Комиссару. Комиссар спит с Матренадурой, и она за это подкармливает его.
Наши нравы
Состоялся открытый суд, на который не допустили даже самого обвиняемого.
И их нравы
У Матренадуры какой-то родственник бывал за границей. И по его рассказам у Матренадуры сложилось четкое представление о Западе. Там, говорит она, на стенах и заборах никаких хулиганских надписей не увидишь. Даже в туалетах стенки чистые. И даже в лифтах и телефонных будках не нацарапано. От скуки помереть можно.
Разговоры на площадке
— Наши представления об источниках цивилизации, культуры и прогресса чудовищно нелепы. Вот, например, испанки носили длинные юбки и обувь на высоких каблуках. Знаете почему? Да потому что у них ноги короткие и некрасивые. К чему это я говорю? Да к тому, что культуру и прогресс на самом деле выдумали не гении и красавцы, а бездарности, посредственности и уроды. Культура вообще есть прикрытие убожества. Гении и красавцы склонны, естественно, к ясности и обнаженности. Бездари и уроды стремятся скрыть истинное положение вещей и приукрасить его внешними атрибутами. И прогресс достигается не за счет гениев и красавцев, а за счет борьбы против них. Вот тебе другой пример: христианское целомудрие, единобрачие, сексуальная сдержанность. Кто это изобрел? Совершенно очевидно, люди с посредственной внешностью и слабыми половыми потенциями. Обрати внимание: красивых и темпераментных женщин жгли на кострах и забивали камнями как ведьм.
— В нашем обществе посредственностям и уродам предоставлены богатейшие возможности. Значит, должен был наблюдаться стремительный прогресс культуры. Но я что-то этого не замечаю. Скорее наоборот. В чем же дело?
— Дело в том, что у нас повывелись те гении и красавцы, в борьбе с которыми посредственности и уроды двигают прогресс. Вернее, им не дают развернуться, показать себя и влиять на ситуацию в обществе.
Наша бригада
Наша бригада в некотором роде экспериментальная, во всяком случае, она явно новаторская. Секретарь райкома партии так и сказал на митинге в честь нашего прибытия в район и рассредоточения по колхозам и совхозам: вам (то есть нам) предстоит прокладывать новые путя... нет, пути... на пути... нет, на путях нового неслыханного подъема сельского хозяйства и на путях... нет, на сей раз на пути... нашего неудержимого движения вперед к победе и т.д. и т.п. Когда он произносил свою зажигательную речь с целью вдохновить нас на самоотверженную борьбу (именно на борьбу!) за своевременную (почему не досрочную? Это что-то новое!) уборку картошки, свеклы и еще чего-то... Мы, вообще-то говоря, его и не слушали. Мы этой мути наслушались за свою жизнь в избытке... Так, когда он трепался насчет путей к... и новых путей на..., мы скидывались на первую (и вполне законную) выпивку на лоне природы. Вот сволочи, ворчал при этом Кандидат, которому визгливо-торжественные вопли секретаря мешали сосредоточиться и произвести сложные расчеты с нашими мятыми бумажками и медяками. Битва за урожай! Штаб уборки! Борьба за морковку!! Штурм свеклы!! В какой пропорции будем делить на закуску и выпивку? Каково должно быть соотношение водки и «красного»? Помяните мое слово, они еще введут воинские звания. Представляете, ефрейтор морковки! Капитан картошки! А высшее начальство — генералы и маршалы битвы за урожай!
Не подумайте, что «красное вино» — это то самое красное сухое вино, которое в образованных городских кругах пьют с шашлыком и жареной телятиной. Как только поезд пересекает городскую черту, слово «красное» меняет смысл: теперь «красным» называют все, что не есть водка, а «белым» называют все, что не есть «красное» (уже в новом смысле). Но дело не в этом. Дело в том, что наша бригада новаторская. Раньше каждый колхоз и совхоз имел своих (закрепленных за ним) шефов в городе. Шефствующее предприятие (учреждение) города ежегодно в соответствующие сезоны полевых работ выделяло энное количество сотрудников, которые ехали в свой привычный подшефный колхоз или совхоз, где их использовали по усмотрению местного начальства. Так оно и делается до сих пор в большинстве случаев. Но на сей раз во исполнение решения Пленума ЦК о подъеме сельского хозяйства на новую высшую ступень и о создании изобилия продуктов питания в городах решили провести битву за урожай централизованно, комплексно, с учетом местных условий, городских профессий шефов и профессий, приобретенных нами в прошлые поездки в деревню. Поэтому мы два дня околачивались в районном центре, ночуя где придется, чтобы районное начальство провело кампанию сражения за урожай на высочайшем демагогически-бюрократически-идиотическом уровне. С трезвоном в прессе и по радио, с кинохроникой и прочими атрибутами настоящей битвы. Нас по очереди таскали по разным классам школы, которую заняли под штаб битвы за урожай, выспрашивали анкетные данные, профессию, какие общественные поручения выполняли, на каких работах приходилось трудиться в деревне и т.д. В заключение нас пригласили побеседовать «по душам». Это — нечто вроде Особого Отдела от КГБ. Здесь нам внушали, какая ответственная задача выпала на нашу долю, просили пресекать всякие нехорошие (разлагающие) разговоры и помогать Органам выявлять лиц, которые... Никаких бумажек подписывать не требовали. Просто просили помочь Им во имя и для. Это нечто новое. Дон Игуан говорит, что раньше заставляли подписывать обязательства быть осведомителями. Обычно ребята отказывались. Но кто знает, может быть, кое-кто и подписал. Все-таки битва на благо Народа, Родины, Партии. Ради такой великой цели можно и послужить. Я молча выслушал, что говорили товарищи ОТТУДА, в ответ на Их просьбу кивнул (про себя послав Их на...). А что мне было делать? Речи протеста произносить? В позу становиться? А ради чего и ради кого? Я знал, что ни в чем помогать Им не буду. И этого достаточно.
Дислоцируется (если уж битва, так даешь военный язык!) наша бригада в населенном пункте И, пожилые женщины — в домах (по три-четыре человека), мужчины и женщины помоложе — в сараях. Считается, что мы спим на сеновале, вдыхаем аромат свежего сена и все такое прочее. На самом же деле наша хозяйка Матренадура к сену нас близко не подпускает, хотя мы его ей наворовали больше, чем накосила она сама, и спим мы на соломе и какой-то прошлогодней трухе. И воюем с крысами. Тут водятся и мышки. В сравнении с крысами они нам кажутся родными и близкими, и мы с ними не воюем. Черт знает, что происходит с этим миром, говорит по сему поводу Токарь. Раньше крысы с мышами никак не уживались, а теперь жить друг без друга не могут. Все перепуталось. Это все из-за атомных испытаний и космических полетов.