За кофе, как всегда, просмотрел почту, стремительно, с особенно приятной по утрам безжалостностью отправляя в корзину все лишнее. Письмо из авиакомпании чуть не полетело туда непрочитанным; в последний момент притормозил: а вдруг не реклама? Открыл.
Письмо оказалось напоминанием: «Ваш полет уже завтра». Сказать, что удивился, было бы изрядным преуменьшением. «Шок и ужас», как пишут в рекламе второсортных боевиков. Это я, получается, в бессознательном состоянии купил билет в город Вильнюс? За почти триста евро? Ну молодец, чего.
Впрочем, действительно молодец, даже в бессознательном состоянии учел свои интересы, по крайней мере, время вылета выбрал нормальное. Не в какие-нибудь ужасающие шесть утра. И всего с одной короткой пересадкой в Брюсселе, а не с тремя через Куала-Лумпур, Тамбов и Стамбул; с другой стороны, я бы, пожалуй, сейчас погулял по Стамбулу. И заодно по Тамбову – какой он, интересно, Тамбов, о котором я вспомнил просто так, смеху ради? Но фиг мне теперь Стамбул и Тамбов. Чур-чура, я в домике. В смысле в Вильнюсе. Завтра туда полечу.
Изумленно спросил себя: правда, что ли, полечу? Непонятно куда, неизвестно зачем, по билету, купленному в помрачении? И рассудительно ответил: ну так я же люблю путешествовать наугад. Случайный билет ничем не хуже случайного поезда. Зачем ему зря пропадать?
Билет был куплен примерно две недели назад; на всякий случай поискал в почте за те же даты переписку с гостиницей или Эйрбиэнби – может я и апартаментами в бреду озаботился? Но по всему выходило, не озаботился. Ай, ладно, прямо сейчас и найду.
Так увлекся, разглядывая квартиры и карты фрагментов города, где они расположены – особенно карты, они его всегда завораживали – что забыл обо всем на свете и чуть не опоздал. В самый последний момент опомнился, выскочил натурально в домашних штанах, хорошо хоть не в тапках, и куртку с вешалки взял. Но доехал до галереи одновременно с лампами, а не на роковые пять минут позже. Одно слово профессионал, – смеялся он над собой, открывая дверь. А быстренько установив свет, сел прямо на пол и снова уткнулся в планшет, выбирая уже не столько квартиру, сколько маршруты предстоящих прогулок. И заодно кофейню, в которую будет ходить по утрам. Думал, натурально дрожа от нетерпения: все-таки нет на свете ничего лучше путешествий туда, где до сих пор не бывал. Это я молодец, даже в бессознательном состоянии понимаю. На самом деле отличный подарок сделал себе.
Отличный я себе сделал подарок – так он думал не только весь вечер, почти наугад пихая в рюкзак белье, носки и какие-то свитера, не только утром, пока ехал в аэропорт электричкой, не только в тот единственный сладкий момент, который любил в полетах – когда самолет отрывается от земли – но и потом, оказавшись на месте, хотя вместо погоды в этом чертовом месте творился бескомпромиссный лютый трындец, такой типичный ноябрьский смурной ноль по Цельсию, когда мелкий дождь превращается даже не в снег, а в жидкую кашу, в сочетании с сильным ветром – неповторимое ощущение, как будто тебя укутали отсыревшим ледяным одеялом, а к боку доверчиво, как котенок, притулился работающий кондиционер. Но даже в такую погоду ему здесь все нравилось, включая свинцово-синие сумерки, наступившие гораздо раньше, чем положено по расписанию; впрочем, скорее всего, просто не прекращающиеся никогда. Оно и понятно, – весело думал Эдо, пока шел от вокзала, куда доехал первым попавшимся на глаза автобусом, – я соскучился по путешествиям. Как в сентябре вернулся, так и сидел на месте. Пара коротких поездок на полдня вряд ли в счет.
Бегло осмотрев квартиру – обещанный балкон на месте, горячая вода из крана идет, чего еще надо для счастья – натянул на себя все обнаруженные в рюкзаке свитера и добровольно, без принуждения, в так называемом здравом уме вышел обратно в отсыревшее одеяло, то есть на улицу – гулять, гулять! Хвостом не вилял только по причине его отсутствия. Но в каком-то смысле все равно им вилял. На радостях намотал километров, наверное, десять – просто кружил по городу, осматривая не столько достопримечательности, сколько темноту, частично озаренную фонарями, витринами, первыми рождественскими гирляндами и другими осветительными приборами, включая мерцающие неоновые наклейки, звезды и полумесяцы на стенах домов. Почему-то был восхищен, хотя спроси его, что такого прекрасного в этих темных улицах, честно сказал бы: «Мое настроение». Но ничего больше и не требуется, все путешествия – только ради него.
Даже толком не пообедал, хотя ресторанов, кафе и пиццерий здесь, кажется, было больше, чем просто жилых домов; собственно, именно поэтому и не пообедал: от одних только вывесок и толп жующих за окнами начало казаться, что сыт. Зато подстрекаемый стремительно падающей температурой воздуха и окончательно разгулявшимся ветром, почти насильно втолкнувшим его в магазин, купил теплую куртку с большим капюшоном, ботинки на толстой подошве вместо демисезонных кроссовок, штаны на смену окончательно отсыревшим и пару дополнительных свитеров. Пять дней, это все-таки много. Глупо так долго мерзнуть или, чего доброго, до отъезда простуженным в доме лежать.
Все это пригодилось не наутро, а в тот же вечер, когда вернувшись в арендованную квартиру, понял, что погибает от голода, а в доме ни крошки; сам дурак, столько бродил по городу и ничего не сообразил купить, даже кофе. Если бы не обновки, вот прямо сейчас, пожалуй, и взвыл бы от вынужденной необходимости снова выходить в ледяной ад. А так переоделся в теплую сухую одежду, капюшон на голову, и вперед, совершенно довольный таким поворотом событий: устал, замерз, заленился, хотел залечь на диване с планшетом, но хрен тебе, будешь дальше гулять!
Когда выходишь из дома в новой одежде, сменив не что-то одно, а сразу весь гардероб, чувствуешь себя странно. Как будто не только одежда новая, но и упакованный в нее человек. Смешное ощущение, – думал Эдо. – И скорее приятное. Надо его запомнить и иногда повторять.
Было довольно поздно, поэтому зашел в первую же открытую пиццерию под названием «Jurgis ir Drakonas»[29]; сперва не сообразил, но буквально минутой позже, расшифровав название, рассмеялся: лучший в мире апокриф о последствиях битвы Святого Георгия со змием. И правда, глупо сражаться насмерть, когда можно спокойно поговорить, например, обсудить общий бизнес. Святой Георгий – мужик хозяйственный, сразу, небось, смекнул, что дракон пышет жаром не хуже, чем дровяная печь.
Вышел оттуда, чрезвычайно довольный удачной версией неаполитанской пиццы – почему-то не ожидал, что ему понравится. Вдруг понял, что так долго тянул с обедом, опасаясь разочароваться: трудно любить город, где тебя плохо кормят. А не любить его – деньги на ветер. Зачем тогда вообще приезжал?
Весело изумился – боже, какой же я все-таки смешной. Не то чтобы неожиданное открытие; то есть вообще, будем честны, не открытие, но все равно чертовски приятное. Быть несмешным в мои годы может любой дурак. А я – еще вполне ничего так. Вон, приехал незнамо куда по купленному в приступе лунатизма билету и хожу по незнакомому городу, из всех возможных проблем опасаясь только одной: разлюбить его раньше времени. Что тут скажешь, полет нормальный. Наливайте – всего, да побольше. Хочу еще.
И кстати насчет «наливайте». Во-первых, и правда, почему бы не выпить, если увижу подходящее место. Надо внимательно смотреть по сторонам. А во-вторых, мне бы кофе домой, на утро. Но это, конечно, вряд ли. Где я его среди ночи куплю? Ну, сам дурак. Надо было раньше вспомнить. С другой стороны, когда у меня в последний раз было утро без кофе? Тоже в каком-то смысле приключение. Так что пусть.
Однако проблема с кофе решилась сама собой: он случайно нашел открытую кофейню. Вернее, сперва увидел сияющий стол. Натурально, светящийся, как будто под него закатилась маленькая голубая звезда. Ясно, что где-нибудь под столешницей просто прикручен светильник, но глаз оторвать невозможно. Чудеса!
Удивительный стол стоял прямо на улице, но не сам по себе, а в окружении стульев, под навесом, условно защищающим от ледяного снего-дождя. Причем не просто на улице, а у входа в кофейню, где не только горел свет, но и сидели какие-то люди. И работал кофейный аппарат.
Вошел туда не столько в надежде раздобыть кофе наутро, сколько из чувства долга. Кофейня, работающая в половине одиннадцатого вечера, да еще и с уличными столами в конце ноября, в холодном северном городе, по его меркам была практически чудом. А чудеса, даже такие мелкие, следует уважать. По крайней мере, не игнорировать, когда они встают на твоем пути – такова была его логика. Не только сейчас, а сколько себя помнил, всегда.
Награда превзошла ожидания: оказалось, что здесь можно не только выпить кофе, но и купить пачку с собой. Выбрал какую-то африканскую смесь, судя по запаху, более чем неплохую. Ну и дела. На радостях заказал себе маленький черный. Получил картонный стакан, отправился с ним на улицу, сел за сияющий стол, благословляя новую куртку, такую теплую, словно в подкладку зашили лето. Не все целиком, конечно, а, например, знойный полдень какого-нибудь июльского дня. Самодовольно подумал: наверное, я на весь город один такой морозостойкий придурок, на улице с кофе сижу. Но тут же понял, что рано присвоил лавры: за соседним столом, не светящимся, а обычным, сидел еще один такой же ненормальный. Даже гораздо хуже, с непокрытой головой и в тонком на вид пальто. В расслабленной позе, как курортник в шезлонге, еще и ноги закинул на соседний стул. Суровые северные нравы, – весело подумал Эдо. – Передо мной местный супергерой, человек-ледокол. А я так, погулять вышел. И, надо сказать, просто отлично вышел я погулять.
– В городе Вильнюсе, – вдруг сказал человек-ледокол, – живут спящие люди. Спят в своих теплых кроватях и видят сны о том, как сидят ноябрьскими ночами в своих любимых летних кафе.
– Что?!
Это было так неожиданно, что Эдо вскочил, опрокинув стул. Но взял себя в руки, поднял стул, поставил на место. И, немного поколебавшись, сел на него сам. В самом деле, не бежать же отсюда, не допив кофе, только потому, что какой-то незнакомец без шапки говорит – почему-то по-русски – примерно такие вещи, какие я когда-то писал.