Красный Жезл посмотрел на часы. До встречи с Гуном оставалось время, и он решил сделать небольшой крюк по другой улице, чтобы не прийти к месту встречи первым.
Он еще никак не мог смириться с мыслью о том, что ему, Красному Жезлу, пришлось уступить какому-то нахальному молокососу. Но сейчас злоба против Гуна, которая переполняла его в субботу, выкипела. Двухсот тысяч, конечно, жалко. Зато у него есть теперь такие деньги, что он способен купить даже личную охрану Желтого Дракона. Красный Жезл так испугался мелькнувшей в голове мысли, что оглянулся по сторонам. Нет, не стоит зарываться. Даже мысленно. Такие мысли до добра не доведут. Желтый Дракон сотрет Красного Жезла в порошок даже с его деньгами. Достаточно того, что покончено с Белым Бумажным Веером. Вспомнить об этом было приятно. «Конечно, я вам устрою побег, «старший брат», — со злорадством подумал он, — но не моя вина, что, пытаясь улизнуть, вы получите пулю в спину». Красный Жезл пожалел о том, что не увидит, как будет умирать Белый Бумажный Веер. А как приятно было бы посмотреть на его предсмертные судороги! Просто стоять и смотреть, как он будет корчиться. А еще лучше было бы устроить над ним суд во время ритуала. И хотя это было исключено, Красный Жезл попытался представить себе, как он стоит с мечом в руке, а рядом — бледный, трясущийся Белый Бумажный Веер со связанными руками… В полной тишине присутствующие слушают приговор…
Красный Жезл любил созерцать казнь во время ритуалов. Но еще больше он любил собственноручно отрубать головы приговоренным. В такие моменты он чувствовал, как сладкая истома разливается по всему его телу. Однако ему всегда казалось, что ритуалам возмездия чего-то не хватало. Только он никак не мог понять — чего. И только сейчас, рисуя в своем воображении казнь Белого Бумажного Веера, он понял: им не хватало эмоциональности, неистового вдохновения. Он вдруг явственно вспомнил подобное зрелище, виденное им давным-давно в Китае, когда он был еще не Красным Жезлом, а четырнадцатилетним Фаном…
Это было в начале культурной революции. Однажды он увидел, что на заборах, фасадах домов, на деревьях стали появляться лозунги: «Объединимся, чтобы защитить демократию от грязных империалистов!», «Растопчем шпионов — преступных врагов народа!», «Разобьем собачьи головы проклятым реакционерам!». Громкоговорители сутками изрыгали угрозы в адрес всех контрреволюционеров. По улицам ходили группы молодых людей с повязками — красные охранники — и призывали население разоблачать и уничтожать шпионов.
Однажды, возвращаясь домой, Фан увидел толпу людей, над которыми плыл огромный плакат: рабочий в спецовке наступил ногой на маленького зеленого человечка с перекошенным уродливым лицом. Толпа вела невысокого мужчину со связанными руками, а вокруг сновали мальчишки и беспрестанно плевали в него. Мужчиной со связанными руками оказался его сосед — хромой и забитый, вечно всего боявшийся портной.
Шествие пришло на стадион, где несколько дней тому назад поставили деревянный помост. Портного втащили туда и заставили опуститься на колени. Какой-то человек вытащил из кармана тетрадь и начал читать обвинение. Фан не слышал слов, да особенно и не старался вслушиваться. Он улюлюкал вместе с толпой, которая ежеминутно взрывалась гневными возгласами. Несколько человек из первых рядов взобрались на помост и, исступленно крича, начали бить портного кулаками по лицу. Один из охранников, по-видимому старший, выхватил из кобуры пистолет и приказал своим подчиненным поставить портного на четвереньки, добавив, что он жил, как собака, и должен умереть, как собака. Те пытались пробиться к жертве, но их не пустили. На помост вскакивали люди и били портного руками, ногами. Он упал. До Фана только доносились слова: «грязная собака», «проклятый контрреволюционер», «паршивый пес».
На возвышение с трудом вскарабкалась какая-то старуха, и в ней Фан узнал свою соседку. Она вечно ругалась с портным и, вероятно, поняла, что настал ее час. Старуха стала тыкать костлявыми пальцами ему в лицо, норовила попасть в глаз…
Фан распалился и тоже ринулся с воплями на помост. Он начал плевать в портного, а потом бить его ногами. Вскоре все было кончено. Толпа покинула стадион, а на помосте осталось лежать бездыханное, окровавленное тело.
На следующий день Фан снова пришел на стадион. Возможность безнаказанной расправы над беззащитными людьми пьянила его, доставляла невероятное удовольствие. Он участвовал в побоищах чуть ли не каждый день. Потом на несколько лет все стихло. А однажды он узнал, что тоже попал в число «паршивых псов, которым нужно разможжить голову». Это случилось в тот день, когда у него родилась дочь…
Распаленный нарисованной воображением картиной, Красный Жезл не заметил, как подошел к входу в парк Тигрового бальзама.
Красный Жезл хорошо знал этот парк, потому что нередко использовал его многочисленные гроты для встреч с нужными людьми. Особенно ему нравились Лабиринты ада — узкая тропка среди небольших пещер с огромным числом персонажей — корчащихся в муках грешников, дьяволов со зловещими ухмылками. Красный Жезл имел обыкновение останавливаться со своими собеседниками около сцен с жестокими до патологии пытками и там вести разговор о делах, отвлекаясь время от времени, словно невзначай, чтобы притворно восхититься скульптурной композицией. Это выглядело как недвусмысленный намек, и спутники Красного Жезла, к его большому удовольствию, вдруг начинали чувствовать себя подавленными, их охватывало беспокойство.
Приблизившись к воротам парка, Красный Жезл увидел Гуна. Тот широко улыбался Красному Жезлу, как старому приятелю. Когда они подошли друг к другу, молодой человек сделал вежливый полупоклон. Красный Жезл стиснул зубы и молча кивнул в ответ. Оба вошли в парк медленной походкой людей, которые под вечер решили немного прогуляться и мирно поболтать о том о сем.
Некоторое время они шли молча. За одним из поворотов показалась большая керамическая башня. Она была слегка надломлена, словно готовая вот-вот рухнуть. В проломе виднелась голова женщины. А перед башней, стоя на коленях, молился керамический молодой человек в ярких одеждах мандарина.
— Вы знаете эту легенду? — спросил Гун у Красного Жезла. И, не дожидаясь ответа, продолжал — Это мать и сын. Сын просит богов простить мать. Боги заточили ее в башню за… Я не помню подробностей, но мамаша, кажется, была порядочной стервой. Впрочем, не наше дело осуждать предков, какими бы они ни были. Главное, молиться за них, и все будет в порядке. Как видите, боги услышали молитвы этого юноши. Еще немного, башня рухнет и его мамаша грешница вознесется на небо. Я полагаю, что ваше отношение к матери…
— Хватит болтать, — грубо оборвал Гуна Красный Жезл.
— Я жду вашего ответа, — пожал плечами тот.
— Я согласен. Когда я увижу мать и дочь?
— Если вас устраивает, то через неделю в Бангкоке.
— А почему бы вам не привезти их сюда? — Красный Жезл почувствовал, как в нем снова начинает клокотать злоба.
— Видите ли, — засмеялся молодой человек, — билеты стоят очень дорого. Мы не можем позволить себе роскошь бросать деньги на ветер. В следующий четверг мы встречаемся в Бангкоке… у отеля «Виктори». В семь часов вечера. Я буду там вместе с вашими родными. А вы — с документами и остальными пятьюдесятью процентами. Если почему-либо вы не сможете приехать в назначенный срок, позвоните по этому телефону, — Гун протянул Красному Жезлу визитную карточку, на которой было оттиснуто лишь несколько цифр, — и попросите передать мне, какой день и час для вас удобен. А сейчас я хотел бы получить деньги и откланяться.
Они прошли еще несколько метров и остановились у скамейки перед самым входом в Лабиринты ада. Из темноты на Красного Жезла смотрел керамический дьявол и саркастически улыбался.
Вокруг никого не было, но Красный Жезл знал, что где-то рядом находятся три его охранника, которым он велел приехать сюда на всякий случай. Он не сомневался, что и Гун здесь не один. Он начал медленно отпирать свой кейс, а молодой человек сосредоточенно следил за его руками.
Красный Жезл поднял голову, и его взгляд снова упал на дьявола. Ему показалось, что в безжизненных глазах керамического чудовища заиграла насмешка. Красный Жезл взялся рукой за первую пачку, чтобы вынуть ее, и вдруг ему стало жаль этих денег. Почему он должен отдавать их? Почему он должен расставаться с бумагами, которые может выгодно продать? Двести тысяч! За что?! Красный Жезл моментально забыл о письме, о фотографии, забыл, что теперь он — обладатель трех миллионов долларов…
Кто смеет отбирать у него его деньги! Его деньги! Деньги! Деньги!
Все произошло в какие-то доли секунды, и Гун не успел даже среагировать. Красный Жезл молниеносно ударил его носком правой ноги под колено. Молодой человек со стоном согнулся, и в тот же момент Красный Жезл нанес ему удар по голове рукояткой выхваченного из кармана пистолета. Гун упал на траву. Красный Жезл начал бить его ногами.
Он не видел, как на аллею выскочили два человека, как наперерез им метнулись три тени. Он не слышал глухих ударов и тяжелого дыхания дерущихся. Он продолжал исступленно бить человека, который покушался на его деньги. Перед глазами Красного Жезла мелькали пачки новеньких банкнот, стоящий на коленях с кровью на лице его сосед-портной из Шанхая, корчащийся в предсмертных судорогах Белый Бумажный Веер, и снова доллары, доллары, доллары…
Он очнулся, лишь услышав голос одного из своих охранников: «Босс, нужно сматываться». Красный Жезл показал ему кивком головы на валявшегося у скамейки Гуна. Охранник нагнулся над молодым человеком.
— Готов.
— А остальные?
— Тоже.
Красный Жезл схватил кейс и почти бегом направился к выходу. Один из охранников последовал за ним, двое других— в противоположную сторону. Красный Жезл с размаху плюхнулся на заднее сиденье поджидавшей его у входа машины и облегченно вздохнул, когда она рванулась с места. Кажется, все прошло благополучно. И тут он вдруг вспомнил о письме матери, о легенде, которую рассказал Гун… На какое-то время ему стало не по себе. Догмы, которые прививают каждому китайцу с детства, — поклонение духам предков, безоговорочное послушание родителей, их почитание — еще сидели в его сознании. И Красный Жезл, никогда не считавший себя верующим, испугался совершенного им кощунства. Расправившись с Гуном, он фактически подписал смертный приговор своей матери. Он испугался, что призрак матери будет преследовать его всю жизнь. Красный Жезл, как мог, пытался успокоить себя. Зато теперь он уже не будет бояться, что кто-нибудь узнает о его прошлом. С прошлым покончено. Его больше нет. Он свободен. Завтра утром он заберет из банков свои деньги, положит их на новые счета, закроет театр и поменяет имя. Он затеряется в Сингапуре, и хозяевам Гуна больше не удастся его разыскать.