– А если, парень открыл для себя простоту и доступность для фейри человеческих прелестниц, по сравнению с нашими заносчивыми и расчетливыми моннами, и слегка забыл о времени? – предположил самое очевидное.
– Я бы тоже так подумал, – кивнул Грегордиан, продолжая хмуриться, – но тут вспомнил, что с точно такой же жалобой ко мне обращался несколько дней назад хийс Зибор. Его брат, изменив облик при помощи манны, так же ушел за Завесу по каким-то своим надобностям около трех месяцев назад, но так по сей день и не вернулся, хотя обещал сделать это всего неделю спустя.
– Хочешь, чтобы я занялся их поисками здесь, мой повелитель? – я оживился – все же веселье какое-то.
– Я хочу, чтобы ты не сводил глаз с Эдны и начал носить с собой оружие. Много оружия. Поиски я найду кому поручить, если, вернувшись и опросив больше фейри, сочту нужным вообще этим заниматься. Причина пропажи этих двоих действительно может быть прозаической, учитывая похотливость наших мужчин. Но, все же, будь на всякий случай настороже. Я бы с удовольствием просто взял и утащил Эдну домой, но никаких доказательств, что существует для этого разумная причина, у меня пока нет, а без этого она придет в настоящую ярость и обвинит меня в отказе от собственных обещаний.
Да уж, выходит, не так и не правы человеческие идиотские пророки, вопящие о надвигающемся Армагеддоне. Архонт Приграничья Грегордиан говорит о том, что ему нужны какие-то веские аргументы для супруги, чтобы вернуть её домой. Аргументы. Ему. Для Эдны!
– Мы все точно умрем, – пробормотал я себе под нос.
– Что?
– А? – натянул я дежурную ухмылку. – Говорю, что отныне монна Эдна станет центром моего внимания, хотя так было и до этого, но я обещаю удвоить свои усилия. Да чего уж там, утроить. Но ведь на самом деле ты хочешь меня попросить совсем не об этом, Грегордиан.
Деспот нахмурился, покосился на вход в зал, кивнул и тут же метнул тяжеленный меч, заставив его воткнуться в стену в том самом месте, где он, казалось бы, целую вечность назад, пришпилил болтливого королевского гоета. Эх, были же денечки! Кровища, пытки, безудержный разврат в любом уголке этого дома… Это ли не счастье?
– Мне догадаться самому, или ты озвучишь прямой приказ?
Я, естественно, всегда готов угождать любой прихоти моего повелителя, но все эти внутрисемейные интриги – штука настолько скользкая, что участие и помощь легко может выйти мне боком. Супруги всегда найдут способ помириться и договориться, как там ни пойди, а вот мне виноватым хоть для одной стороны становиться не хочется. Потому как если это сторона архонта, то будет очень больно, а если сторона Эдны, то… нет, совесть меня не замучает, глупости какие. Просто обиженная женщина при власти, читай возлюбленная супруга друга и господина, будет равняться опять же боли, причем при каждом удобном случае, и вылиться это рискует в гораздо более долгие проблемы, чем быстропроходящие вспышки гнева деспота. Короче, злить Эдну в мои планы не входит… что делает меня весьма в этом похожим на Грегордиана.
– Нужно сделать так, чтобы Эдна вернулась домой, желательно быстрее, – приказным тоном, но, однако, шепотом сказал деспот.
– Напугать?
– Она беременна, идиот!
– Как насчет устранения самой причины её тут пребывания?
Никакого чувства вины, между прочим. Эта сосулька с глазами мне ни капли даже не нравилась никогда. Да её вообще стоило бы пристукнуть в целях гуманизма за непроходящий синий цвет яиц драконеныша. То, что мне нет до него никакого дела, идею межрасовой и межмировой мужской солидарности никак не отменяло.
– Еще совсем недавно я бы и сам не то что два, а и один раз бы не подумал, а сразу избавился бы от Илвы, – недовольно скривился архонт, – но просто исчезнуть ей не вариант. Эдна мне всю душу вымотает, требуя перевернуть оба мира. Убивать девку – опять же Эдна горевать будет, вбила себе в голову, что они сестры почти. Да и не дура моя жена, догадается, откуда ноги растут. Надо придумать что-то потоньше. Как бы внушить им обеим желание вернуться в мир Старших и больше и не помышлять о длительных визитах сюда?
– Я хорошо знаю, как внушать женщинам желания того порядка, который нам тут не поможет, – с прискорбием констатировал я. – Нужно подумать. Дай больше времени, Грегордиан. Что-то должно найтись.
ГЛАВА 7
– Никогда не понимал, почему ты продолжаешь ездить к этим, – проворчал Кокс, помогая мне загружать коробки с провизией в багажник моей машины. её мы уже на всякий случай выставили на продажу, готовясь к возможной экстренной эвакуации, хотя были у нас моменты, когда транспорт, купленный по очередным фальшивым документам, приходилось просто бросать, благо заработки позволяли купить новый, не особо напрягаясь.
– Снежка, хочешь я с тобой поеду? – наморщил лоб друг, и на его лице прекрасно читалось насколько он «горит желанием» проехаться к пункту моего сегодняшнего назначения, так что я уверенно покачала головой. – Если эти опять тебя раздергают, приступ может долбануть же!
«Этими» Кокс называл мою мать и младшую сестру, живущих на данный момент в деревне в двухстах километрах от города, где мы квартировались пока. Родители самого Кокса были из соседней пырловки, одного района, поэтому в свое время мы попали и в единственный существовавший там центр социальной защиты детства, или как он там звался, и в детдом позже. «Сироты при живых родителях» – вот как принято называть таких, как мы. Между прочим, самая нелюбимая категория для других детдомовцев, по крайней мере там, где мы жили. Мы среди них считались вроде как ненастоящими сиротами, у нас же где-то все же были родители, а выходит, и постоянная надежда, что однажды они «одумаются и возьмутся за ум» и решат побороться за право вернуть нас домой. Только мы одни и ведали, что бухло и собственное беспроблемное существование нашим, с позволения сказать, родственникам, были гораздо дороже, чем какие-то дети, которые у них зачем-то рождались, мешая им ужасно. Что бы там ни думали о нас другие ребята, сами мы знали, что никто не придет забрать нас, и в отличие от них, у нас даже не было шанса на фантазию, что где-то там есть потерянные близкие, что однажды явятся и скажут, что мы любимы ими и необходимы больше всего на свете. Нет, реальность для нас всегда была неприглядна – никаких иллюзий. Поэтому мечтали мы о иных невозможных вещах: вырасти, заработать кучу бабла, стать успешными и свободными, и никогда больше ни в ком и ни в чем не нуждаться. Ни в средствах, ни в красивых дорогих вещах, ни в любви. Это нас с Коксом изначально и сблизило.
– Обещай мне, что если хоть чуть накрывать начнет, ты остановишься и позвонишь мне, – напутствовал меня друг. – Не вздумай терпеть или продолжать вести в таком состоянии. Поняла? Я серьезно, Снежка, лучше сам тебе башку откручу, чем позволю ею рисковать! Не кивай мне, словами говори!
– Да, мамочка, обещаю остановиться, даже если покажется просто, что плохеет, и вызвать моего героя-спасителя. Доволен?
– Не доволен! Была бы моя воля, я бы тебя вообще туда не пустил! – огрызнулся Кокс, и я, махнув ему напоследок, тронулась. Он к своим не ездил никогда. И не писал. Совершенно не интересовался жизнью людей, променявших его на водку.
А я вот так не смогла. При любой возможности моталась к матери, к которой после детдома вернулась жить моя младшая сестра, возила коробками и ящиками жратву, хотя и не давала ни копейки, как бы они ни просили и ни проклинали после многочисленных отказов. Каждый раз обещала себе больше не возвращаться, не в силах смотреть на этих двух опустившихся, всегда нетрезвых женщин, связанных со мной одной кровью, вечно сменяющихся такого же сорта мужиков в некогда родном доме, но все равно через время опять собиралась в путь. Что же, если в ближайшее время нам с Коксом не повезет с жирным заказом, то это, скорее всего, мой последний выматывающий душу визит.
Все не заладилось с того момента, как я только открыла дверцу, высматривая, как бы не врюхаться в лужу по колено, выбираясь из машины.
– О, дефективная опять приперлась, мам! – послышался слишком громкий голос мой сестры Катьки из-за низкого, чудом стоявшего еще забора, зияющего массой прорех. – Слышь, ты, благодетельница, если ты опять только жрачку привезла, а не деньги, можешь сразу поворачивать отсюда! Нам твои подачки с барского плеча не нужны! Не голодаем, небось!
Конечно, это было наглым враньем, как и всегда. О еде здесь вспоминали в последнюю очередь, даже холодильник, купленный мною, давно пропили, и поэтому я больше не привозила ничего скоропортящегося.
– И тебе здравствуй, Катя, – спокойно ответила я. – Не поможешь багажник разгрузить?
– Если у тебя там нет беленькой или пива на опохмел – то сама и корячься! – презрительно фыркнула сестра и, шатаясь, скрылась в стареньком доме.
Ладно, я ведь не ожидала, что мне хотя бы улыбнутся или спросят, как мои дела, правда? Этого не было никогда. Большую часть времени моя мать меня вообще игнорировала, ровно до того времени, как не доходила до определенной кондиции и у нее не начиналось «время воспоминаний». Точнее будет сказать, время припоминаний, каким уродом и козлом, был мой отец, обрюхативший её и бросивший, и какой дрянью оказалась я, не пожелавшая как-то испариться из её утробы и тем самым пустившая под откос всю её жизнь. При всем этом, по сей день я так и не знала даже имени донора спермы, зачавшего меня, всего-то и информации – был он красавчиком, каких больше нет, и разбил бедное сердце матери, которое она с тех пор только бухлом и склеивала.
Выгрузив все до единой коробки из багажника на обочину, я спрятала под сиденье сумку с кошельком и картами, не оставив в карманах даже мелочи, закрыла все двери и заблокировала их. Плавали, знаем. Сама потащила первую партию в дом и привычно скривилась от царившей там вонищи какой-то кислятиной и дешевым табаком. Раньше я еще и субботники тут себе устраивала, стремясь отдраить все, что можно успеть за день. Но потом забила.