– Этого принц Карам не сказал. Своего рода тайна... ты ведь обожаешь тайны.
– За исключением тех, что касаются меня непосредственно. И потом, к пятнадцатому апреля я надеюсь быть дома.
– Ни за что нельзя поручиться, а отвечать надо сейчас. На твоем месте я принял бы приглашение. Праздники у магараджи всегда восхитительны, а для такого человека, как ты, могут оказаться еще и очень интересными. Наконец, если Лиза вдруг задержится в Зальцбурге...
– Ох, прошу тебя! Не надо даже вслух говорить о таком! Ты ведь знаешь, как мне не терпится ее увидеть...
– Да ты еще и суеверный! Послушай, ты в любом случае можешь принять приглашение, а если уедешь раньше – откажешься и выскажешь множество сожалений. А может быть, еще и вернешься? Поверь мне, ради этого стоит прокатиться!
– Поживем – увидим!
Глава VОЖИВЛЕННЫЕ ТОРГИ
Как и всегда во время крупных аукционов, большой зал особняка Друо был переполнен. Прессе понадобилось всего несколько дней на то, чтобы завладеть информацией о «Регентше» и под грохот сенсационных заголовков состряпать для нее историю, – вернее, несколько историй, не имевших почти ничего общего С действительностью. Контора мэтра Лэр-Дюбрея ограничилась упоминанием о покупке ее Наполеоном для Марии-Луизы, о ее пребывании у императрицы Евгении и о том, что во время распродажи королевских драгоценностей она была куплена ювелиром, который впоследствии перепродал ее кому-то из членов семьи российского императора. И больше никаких подробностей. Как и хотел князь Юсупов, его имя не упоминалось... почти до самого дня торгов, но накануне журналист из газеты «Утро», Мартин Уолкер, добыв сведения одному богу ведомо где, раскатал на четыре колонки заголовок «Кровавая жемчужина» с подзаголовком «Распутин пришел за ней к Юсупову, но встретил там смерть». Под этим была напечатана статья, впрочем, неплохо написанная, в которой Морозини с недоверчивым изумлением прочел все то, о чем рассказал ему князь Феликс, хотя рассказ, как всегда в газетах, был сильно приукрашен. Среди прочего сообщалось и такое: Феликс с Распутиным условились о том, что княгиня Ирина, с которой «старцу» не терпелось сблизиться! – сама преподнесет ему жемчужину, повесив ее себе на грудь и предоставив ему право снять ее оттуда...
– О господи! – воскликнул Морозини, смяв газету и отбросив ее подальше. – Где этот чертов сукин сын такое отыскал?
– Ты же сам говоришь – чертов сукин сын, так что одному черту это и известно! – вздохнул Видаль-Пеликорн, подбирая газету с пола. – Но такого рода фокусы удаются лучше всего, когда к ним примешана доля истины...
– Как бы там ни было, но, если мне попадется под руку этот Мартин Уолкер, я заставлю его назвать свои источники!
И Альдо отправился на аукцион в самом воинственном настроении. Рядом вышагивал Адальбер, ни за что на свете не хотевший упустить многообещающее зрелище.
Им не так-то легко оказалось проникнуть в святая святых, они вообще не смогли бы попасть в зал без помощи одного из крепких агентов-савояров, которые следили за порядком и пытались справиться с толпой любителей сильных ощущений. Народу собралось столько, что нелегким делом было выловить из толпы обладателей приглашений, и администрации особняка Друо пришлось вызывать полицию, чтобы успокоить публику.
Впрочем, полиция уже и так была на месте. Пробравшись в первые ряды, предназначенные для возможных покупателей, Альдо нос к носу столкнулся с комиссаром Ланглуа, как обычно, одетым с иголочки и спокойно листавшим каталог аукциона, куда в последнюю минуту наспех прибавили листок с описанием «Регентши». Они поздоровались, причем в голосе полицейского прозвучала едва уловимая насмешка:
– С удовольствием вижу, что вы все еще у нас гостите, князь...
– Надеюсь, для вас это не стало неожиданностью? Но, может быть, мне не передали от вас разрешения вернуться домой? Или вы обо мне попросту забыли?
– Забыть о вас не так-то легко, но вполне может случиться так, что ваш... ваш карантин закончится уже сегодня.
Затем, более сухо, прибавил:
– Вас привело сюда любопытство?
– Нет, – так же сухо ответил Альдо. – Моя работа.
– Вы хотите купить знаменитую жемчужину?
– Я не очень люблю жемчуг, и к тому же у меня для нее нет никакого покупателя на примете.
– Историческая драгоценность – и вы ею пренебрегаете? Поразительно! Но не потому ли вы от нее отказываетесь, что она из тех, которые у скупщиков краденого и ювелиров называются «красными драгоценностями»?
– Знаете, почти все исторические драгоценности принадлежат к числу «красных», об этом и говорить нечего. А что, «Регентша» тоже такая?
– Можно подумать, вы об этом не знали! Неужели мне придется пожалеть о своих добрых намерениях?
– Ваших добрых намерениях?
Простодушие и безразличие – вот и все, что отразилось в это мгновение на лице Морозини. Он даже наградил комиссара Ланглуа чудесной улыбкой, которую тот, казалось, невысоко оценил.
– Я собирался сегодня же вечером позволить вам сесть в Восточный экспресс, идущий в Венецию. Видите ли, князь, я совершенно уверен в том, что именно «Регентшу» прятал в своем камине несчастный Петр Васильев, и вам это прекрасно известно, поскольку именно вы ее нашли...
– С чего вы это взяли?
– Из собственных размышлений, а также из наблюдений за некоторыми лицами, замеченными мной среди публики. Смотрите! Видите, вот сидит ваша подруга Маша Васильева с двумя своими братьями? Меня очень удивило бы, если бы она пришла сюда что-то купить. Тогда – зачем она сюда пришла?
– Пришла потому, что сегодня продают только русские драгоценности. Способ не хуже любого другого вдохнуть воздух родины! По крайней мере, я так предполагаю...
– У вас ведь на все найдется ответ, не так ли? – со смешком отозвался полицейский. – Но, откровенно говоря, я не понимаю, почему вы так упорно скрываете от меня правду. Ведь это не вы убили цыгана. Признаюсь, ваши мотивы от меня ускользают.
– Что ж, я объясню вам свое присутствие: здесь выставлен на продажу изумруд, о котором говорят, будто он принадлежал Ивану Грозному, и мне хотелось бы приобрести его для одного коллекционера...
Ланглуа несколько секунд задумчиво рассматривал элегантного и беззаботного на вид человека, сидевшего перед ним. Нет, эта красивая маска, любезная и непроницаемая одновременно, не дает никакой возможности прочесть правду. И, пожав плечами, комиссар заметил:
– В конце концов, может быть, так и есть... О, вот и виновник всего этого столпотворения!
Человек лет тридцати, с пронзительным взглядом и встрепанными светлыми волосами, довольно высокий, крепкого сложения, в хорошо сшитом, хотя и довольно поношенном твидовом костюме, прокладывал себе путь сквозь толпу, не слишком заботясь о тех, кого расталкивал локтями. Метод хоть и грубоватый, но действенный: вскоре он уже стоял рядом Ланглуа и Морозини.
– Что, комиссар, все еще ловите своего преступника? Надеетесь встретить его здесь?
– А почему бы и нет? Похоже, он любит драгоценности, а здесь есть на что поглядеть!.. Князь, позвольте вам представить Мартина Уолкера, я надеюсь, вы по достоинству оценили его статью.
– «Кровавая жемчужина»? Да, статья, несомненно, сработала... но прием далеко не новый. Куда новее великолепное воображение, которое вы проявили...
Журналист, наморщив лоб, соображал:
– С кем имею честь... о, нет, незачем называть мне ваше имя! Князь Морозини – я угадал?
– Вы угадали верно. Тем не менее я редко имею дело с прессой.
– Зато она вас очень любит. Вы – из тех бесценных людей, благодаря которым мы иногда можем погрузить в мечты миллионы читателей! Человек, лучше всех знающий мир исторических драгоценностей! Вы собираетесь купить жемчужину?
– Нет. Всего-навсего изумруд.
– Такой же кровавый, поскольку, если верить каталогу, он принадлежал Ивану IV?
На этот раз в движение пришли брови Альдо, взлетевшие с некоторым вызовом:
– Как это может быть? Вы, такой любитель броских определений, и вдруг обозначаете его всего-навсего порядковым номером?
Уолкер рассмеялся, отчего сразу помолодел лет на пятнадцать.
– Ну вот, меня сразу и уличили: да, по образованию я историк! Прошу прощения!.. Что ж, похоже, толпа начинает рассасываться, и вскоре можно будет отделить выдающихся особ от мелкой сошки.
Действительно, хаос мало-помалу превращался в порядок, и зал постепенно приобретал все более цивилизованный вид. Альдо и оба его спутника с непринужденным видом принялись изучать толпу. В ней можно было различить любопытных, ничего не покупающих зевак, богатых женщин; актрис театра и кино, явившихся себя показать, а может быть, и позволить себе чем-нибудь соблазниться; представителей двух или трех крупных ювелирных фирм; русских, которых привела сюда тоска по родине... И, наконец, здесь были коллекционеры: двое Ротшильдов, Нубар Гульбекян и кое-кто помельче, но Морозини тотчас о них забыл, сосредоточив свое внимание на группе из трех человек, в которых без труда узнал миллиардера Ван Кипперта, его дочь и маркиза д'Агалара, сумрачного красавца, явно ухаживавшего за юной Мюриэль и ее огромным приданым. Альдо никогда в жизни не поверил бы, если бы не видел сам, что на этом наглом лице могут расцветать такие улыбки. Правда, это позволяло маркизу демонстрировать снежный блеск своих зубов. И молоденькая американка, казалось, была совершенно очарована им...
Адальбер, задержавшийся рядом с внушительным с виду бородачом, украшенным громадной розеткой ордена Почетного легиона, как раз в эту минуту уселся на место, которое приберег для него Альдо.
– А я уже подумывал, сможешь ли ты вообще сегодня с ним расстаться, – шепнул ему Морозини. – Это твой родственник?
– Как же! Это тот самый академик, который познакомил меня с Латроншером. Я хотел выяснить, не знает ли он, где сейчас этот бандит, потому что на улице Мон-Табор, разумеется, уже никого нет...
– Ну и что оказалось? Ему это известно?