— Как я уже сказал, я хотел бы видеть Катарину.
— Вам стало известно о ее состоянии?
— Да, я очень обеспокоен.
Настоятельница задумалась на какой-то момент, затем сказала:
— Вы знаете дорогу в дом для гостей?
— Да, благодарю вас.
— Я пошлю кого-нибудь предупредить Катарину, что вы ждете ее. Однако должна предостеречь вас: вполне вероятно, что она не захочет увидеться с вами.
Рука Хью замерла на спине жеребца.
— Почему вы так думаете, сестра?
— Она перенесла нервное потрясение и до сих пор еще не оправилась от него.
Хью пристально посмотрел на настоятельницу.
— Она здорова? Если она больна, я немедленно отвезу ее в Париж и покажу королевскому лекарю.
— Нет, ваша светлость, она больна не телом, душе ее нанесена серьезная травма, а это гораздо больнее.
Хью опустил глаза и посмотрел на грязный пол маленькой конюшни. Это его вина, он причинил Катарине боль и теперь вынужден сделать это еще раз. Может быть, зря он приехал сюда, может, надо оставить все, как есть?
— Если вам кажется, что я причиню Катарине вред, то я немедленно уеду.
Он посмотрел настоятельнице прямо в глаза.
— Оставляю это на ваше усмотрение, потому что вы видели ее, а я — нет.
Какое-то время сестра Марианна молчала, обдумывая сказанное. Наконец, легкая улыбка коснулась ее губ, и она покачала головой.
— Думаю, вы можете увидеться с Катариной. Возможно, это пойдет ей на пользу.
Хью улыбнулся, наполнил водой кожаное ведро и поставил его Цефею.
— Где я могу найти ее?
— Она сейчас занимается приготовлением лекарственных снадобий. Катарина обладает обширными знаниями о целебных травах и цветах. За то короткое время, что она находится здесь, мы многому от нее научились. Нам будет очень не хватать ее, когда она уедет, — не сказав больше ни слова, настоятельница повернулась и вышла из конюшни.
Хью в несколько минут закончил чистить коня и отправился искать Катарину. Комната, где готовили снадобья, находилась на третьем этаже одной из башенок монастыря. Хью подумал, что не мешало бы вымыться, но теперь, когда Катарина была так близко, он не мог больше ждать.
На самом верху длинной винтовой лестницы Хью нашел дверь, о которой сказала ему настоятельница. Он дважды постучал и стал ждать. Секундой позже дверь отворилась, и Хью оказался лицом к лицу с девочкой лет двенадцати, смотревшей на него широко открытыми глазами. Темноволосая девчушка стояла, лишившись дара речи, и Хью уже начал бормотать извинения, решив, что он ошибся дверью. Вдруг откуда-то из глубины комнаты он услышал голос Катарины.
— Эсселина, что там?
Хью протянул руку и распахнул дверь пошире. Эсселина посторонилась, пропуская его, и Хью вошел в комнату. В круглой комнатке-башне было тепло, несмотря на холодный зимний день. Вдоль круглой стены стояли шкафы, заполненные склянками и флаконами самых разнообразных форм и размеров. В центре комнаты стоял круглый стол, застеленный мягкой, прекрасно выделанной кожей, а рядом с ним — невысокая скамейка. Предполуденное солнце освещало комнату через два широких окна, в очаге ярко горел огонь, а рядом стояла Катарина, помешивая какое-то варево.
Катарина… Щеки ее были как цветы персика, медные волосы, хотя и заплетенные в длинную косу, как всегда, обрамляли ее лицо каскадом непокорных мелких колечек. Она была еще прекрасней, чем он помнил, маленькая, стройная, изящная. От плавного изгиба тонких бровей до кончиков изящных пальцев она была само совершенство, как шедевр, вышедший из-под резца скульптора. Ему безумно хотелось коснуться ее, он не забыл того ощущения, когда впервые прижал Катарину к себе, почувствовал тепло губ и свежий весенний аромат ее волос. Он тосковал по всему этому.
Время внезапно застыло, как застывают ручейки в суровые зимние морозы. Катарина не в силах была пошевелиться. Она смотрела на мужчину в дверях, моля Бога, чтобы это был не он. Это не мог быть Хью. Не здесь. Не сейчас, когда она уже научилась справляться с собой. Теперь, когда она понимала, какова на самом деле жизнь, ей трудно было поверить, что Хью снова вернулся, чтобы мучить ее.
Она заставила себя выпрямиться, вынула длинную деревянную ложку из котелка, твердыми шагами подошла к столу и положила сушить. Каждое движение давалось ей с большим трудом, ноги были ватными, а сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Руки Катарины дрожали, и она прижала их к животу, чтобы как-то унять дрожь.
— Хью, — произнесла она, наконец. Ей удалось заставить себя сказать это так, как будто это слово было ничуть не лучше любого другого. Она не позволила своему голосу задрожать, нельзя было показать Хью, что его присутствие здесь имеет для нее значение.
— Я должен поговорить с тобой, Катарина.
Глаза его были прежними — мягкие теплые глаза того цвета, какого ей больше ни у кого не приходилось видеть, и лицо его было таким же, каким она его помнила. Он по-прежнему не знает, что такое любовь, он так и не понял, что слова — ничто, он не принадлежит ей, и никогда не будет принадлежать. Она должна держаться от него подальше, отослать его, пусть он уходит и никогда больше не возвращается.
— Тебе не надо было приезжать сюда, Хью.
Он сделал к ней шаг — Катарина отступила.
Повернувшись к Эсселине, Хью кивнул в сторону двери.
— Вы должны извинить нас, но мне необходимо побеседовать с госпожой Катариной наедине.
— Стой! — воскликнула Катарина, когда девочка сделала шаг к двери. — Стой, Эсселина, нам нельзя оставаться одним!
— Иди, Эсселина, — это было сказано мягко, но не терпящим возражений тоном. — Сестра Марианна знает, что я приехал, чтобы поговорить с Катариной, и я получил ее благословение на это. Иди, Эсселина, и предупреди, чтобы нас не беспокоили.
Девочка бесшумно выскользнула в двери, и Катарина слушала мягкие удаляющиеся шаги с замирающим сердцем. Хью шагнул назад и закрыл дверь, поставив на место тяжелый железный засов.
Катарина отвернулась и подошла к одному из окон. Она откинула со лба привычным движением прядь волос и посмотрела вниз, на унылые заснеженные поля. Она не говорила ни слова, чувствуя, как странное онемение охватывает все члены. Услышав шаги Хью у себя за спиной, Катарина резко повернулась и предостерегающе выставила перед собой руку.
— Нет, Хью! Не подходи ближе. Будет лучше, если ты будешь держаться на расстоянии вытянутой руки. Я не знаю, почему ты приехал, но уверена: добра нам это не принесет.
— Катарина…
Он так произнес ее имя, что сердце ее едва не раскололось надвое, но Катарина не позволила чувствам взять верх над собой. Отрицательно качая головой, она подошла к очагу и встала рядом с ним, скрестив руки на груди в бессознательном усилии создать границу между собой и Хью.
— Пожалуйста, уходи, — попросила она. — Неужели ты не видишь? Неужели не понимаешь? Ничего хорошего больше не может случиться!
Хью в отчаянии опустил голову.
— Ты права, Катарина. Ах, как ты права! Но я не могу уйти, пока ты не выслушаешь и не поймешь меня.
— Что я должна понять, Хью? — Катарина посмотрела ему прямо в глаза. — Что я должна понять? Что ты любишь Адель? Что я для тебя была не более, чем приятным времяпрепровождением? Девчонкой, с которой можно было поиграть и бросить, как бросают ненужную вещь? Ты хочешь объяснить мне, что все, что произошло между нами, не имеет значения? Ну, нет, господин Вунэ! Приберегите свои слова для кого-нибудь другого. Я и так знаю, что вы хотите мне сказать. Я долго не понимала ничего, но теперь мне все ясно. Я думала… — Катарина замолкла, не в силах продолжать, слезы выступили у нее на глазах, а дыхание перехватило. Она отчаянно пыталась справиться с собой, намереваясь не показать Хью своей слабости. Наконец ей удалось взять себя в руки. — Я думала, мы с тобой говорили друг другу о настоящей любви, но, как оказалось, ошиблась.
Хью вскинул голову. Он пристально смотрел ей в глаза, но Катарина продолжала говорить, не щадя его. Она устала нести свою боль одна, и ей хотелось, чтобы всему этому, и чем скорее, тем лучше, настал конец. Катарина хотела уничтожить всякую надежду, которая еще жила в ней. А надежда жила! Мозг Катарины убеждал ее, что ни о какой надежде не может быть и речи. Она понимала, что все кончено и потеряно для нее. Несмотря на все это, тоненький росток надежды по-прежнему жил в глубине ее сердца. Эта надежда всколыхнулась в ней, когда она увидела Хью, стоявшего в дверном проеме, когда услышала стук его тяжелых башмаков по каменному полу. И даже сейчас, когда она говорила Хью, что между ними все кончено, какая-то надежда все же жила в ней, но с каждым словом Катарина гнала ее все дальше и дальше. Теперь надежда уходила, и это было очень больно. Катарина хотела избавиться от нее, потому что это была глупая и ненужная вещь. То, что принадлежало прошлому. То, во что когда-то верила наивная девушка Катарина. Для надежды нет места в новом, жестоком мире, и Катарина знала, что должна избавиться от нее раз и навсегда!
— Разве та любовь, что существовала между нами, не была настоящей? — спросил Хью тихо, качая головой. — Мне кажется, ты неправа, Катарина. В моем сердце жила настоящая любовь, такая, какой мне еще никогда не приходилось испытывать.
— Нет, — твердо ответила девушка. — Мы оба говорили слова любви, но не понимали их значения. Мы наслаждались происходящим, потому что это было нам приятно, но не сделали попытки изменить хоть что-нибудь в нашей жизни.
Хью шагнул к ней.
— Это настоящая любовь, Катарина, я знаю!
— Однако ты не решился попробовать изменить свою жизнь ради меня! — дыхание Катарины стало прерывистым, а сердце, только было успокоившееся, снова заколотилось. Руки ее непроизвольно сжались в кулаки, и девушка чувствовала, как впиваются ногти в ладони.
Катарина не хотела слушать его слова. Она не хотела вновь и вновь испытывать боль, которую они в ней вызывали.
— Ты пришел сюда, чтобы сказать, что любишь меня? — воскликнула она, чувствуя, как ее охватывает паника. — Чтобы я услышала твои слова, а потом ты умчался от меня к Адели? Для этого ты здесь? Если это так, то ты зря теряешь время, Хью! Мне не нужна такая любовь! Какую услугу ты оказываешь мне, говоря, что любишь, а потом возвращаясь в объятия другой?