Ренгоку все бы отдал, лишь бы присоединиться к ним в постели, но он не может. Когда они выходили из кабинета Музана, управляющий задержал его на пороге со строгим выражением лица.
«Кеджуро, — произнес мужчина спокойным тихим голосом, — Я хочу, чтобы перед сном ты ненадолго зашел ко мне».
Что ж, Ренгоку знает, что означает эта просьба. Не стоит и дальше заставлять управляющего ждать. Может быть, ему повезет, и все закончится лишь банальным изнасилованием, как бывало уже не раз. Бросив последний взгляд в комнату и убедившись, что друзья спят достаточно крепко и не последуют за ним, Ренгоку вздыхает и закрывает дверь, чтобы уже через несколько минут оказаться в кабинете Музана.
«Встань перед столом», — приказывает мужчина.
Ренгоку так и делает, сцепив руки в замок и уставившись прямо перед собой невидящим взглядом. Щелчок дверного замка заставляет его сердце ускорить ритм, но он все равно чувствует себя онемевшим и равнодушным ко всему, неживым. Таков его защитный механизм — выходить из тела и смотреть на все со стороны. Благодаря этому он терпел пытки и хотя бы частично сохранял достоинство перед Музаном.
Он уже выучил, что нельзя говорить, пока управляющий не разрешит. В свой первый раз он умолял и умолял Музана остановиться, но это не помогло. Так что слова в любом случае не облегчат его участь.
«Кеджуро, неужели ты до сих пор настолько плохо меня знаешь? — спрашивает мужчина, обходя вокруг юноши, прежде чем остановиться за его спиной, — Сколько раз я просил тебя не платить за других Цветов?»
«Много раз», — безэмоционально отвечает Ренгоку.
«Тогда почему ты все время пытаешься погасить часть счетов Зеницу и Гию? Пойми, причина того, что они так увязли в долгах, кроется в том, что они неправильно себя вели все эти годы, а теперь расплачиваются за это. Как же им усвоить урок, если ты все время стараешься помочь? К тому же, у тебя достаточно и своих потребностей. Мы разговаривали с тобой на эту тему снова и снова, мне даже приходилось наказывать тебя. Как ты думаешь, твои жалкие попытки спасти своих друзей стоят перенесенных страданий?»
Парень закрывает глаза от страха, но отвечает громко и уверенно: «Да».
«Но почему? Тебе нравится боль?»
«Нет, но они моя семья, ради них я пойду даже в огонь».
«Благородное стремление. Но, думаю, ты просто не знаешь, каково это, гореть, спасая других. Это твой выбор, ты знаешь правила. Раздевайся!»
Ренгоку тяжело сглатывает. От каждого снятого предмета одежды его тело бьет озноб, несмотря на пылающий в комнате камин. Он опускается на четвереньки, понимая, что именно ради этого начальник и вызвал его.
Музан на секунду застывает в нерешительности. Он ненавидит себя за то, что причиняет Цветам боль, но ничего не может с собой поделать. «Кеджуро заслужил это», — оправдывает он сам себя. Каждый из его Цветов заслуживает наказание за то, что они молоды, прекрасны и желанны. Особенно Гию и Ренгоку. Они так красиво стонут и кричат под его рукой. Это очень возбуждает ту часть его личности, которая пробудилась в нем в юности, когда Музан только начал заниматься проституцией.
Тогда он работал под псевдонимом Паучья Лилия. Он взял это имя в память о том, что всех его любимых людей уже не было в живых. Да и другие работники Сада Греха шептали за его спиной, что от него веет скорбью и печалью. Тем не менее, он был красив, словно мраморный ангел на надгробии умершей девушки, и в скором времени стал самым популярным мужчиной в борделе. Его клиентов привлекали и его внешний вид, и то чувство могильного холода, который он носил с собой. Занимаясь с ним сексом, они ощущали себя на грани жизни и смерти, и это дарило его покупателям невероятные впечатления.
Но зачастую клиенты хотели усилить свои эмоции от его общества, используя странные и жестокие методы. Его душили, пороли, тушили сигары о его бледное тело, думая, что Музан ничего не чувствует, настолько пустым и бесстрастным выглядело его утонченное лицо. Но он все чувствовал…
В любом случае, именно тогда Музан начал ассоциировать секс с болью. И теперь он мог расслабиться и кончить, только причиняя кому-то страдания, как моральные, так и физические. Цветы стали удобной мишенью, такие уязвимые, такие зависимые от него. И хотя в плане секса его привлекали только Гию и Ренгоку, он не мог оставить остальных мальчиков без своего внимания. В нем накопилось столько гнева и обиды на людей, которые были с ним жестоки, хотя он ничем не заслужил такого обращения, что ему порой становилось легче, когда он выплескивал свои чувства на кого-то другого. Поэтому все Цветы были нужны ему, некоторые для сексуальной разрядки, а другие, чтобы получить удовольствие от вида того, как последние искры надежды тают в их прекрасных глазах. Поэтому так необходимо наказать Ренгоку, нельзя допустить, чтобы хоть один Цветок выбрался из своего долгового рабства.
Но несмотря на то, что Музан хотел Кеджуро, одновременно он презирал его больше всех остальных. Как он мог, прожив годы в Саду Греха, все еще оставаться таким понимающим и любящим? Как он мог называть других продажных мужчин своей семьей? Чем же Музан в свое время был хуже этих мальчишек, и почему он не заслужил такого покровителя? Почему никто не заботился о нем, когда он лежал в постели, не в силах подняться после очередной травмы, нанесенной клиентом? Почему ему никто и никогда не улыбался так солнечно и ярко? Он презирает Ренгоку только лишь за то, что тот существует и за его большое доброе сердце. И сегодня он слишком зол, чтобы просто трахнуть этого защитника слабых и обездоленных. Кеджуро вроде бы сказал, что пойдет в огонь за своих братьев?..
Музану в голову приходит идея, и он достает из ящика своего стола гинекологическое зеркало, которое использует для осмотра девочек. Сначала он протирает его наконечник спиртом, а затем, подойдя к Ренгоку, вставляет инструмент в анус парня, чтобы расширить его. Ренгоку нервно дышит, сжимая кулаки.
«Молчи, — предупреждает Музан, сужая глаза от полыхающей в нем ярости, — Я был в тебе и знаю, на что ты способен. Если ты скучаешь по этому, я могу засунуть туда и свой член».
Нет, только не это. Музан никогда не использовал смазку, если насиловал своих подчиненных. Ренгоку лишь сильнее стискивает зубы, чтобы не дать ни одному звуку вырваться наружу. Он даже не осмеливается взглянуть через плечо, чтобы увидеть, что же задумал управляющий, когда вставил в него это устройство. Юноша лишь изо всех сил напрягает слух, пытаясь уловить хоть что-то. Ему страшно, как никогда в жизни. Что бы не задумал Музан, это определенно будет очень мучительно. Быстрее бы все закончилось.
Внезапно он слышит звук лязгающего металла и краем глаза видит фигуру Музана, склонившуюся над камином. Неужели у него в руках кочерга? И неужели это ее раскаленный конец так пылает красным?
Музан медленно подходит к нему, наслаждаясь беззащитной позой и слезами, выступившими на глазах мальчика. Он может делать с этим великолепным телом все, что ему угодно, и никто не в силах остановить его. Это пьянит сильнее, чем самое дорогое выдержанное вино.
«Закуси руку, — приказывает он Ренгоку, — Иначе я поступлю так с каждым, прибежавшим на твой крик».
Обезумевший от ужаса парень выполняет приказ и зажмуривается в ожидании. Крупные слезы градом катятся по его побледневшему лицу.
«Не надо, не плачь, — спокойно и даже нежно говорит Музан, поднимая кочергу, — Слезы еще ни разу не спасли тебя от наказания».
Раскаленный металл проникает внутрь сжавшегося тела, а звук сдавленного крика и запах горящей плоти заполняют воздух.
Глава 10. Изогнутые стебли
Медленно, борясь за каждый шаг, Ренгоку возвращается обратно в спальню, опираясь о стену. Его ослабевшие ноги дрожат от боли, и порой он не видит перед собой ничего, кроме черной пустоты, и тогда он боится потерять сознание и беспомощно упасть тут, в пустом коридоре, так и не добравшись до заветной комнаты. Но ему хватает силы воли не сдаваться, а лишь двигаться и двигаться вперед, глотая слезы.
И пусть опытный Музан коснулся его раскаленной кочергой всего на долю секунды, но этого было достаточно, чтобы опалить чувствительные внутренности. Ренгоку знает, что боль от ожога будет мучить его как минимум несколько недель, а значит на это время ему придется забыть о полноценной работе. Изверг добился своего, в ближайшее время Кеджуро точно не сможет оплачивать счета Зеницу и Гию.
В данный момент все, чего он хочет, — это лечь и попытаться уснуть, чтобы отдохнуть от пережитого кошмара. Хотя горящая рана вряд ли даст ему забыться.
Ренгоку с головой накрывает потребность оказаться рядом с кем-то, кто пожалеет и позаботится о нем. Обычно это он был тем, кто своим участием успокаивал других, предпочитая молча терпеть собственную боль. Но не сейчас. Сейчас он просто хочет коснуться кого-то, кто любит его, кого-то, кто даст ему понять, что он не одинок. И это сводящее с ума желание быстрее оказаться с друзьями толкает его вперед вопреки ужасным страданиям.
Главное — вернуться в постель. Боль с бедер неуклонно поднимается вверх, и Ренгоку кажется, что его желудок тоже горит. Это ощущение заставляет его остановиться перед дверью спальни и согнуться, так как его рвет желчью. Спазмы в животе настолько болезненны, что он не падает на пол лишь благодаря стене, за которую хватается ослабевшей рукой.
Ему требуется примерно минута, чтобы убедить себя, что он может выпрямиться. Ведь он почти на месте, он уже на пороге спальни. Его лоб покрывается потом, пока он бесшумно открывает дверь, входит и закрывает ее за собой, так же не издав ни звука.
Ренгоку едва не начинает плакать вновь, но на этот раз от облегчения и нахлынувшего на него чувства всепоглощающей любви, когда он видит своих друзей, спокойно и мирно спящих в постели. И его сердце сжимается от восторга при виде собственного пустующего места, которое зовет его, словно маяк, присоединиться к своей семье.
Тяжело дыша и сильно потея, он подходит к кровати, чтобы откинуть одеяло и со стоном устроиться рядом с Зеницу. Ренгоку дрожит, озноб не