– Трудно поверить: неужели найдется такой испанец, который не ненавидел бы Императора?
– Среди русских тоже трудно найти человека, который бы его любил. Я допускаю, что маркиз не слишком похож на потомка московской торговки, но, поскольку человеческому безумию пределов нет... Это все, что вы можете мне сообщить об Агаларе?
Морозини, разумеется, мог бы ему еще много чего поведать... Рассказать о Тане и о том, какой ужас внушал ей красавец маркиз... Но ему не хотелось, чтобы молодая женщина вступала в непосредственный контакт с полицией, пусть даже полицию представлял бы обходительный человек, сидевший сейчас напротив него. Кроме всего прочего, упомянуть о ней означало бы раскрыть пока еще, возможно, существующий секрет убежища, и потому он только плечами пожал:
– Если не считать ужина «У Максима», где я видел его в обществе Ван Киппертов, мы с ним не встречались до вчерашнего вечера.
Это была чистая правда, и тем не менее, Альдо не мог избавиться от чувства, что он нагло лжет. Комиссар, слава богу, вроде бы ничего не заметил, потому что в эту минуту выбирался из уютного кресла и благодарил Адальбера за гостеприимство, а тот с необычайной сердечностью приглашал Ланглуа пользоваться его гостеприимством, как только тому захочется. Этот обмен любезностями не помешал полицейскому уже на пороге задать Морозини последний вопрос:
– Вы – специалист по драгоценностям, и мне хотелось знать, не показался ли вам странным выбор вора, ограбившего принцессу? Почему он взял только эти два браслета, хотя там было много других украшений?
– Как я могу ответить на такой вопрос? Его мотивы мне совершенно чужды...
– Конечно-конечно! И все же принцесса Бринда сообщила мне, что только эти два браслета не индийские, а также не куплены у ювелиров с улицы Мира или Вандомской площади. Ее муж, зная страсть принцессы к рубинам, купил их для нее на русском аукционе. Любопытно, не правда ли?
Последние слова комиссар произнес до странности сурово, и, когда он вышел, Альдо повернулся к другу и с недоумением спросил:
– Что это ему в голову взбрело? Что я их украл?
– Нет, но я подумываю, не следует ли тебе рассказать ему все, что ты знаешь насчет прекрасной графини. Он из тех людей, которые умеют добывать сведения...
– А я подумываю, не сесть ли мне в первый же поезд, идущий в Венецию! Я уже сыт по горло этими историями!
– Увы, тебя посетила не самая лучшая мысль!.. Поверь мне, – прибавил Адальбер, наливая себе еще один стакан, – тебе следовало бы приглушить свои рыцарские чувства и сказать комиссару пару слов про Таню. В конце концов, ей, может быть, от этого будет только лучше, как знать!
– Может быть, ты и прав!.. Завтра утром схожу ее повидать, и тогда мы решим, что делать дальше. А сейчас пойдем ужинать, просто умираю с голоду!
Теобальд только что появился в дверях столовой и объявил, что ужин готов, но где-то в скрижалях у особенно злокозненного духа было записано, что Морозини не дадут спокойно его переварить, потому что, вернувшись в свою комнату с намерением подарить себе долгую ночь безмятежного сна, он внезапно увидел, что на руке позолоченной бронзовой Фортуны, раскинувшейся на каминных часах, висит нечто, от чего у него перехватило дыхание: оба рубиновых браслета принцессы Бринды!
Не решаясь к ним притронуться, Альдо недоверчиво рассматривал широкие золотые кольца, усыпанные великолепными камнями от двух до трех каратов каждый. Камни были прекрасны, чудесного оттенка «голубиной крови», но взирал он на них с запоздалым ужасом: а что, если бы Ланглуа пришло в голову заглянуть в его спальню...
Вторая мысль, явившаяся ему, была более практической: каким образом у него оказались эти чертовы драгоценности? Морозини открыл дверь, чтобы позвать Теобальда, который, скорее всего, еще не лег, когда его внимание привлек стук оконной створки, захлопнувшейся от легкого сквозняка у него за спиной. Но ведь Теобальд каждый вечер, когда приходит стелить постель, тщательно закрывает окна и задергивает занавески. Занавески-то и сейчас были задернуты, но вот окно было распахнуто!
Как и другие окна спален этого довольно старого дома, это выходило в маленький внутренний дворик с садом, в центре которого бил фонтан, летом приносивший приятную прохладу. И, поскольку квартира Адальбера была на втором этаже, не так уж трудно было догадаться, каким путем принесли опасный подарок: архитекторы барона Османа подчас особенно изощрялись, украшая свои «модерновые» строения архитектурными излишествами. Для мало-мальски ловкого квартирного вора влезть по такой стене было все равно что прогуляться по бульвару!
В следующее мгновение Альдо ворвался в спальню Адальбера, который тоже собирался лечь спать.
– Иди взгляни! – мрачно сказал он.
– На что взглянуть?
– Иди, сам увидишь!
Обнаружив перед собой роскошно украшенную Фортуну, потрясенный Адальбер только ахнул, а затем вытащил из кармана карандаш и воспользовался им для того, чтобы снять браслеты, не дотрагиваясь до них руками. Отнес их на секретер в стиле ампир, – один из самых красивых предметов мебели в этой комнате, – взял два конверта, сунул в них браслеты, заклеил конверты как можно лучше, после чего с довольным видом вздохнул: – Ну вот!.. Надеюсь, ты-то к ним не притрагивался?
– Я еще с ума не сошел.
– В таком случае завтра мы можем отнести это нашему другу Ланглуа, а ему останется лишь вручить их владелице. Только чего я понять никак не могу – зачем кому-то понадобилось приносить их тебе?
– Именно для того, чтобы сделать чуть более весомыми подозрения этого самого Ланглуа против меня. Я не сразу признался ему в том, что у меня была «Регентша». Он подумает, что я принес ему браслеты, потому что после его ухода на меня напал страх. Мне очень не понравились его последние слова сегодня вечером...
– Может быть, но умоляю тебя, давай не будем драматизировать ситуацию! Еще немного – и ты мне скажешь, что он принимает тебя за Наполеона?
– Поди знай!;. Я вот подумал, не пришло ли ему в голову устроить за мной слежку?
Адальбер некоторое время, нахмурившись, смотрел на друга. Потом круто развернулся, перешел в ту часть квартиры, окна которой выходили на фасад, остановился у окна своего рабочего кабинета и приподнял занавеску, стараясь оставаться незаметным. Улица была тиха и пустынна. Ни единой живой души! И даже ни одной кошки на мостовой, промокшей под моросившим весь вечер дождиком. Но у Видаль-Пеликорна был наметанный глаз археолога, способного в груде мусора разглядеть фрагмент бронзовой статуэтки или осколок глиняного горшка, указывающие на более крупные находки. Пристально вглядевшись, он различил в углублении ворот почти напротив окна очертания темной фигуры...
– Думаю, ты прав, – признал он. – Там кто-то есть...
Желая в этом убедиться, он тихонько приоткрыл окно, потом резко его распахнул, как будто от порыва ветра – так, что едва не вылетели стекла, – и результат оказался очень интересным: невольное движение выдало присутствие закутанного в непромокаемый плащ человека в мягкой шляпе с опущенными полями. Тогда Адальбер зажег настольную лампу и подчеркнуто отправился затворять окно усталым жестом человека, которого потревожили среди ночи. И в эту самую минуту зазвонил телефон...
Альдо, стоявший ближе к аппарату, снял трубку. И тотчас послышался женский испуганный голос.
– Алло!.. Алло! Пожалуйста, господина Морозини! Скорее!
– Я слушаю. Кто это?..
Но он уже знал, кто, прежде чем она назвалась:
– Это Таня! Умоляю вас, приходите! Скорее, скорее!.. Сейчас он явится сюда, и я боюсь! О, я так боюсь!
– Что происходит? Объясните!
– Не могу! У меня нет времени! Только вы можете меня спасти! Говорю вам, он идет сюда! Сам только что сказал мне об этом по телефону.
– Запритесь покрепче и велите вашей Тамаре никому не открывать!
– Ее здесь нет! Сегодня пасхальная ночь! Ничто не может помешать ей в эту ночь пойти в церковь!
– Надо же, до чего у вас хороший сторож! Послушайте...
В ответ раздался настоящий вой, и почти сразу же испуганный голос Тани сменился мужским голосом с легким акцентом, безошибочно указывавшим, на его обладателя:
– Надеюсь, сударь, – тон этого голоса был до странности любезным, – что вы не принимаете всерьез вопли этой безумной женщины! Я ничего плохого ей не сделал, просто вошел в квартиру, не дав себе труда позвонить. В этом не было необходимости, поскольку я предупредил о своем приходе.
– Никто не станет так кричать без причины. Что вы с ней сделали? Я слышу, что она плачет...
– Ровным счетом ничего, уверяю вас... разве что немножко вывернул руку, чтобы отнять телефон. Она чувствует себя как нельзя лучше, но...
– Но?
– Но дело может обернуться для нее плохо, если вы не исполните приказаний, которые я сейчас вам дам.
– Приказаний?! Мне?!
– А почему бы и нет?.. Разумеется, если вам безразлична участь этой несчастной дурочки, достаточно повесить трубку, и больше мы об этом говорить не будем; но, если вы хоть сколько-нибудь о ней беспокоитесь, вы сейчас присоединитесь к нам... не забыв прихватить жемчужину Наполеона. Она очень много значит для меня...
– Может быть, это фамильный сувенир? – Кто может знать наверняка?.. Так вот, я советую вам принести ее мне, и чем скорее, тем лучше. Я хочу сказать – для Тани!
– А если не принесу?
На том конце провода послышался металлический, невероятно жестокий смех, от которого у Альдо мороз пробежал по коже, а затем вполне логично прозвучавшие после этого слова:
– Я ее убью, но могу вас заверить, что умирать она будет очень долго... Видите ли, она предала меня, снюхавшись с вами, и заслуживает за это наказания...
– Она вас не предавала. Мы просто друзья... да и то вряд ли это можно назвать дружбой!
– Нехорошо вот так вот отрекаться от своей возлюбленной. Она ничего не утаила от меня, рассказала про все ваши... шалости! Готов признать, что у вас есть оправдание. Она ведь действительно красива, не правда ли, а я – художник, и кое-что могу извлечь из этой красоты, превратить ее в совершенно иное творение. Надо вам сказать, что когда-то я немного изучал хирургию и мастерски владею скальпелем. Впрочем, ей-то это известно. Вот послушайте!