Повернув от Томе на север, белые грабители, еще недавно выряженные индейцами, продолжили свой путь к Альбукерке. Любой, кто встретил бы их на дороге, принял за группу торговцев, едущую от Рио-Абахо в столичный город Санта-Фе.
Но так далеко им добираться не нужно. Целью их путешествия был Альбукерке, хотя прибыв в город вскоре после полуночи, путешественники не остановились в нем и постарались не произвести шума, способного разбудить спящих обывателей.
Тихо миновав незамощенные улицы, караван продвинулся немного за окраину. Направлялся он к большому дому, или асьенде, прятавшемуся в тени деревьев. На крыше имелся бельведер, или мирадор, тот самый, на котором всего год назад стояли, покуривая сигары, полковник Миранда и его американский гость.
В привратницкой располагался караул солдат, перед воротами стоял часовой. Он привалился к калитке, его силуэт слабо обрисовывался на серо-белом фоне стены.
– Quien-viva?[28] – окликнул солдат всадников, когда стук копыт вывел его из полухмельного забытья.
– El Coronel-Commandante![29] – ответил высокий властно.
Это произвело ожидаемый эффект – его голос сразу узнали. Часовой, отсалютовав ружьем, позволил всадникам проехать без дальнейших расспросов, пропустив также следующий за ними атахо. Весь караван растворился за темными воротами, как накануне растворился в горной пещере.
Вслушиваясь в цокот копыт по камням внутреннего дворика-патио, часовой строил свои догадки и предположения. Ему не давала покоя мысль о том, что могло так долго удерживать коменданта вдали от порученного ему поста, а также другие вопросы столь же озадачивающего толка. Но они недолго занимали его. Какая разница, как или где тратит свое время комендант, пока солдат получает свое жалованье-суэльдо и рацион? А то и другое поступали без задержки, и на этой вселяющей уверенность ноте часовой завернулся в желтый плащ, привалился к стене и вскоре снова впал в состояние полусна-полубодрствования, из которого его вывело неожиданное прибытие гостей.
– Карамба! – воскликнул полковник, обращаясь к подчиненному, когда прибрав под замок добычу, оба расположились в прекрасно обставленной комнате в асьенде со столом, графином и бокалами. – Поездочка вышла долгая и утомительная, не так ли? Но мы не даром потратили время и труды. Ну же, теньенте, наполните снова свой бокал и давайте выпьем за успех нашего коммерческого предприятия. Пусть сбыть товары у нас получится так же выгодно, как приобрести их!
Лейтенант охотно налил вина и присоединился к тосту командира.
– Я подозреваю, Роблес, – продолжил полковник, – что вам все это время не давала покоя мысль, откуда узнал я про караван, разграбление которого так обогатило нас: про его маршрут, точное время прибытия, число сопровождающих и все такое? Думаете, это наш друг Рогатая Ящерица сообщил мне все эти сведения?
– Нет, не думаю, поскольку это невозможно. Откуда Рогатая Ящерица сам мог узнать, и причем заблаговременно, чтобы предупредить вас? Признаться честно, мио коронель, я на этот счет пребываю в полной растерянности. У меня нет ни малейшей догадки.
– Я мог бы дать вам ключ, умей вы читать. Но вы не можете, мио теньенте, потому как вашим образованием самым печальным образом пренебрегли. Но не важно, я прочитаю вслух.
С этими словами полковник извлек из ящика стоящего поблизости письменного стола листок бумаги, свернутый в форме письма. Судя по почтовой марке, это и было письмо. К тому же выглядел документ так, словно ему пришлось проделать большой путь, вполне вероятно, с посыльным. И действительно, письмо пересекло всю прерию.
«El Coronel Miranda, Commandante del Distrito Militario de Albuquerque, Nuevo Mexico»[30], – гласил начертанный на нем адрес. А сам текст, тоже на испанском, в переводе звучал так:
«Дорогой полковник Миранда! Я собираюсь выполнить обещание, данное вам при расставании. Мое торговое начинание уже продвинулось так далеко, что близится пора выступать на равнину. Мой караван будет невелик, всего шесть или семь фургонов с менее чем двумя десятками людей, зато стоимость товаров находится в обратной пропорции к их количеству – они предназначены для „рикос“ вашей страны. Выступить я собираюсь из приграничного городка Ван-Бюрен, штат Арканзас, и пойду новым маршрутом, открытым недавно одним из прерийных торговцев. Путь этот проходит вдоль реки Канейдиан, которую вы называете „Рио-де-ла-Канада“, и огибает верхний край великой равнины Льяно-Эстакадо. Этот южный маршрут предоставляет нам большую независимость от времени года, поэтому я смогу путешествовать осенью. Если ничто не задержит меня по пути, я буду в Нью-Мексико примерно в середине ноября, и уже сгораю от нетерпения возобновить знакомство, в котором вы выступали в качестве дающего, я же исключительно в роли получателя благ.
Это письмо я отсылаю с весенним караваном, отправляющимся из Индепенденса в Санта-Фе, в надежде, что оно благополучно достигнет вас.
Подписываюсь, дорогой полковник Миранда, как ваш преданный друг
Фрэнсис Хэмерсли»
– Вот так, теньенте, – сказал полковник, складывая послание и кладя его обратно в ящик. – Теперь ситуация прояснилась?
– Как солнечный день, что сияет над Льяно-Эстакадо, – последовал ответ лейтенанта, которого восхищение талантами начальника, равно как и поглощенное спиртное, подвигли на поэтические сравнения. – Carrai-i! Esta un golpe magnifico![31] Это достойно самого Мануэля Армихо или даже великого Санта-Анны!
– Это удар, еще более мастерский, чем вы думаете, потому как он двойной – сразил двух пташек одним камнем. Давайте-ка еще раз выпьем за него!
Снова наполнив бокалы, сообщники по преступлению подняли их за успех подлой затеи, которую так удачно воплотили в жизнь.
Затем Роблес встал, чтобы отправиться в картель, или казарму, где обитал, и пожелал полковнику «буэна ноче».
Комендант и сам подумывал о постели и, взяв со стола лампу, двинулся в направлении спальни, карто де камара.
Проходя мимо висящей на стене зала картины – портрета прекрасной девушки, полковник остановился и с минуту глядел на нее, потом повернулся к зеркалу.
Словно в том отразилась тень самых глубин его души, выражение торжества, так недавно написанное на лице негодяя, мигом исчезло, сменившись гримасой огорчения.
– Один готов, – вполголоса сказал он сам себе. – Половина пятна смыта, и я благодарю за это Пресвятую Деву. Но где второй. И она? Где они, где?
С этими словами полковник побрел, пошатываясь, в свою комнату.
Глава 21. Через заросли полыни
Идет четвертый день после судьбоносного совета среди карликовых дубов, и двое беглецов по-прежнему бредут по Льяно-Эстакадо. Они едва проделали шестьдесят миль на юго-восток, и не достигли пока ни одного из потоков, устремляющихся на равнину Техаса.
Продвижение их медленно, потому как раненый, вместо того чтобы поправляться, только слабеет. Шаг его нетверд, ноги заплетаются. Помимо потери крови есть еще нечто, что лишает его сил: жестокие приступы голода и еще более невыносимая агония жажды.
Его товарищ тоже страдает, пусть и не в такой степени, но достаточно, чтобы шаг его сделался неровным. Ни у одного из них не было во рту ни капли воды с тех пор, как они пили среди фургонов, до начала схватки. С тех пор немилосердное солнце печет бедняг, а единственной пищей им служат пойманные на равнине сверчки, иногда рогатая лягушка, или немного сока кактуса опунция – но это уж совсем редко.
Голод произвел на обоих свое действие, печальное и стремительное. Уже к исходу четвертого дня путешественники сильно похудели и напоминают скорее призраков, чем людей. Пейзаж вокруг соответствует их внешнему виду – насколько хватает глаз, равнина поросла полынью, серебристые листья которой, смыкаясь наверху, рождают ощущение, будто весь мир объят одним огромным саваном.
На этот покров падают тени двух людей, пропорциональные их росту. Принадлежащая экс-рейнджеру убегает вперед на целую милю, потому как солнце низко стоит над горизонтом и светит путникам в спину. Они направляются на восток в надежде добраться до края Льяно там, где пустыня граничит с техасскими прериями. Впрочем, в душе одного из них эта надежда почти умерла. Фрэнк Хэмерсли уже не рассчитывает добраться когда-нибудь до сердца цивилизации или хотя бы пересечь ее границу. Даже рейнджер в отставке начинает склоняться к подобной мысли.
А вот другим живым существам она явно доставляет радость. Тени двоих мужчин не единственные, что скользят по залитым солнцем листьям полыни. На других тенях обрисовываются очертания крыльев – крыльев огромных птиц с пушистым хохолком и голой красной шеей. Этот вид пернатых хорошо известен – это сопилоте, мексиканские грифы.
По земле плывут два десятка таких теней, потому что двадцать стервятников кружат в небе. Эта картина неприятна путешественнику, даже если наблюдать ее издалека. Кружение над головой порождает в нем страх – он не может не читать в нем предначертание собственной судьбы.
Птицы следуют за двумя людьми, как следовали бы за раненным бизоном или больным оленем. Они парят и описывают круги, подчас спускаясь вызывающе низко. Пернатые не считают их призраками. Пусть путники худы, на их костях еще достаточно мяса для поживы.
Раз за разом Уолт Уайлдер бросает взгляд наверх. Он обеспокоен, хотя старается скрыть тревогу от товарища. Проводник проклинает подлых стервятников, но не вслух, а про себя, молча. Долгое время путники идут, не обмениваясь ни словом. Прежде экс-рейнджер подбадривал спутника, но мужество, похоже, оставило его, и он сам стал приходить в отчаяние.
Душевные силы Хэмерсли таяли по мере истощения сил телесных. Когда последние иссякли, первые тоже подошли к концу.