азрешалось приходить на пары других факультетов. Владимир решил, что я интересуюсь физикой, а ведь лучший способ привлечь внимание мужчины – это показать, что разделяешь его увлечения. Я не особо разбиралась в науке, многое, о чем рассказывал преподаватель, мне было непонятно, поэтому я задавала ему после лекций вопросы о том, что было на паре. Постепенно Владимир стал испытывать ко мне интерес, он с удовольствием общался со мной после уроков. Я ведь не знала, что у него есть жена… В общем, у нас закрутился роман. Владимир не просто увлекся мною, он был настроен серьезно. Он пообещал, что разведется с Жанной, только бы быть со мной. И сделал то, что хотел – подал заявление на развод, а потом сделал мне предложение. Когда я рассказала об этом отцу, он запретил мне выходить за Владимира, ведь мой будущий муж был гораздо старше меня. Отец всю свою жизнь прожил в Иванькине, я до семнадцати лет тоже жила в деревне, а училась в местной школе, в другом поселке. В Санкт-Петербурге жила в общежитии, которое предоставлял университет иногородним студентам. Только на каникулы ездила домой… В общем, когда отец узнал, что я хочу замуж за преподавателя, который вдобавок ко всему был женат, он обозвал меня разлучницей, продажной девкой, и мы крепко поссорились. Я вышла замуж за Владимира и с отцом не разговаривала после этого. Когда у нас родился Женька, отец немного смягчился, но со мной по-прежнему не хотел общаться. Он вроде и добрый был, отец, и спокойный, но скажет что – и кремень, – посетовала Анна. – Да и сама я упрямством в него, наверное. Можно же было как-то наладить отношения, чтобы общаться по-человечески… Но я из-за Владимира сильно обиделась. Сын был маленьким, я привозила его на дачу к отцу, чтобы ребенок подышал свежим воздухом, поел натуральных продуктов.
– А почему вы называете дачей дом отца? – поинтересовалась Тамара спокойно. – Если, как вы говорите, он там жил всю жизнь.
– Потому что… да знаете, так повелось. Мне еще в детстве папа рассказывал, что, когда они с его мамой – моей бабушкой – приехали в Иванькино, денег у них хватило только на дачу. Летний домик с огородиком. Потом уже утеплили, отремонтировали все потихоньку… А слово это – «дача» – к нашей избушке прилипло… – Она помолчала, после чего продолжила тихонько: – Женька родился слабеньким, он до тринадцати лет был очень худым мальчиком, про такого говорят – «не в коня корм». А после смерти деда стал ходить в тренажерный зал, окреп, стал спортивным молодым человеком…
Анна всхлипнула, потом зарыдала. Василий снова дал ей выпить воды.
Женщина отставила стакан и проговорила:
– Сначала смерть отца, теперь – Женя, мой мальчик… Мой единственный сын… Почему, за что? Он ведь такой молодой был, ему только жить и жить… Может, вы ошиблись? Это не может быть, он в Новгороде-то никогда не был!
– Мы проверили отпечатки пальцев, – проговорила Тамара. – Простите, но вам надо будет поехать на опознание тела…
– Ведь вы ошиблись, правда? – с надеждой проговорила Анна. – Отпечатки пальцев еще ничего не значат, может, это совпадение, умер какой-то другой парень, а не Женя! Женечка ведь такой талантливый, такой способный! Он у меня учится на историческом, играет на гитаре, у него своя группа есть!..
– Анна Сергеевна, скажите, когда в последний раз ваш сын приезжал к деду на дачу? – прервал ее Василий.
Женщина задумалась:
– Лет десять Женечке было… Я отвезла его к отцу, но потом забрала. Мне не понравилось, как отец разговаривал – он словно не узнавал меня и внука. Все нес какую-то околесицу – якобы он знает, где какой-то клад зарыт. Женя еще заинтересовался, хотел сам сокровище найти, он ведь в таком возрасте был, когда дети верят в зарытые клады пиратов, рисуют карту сокровищ и искренне верят, что сундуки с золотом действительно существуют. Я попыталась обратить все в игру, сказала Жене, что дедушка, наверное, имеет в виду наши сокровища в квартире – у меня ведь есть золотые кулончики, колечки, браслеты. Но дед упорно твердил про какой-то кубок, и мне стало страшно за своего ребенка.
– Вы сами не заинтересовались, что за кубок? – цепко спросила Тамара.
– Нет, конечно. Ну откуда у моего отца кубок? – всплеснула руками женщина. – Разве ж мы так жили бы, будь у него сокровище! А тут – всю жизнь в этой жалкой деревеньке, то трактористом, то скотником работал. Я, между прочим, помню, как он меня с собой на скотный двор таскал, за коровами ухаживал, а я сяду в коровнике в уголок и уроки делаю на завтра – Анна грустно улыбнулась. – Денег хватало в обрез, от зарплаты до зарплаты. Да еще иной раз он за фотографии свои гонорары получал. Я, наверное, от этого всего – от запаха навоза неистребимого – и сбежала в Питер…
– И не помните, что именно рассказывал ваш отец?
– Нет, разумеется, говорю же, я восприняла это просто как бред больного человека. Помню только слова: кубок, сокровище, припрятано… И все.
– И что вы сделали, когда испугались за сына? – вернул разговор на прежние рельсы Василий.
– Я сказала сыну, что нам надо домой, я вспомнила якобы про важное дело, но Женя не хотел уезжать. Я пообещала ему, что мы обязательно вернемся к дедушке и тот расскажет Жене про свои сокровища. Дед, по-моему, даже не понял, что я забрала ребенка и вернулась в город. Потом соседка отца по даче, Антонина Павловна, сказала мне, что Сергей совсем плох стал, его нельзя одного оставлять. Я тогда приехала в Иванькино, тоже переживала, как бы отец, чего доброго, дом не спалил, в таком состоянии… С отцом я пыталась поговорить, но тот только и знал, что о своем кладе твердил. Я наняла сиделку – нашла ее в агентстве, Надежду Петровну, и платила ей, чтобы та готовила, убирала и за отцом присматривала. Женя все просился на дачу, но я не разрешала ему. А когда дед умер, сын заявил, что это я виновата, что он хотел играть с дедушкой, а я ему запрещала. Я успокаивала сына как могла, но он отгородился от меня, не разговаривал со мной, наверное, неделю. На Владимира Женя тоже обиделся, заявил нам, что как только взрослым станет, то уедет от нас. Потом он вроде успокоился, но стал раздражительным и агрессивным, мог целый день на меня злиться и не разговаривать, мог что-нибудь обидное сказать. Владимир пытался воздействовать на Женю – он сперва ему дорогие вещи покупал, предлагал с ним вместе на рыбалку съездить в пригород, но Женька не шел на контакт. Муж злился, говорил, что, если Женя не станет себя вести нормально, он лишит его карманных денег. Сыну тогда было тринадцать лет, переходный возраст, и так подростки в это время бесятся, а тут еще и смерть деда, которая наложила на Женю свой отпечаток… Сын стал пропадать целыми днями где-то, возвращался домой поздно, и никакие уговоры и наказания на него не действовали. Я уже думала к семейному психологу идти или Женю психотерапевту показать… А оказалось, Женька курьером подрабатывал – отец-то его лишил карманных денег, а сын на электрогитару копил. Купил гитару, стал целыми днями у себя в комнате музыкой заниматься. В четырнадцать лет он уже играл в музыкальной группе, был самым молодым гитаристом. Но нас на концерты не звал… Как ни странно, учебу сын из-за своего увлечения не забросил – он очень любил историю. После школы поступил на исторический факультет, занятия в университете совмещал с музыкой, но обещание, данное нам в детстве, сдержал. Съехал от нас в однокомнатную квартиру, оплачивал ее сам со стипендии и своей зарплаты, Женя постоянно работал. Плюс ко всему концертная деятельность неплохо окупалась… Я гордилась сыном, но он так и не простил ни меня, ни Владимира. Я все надеялась, что однажды Женя вернется, но этого так и не произошло… Мои звонки он игнорировал, хотя я сперва каждый день ему звонила, писала эсэмэски, но сын отвечал в лучшем случае раз в неделю, и то односложно: «Со мной все нормально, не звони». Я и не думала, что из-за того случая с отцом Женя затаит на меня обиду на всю свою жизнь. Если бы я могла вернуться назад во времени и все изменить, я бы сделала это! Увы, прошлого уже не вернешь… Я виновата и перед отцом, и перед сыном, но искупить свою вину я не могу…
Она помолчала.
– Я ведь Жене говорила, что дед ему дом оставил. Он туда даже ездил как-то, мельком проговорился. Предлагала: говорю, давай мы этот дом продадим – пусть за копейки, добавим с отцом, квартиру тебе купим. Женька в отказ: ни в какую, ни с домом не хотел расставаться, хотя кому эта развалюха нужна? Ни на квартиру денег у нас брать не собирался…
Она замолчала, потом проговорила со слезами на глазах:
– Пусть только Женечка останется жив! Лучше пускай я умру, а сын живет! Ведь вы ошиблись, правда? Отпечатки пальцев еще ничего не доказывают, вы ведь обознались!
Василий хотел было сказать несчастной женщине, что отпечатки пальцев у каждого человека индивидуальны и даже у близнецов рисунок на пальцах отличается. Но не стал этого делать – Анне еще предстоит ехать на опознание тела, Рудков очень надеялся, что они с Тамарой при этом присутствовать не будут.
Наверное, самое ужасное в работе полицейского – это не смертельные ранения во время перестрелки с преступником, не травмы, полученные в бою, нет. Самое жуткое – это сообщать родным покойного о смерти близкого человека…
Василий судорожно пытался сообразить, какие вопросы может задать Анне. О друзьях своего сына она явно не знает. О его девушке, его жизни – тоже. Кому еще мог помешать парень?
– Анна, что вы можете рассказать о сиделке, которую вы наняли? – спросила Тамара. – О Надежде Петровне? Какая у нее фамилия?
Рудков невольно восхитился: все-таки эта напарница шустро соображает. Не то что он – порой как до жирафа доходит… В самом деле, кто был со стариком последние месяцы его жизни? Кто слушал весь этот «бред» с золотым кубком, который, как выяснилось, и не бред вовсе? Сиделка, разумеется. И возможно, она сможет припомнить чуть больше, чем дочь. Хоть расскажет, что там за кубок, из-за которого молодому парню проломили череп лопатой.
– Юрьина. Надежда Юрьина, – проговорила Анна.